Найти тему
Армянский музей Москвы

Защитник армянского народа: что писал Александр Грибоедов об Армении?

Оглавление

Александр Грибоедов – первый крупный представитель русской литературы начала ХIХ века, чья жизнь и даже смерть непосредственным образом связана с Арменией. Действительно, дипломат участвовал не только в подготовке к Эриванскому походу, но и в самих сражениях, вел переговоры, освобождал армянских женщин из персидских гаремов, а также был инициатором переселения армян из Ирана в Россию. 15 января, в день рождения драматурга, редакция Армянского музея Москвы публикует его записи об Армении – полные волнения и восторга.

«Познакомившись сначала с этой древней страной по произведениям античных писателей – Геродота, Страбона, Тацита, Плутарха, по путевым заметкам русских и европейских путешественников, по произведениям Мовсеса Хоренаци и других армянских авторов, он впервые посетил ее в 1819 году, будучи в статусе секретаря русской миссии в Тегеране. Он успел побывать в Эчмиадзине, Матенадаране, осмотреть исторические памятники… Но больше всего его поразил древний Арарат, который, по его собственным словам, сразил его неизъяснимым удивлением и преклонением перед библейским величием», – отмечала преподаватель русского языка и литературы Анаид Григорян.

Владимир Мошков. Портрет Александра Грибоедова, 1827. Из коллекции Государственного литературного музея
Владимир Мошков. Портрет Александра Грибоедова, 1827. Из коллекции Государственного литературного музея

Первые впечатления от Армении писатель изложил в письмах и дневниковых записях. Кратко, но взволнованно, Грибоедов обрисовал бедственное положение армянского народа, свое восхищение историческими памятниками и величественной красотой природы.

Из письма А. Грибоедова С. Бегичеву, 4 февраля 1819 г.

Вот другой день пребываем в армянской столице, любезный друг. Худо ли, хорошо ли мы ехали, можешь судить по маршруту, но для верности на каждый переход прикладывай вёрст по пяти, на иной и десять придётся лишних, которые, если не домерены межевщиками, то от того не менее ощутительны для усталых путешественников…

Не стану утомлять тебя описанием последнего нашего перехода до здешнего города; довольно того, что я сам чрезвычайно утомился: не больше и меньше 60‑ти вёрст по глубоким снегам проехали мы в шесть часов, – разумеется, порядочной рысью. Вот действительная служба: сочинение канцелярских бумаг не есть труд, особливо для того, кому письмо сделалось любимым упражнением. Вам, гиперборейцам, невероятно покажется, что есть другие края и на юге, где можно себе отморозить щёки; однако это сбылось на одном из наших людей, и все мы ознобили себе лица. Ещё теперь слышу, как хрупкий снег хрустит под ногами наших лошадей; во всякое другое время быстрая Занги в иных местах застыла, в других медленно пробивается сквозь льды и снега под стены Эривани. Земля здесь гораздо возвышенней Грузии и гораздо жарче; один хребет гор, уже от Тифлиса или ещё прежде, отделился влево, с другим мы расстаёмся, – он уклоняется к западу; всё вместе составляет ту цепь, которую древние называли Тавром. Но здешние равнины скучнее тех скатов и подъёмов, которые мы позади себя оставили, – пустынное однообразие. Не знаю, отчего у меня вчера во всю дорогу не выходил из головы смешной трагический стих:

Du centre des deserts de l’antique Arménie [пер.: Из средины пустынь древней Армении].

Акоп Коджоян. Зима в горах, 1923. Из коллекции Национальной галереи Армении
Акоп Коджоян. Зима в горах, 1923. Из коллекции Национальной галереи Армении

Въехавши на один пригорок, над мглою, которая носилась по необозримой долине, вдруг предстали перед нами в отдалении две горы, – первая, сюда ближе, необычайной вышины. Ни Стефан-Цминд, ни другие колоссы кавказские не поразили меня такою огромностию; обе вместе завладели большею частию горизонта, – это двухолмный Арарат, в семидесяти верстах от того места, где в первый раз является таким величественным. Ещё накануне синелись верхи его. Кроме воспоминаний, которые трепетом наполняют душу всякого, кто благоговеет перед священными преданиями, один вид этой древней горы сражает неизъяснимым удивлением. Я долго стоял неподвижен; мой златокопыт, по-видимому, не разделял чувств своего седока, двинулся понёсся и мигом погрузил меня с собою во влажную стихию; меня всего обдало сыростию, которая до костей проникает. Основание Арарата исчезло, середина тоже, но самая верхняя часть, как туча, висела над нами до Эривани.

Уже в нескольких верстах, в нескольких саженях от города, догадались мы, что доезжаем до обетованного приюта; туман долго застилал его от наших глаз, наконец, на низком месте, между кустами, влево от дороги, по которой и мы своротили, прояснились две части зданий, одна с другой ничем не соединённые. Мы въехали в пригородок…

…День нашего отъезда из Эривани был пасмурный и ненастный. Щедро осыпанный снегом, я укутался буркою, обвертел себе лицо башлыком, пустил коня наугад и не принимал участия ни в чём, что вокруг меня происходило. Потеря небольшая; сторона, благословенная летом в рассказах и в описаниях, в это время и в эту погоду ничего не представляет изящного. Арарат, по здешней дороге, пять дней сряду в виду у путешественников, но теперь скрылся от нас за снегом, за облаками…

Иван Крамской. Портрет Александра Грибоедова, 1875. Из коллекции Государственной Третьяковской галереи
Иван Крамской. Портрет Александра Грибоедова, 1875. Из коллекции Государственной Третьяковской галереи

Грибоедов был в Армении не раз, останавливался в Эривани и в Эчмиадзине. Однако русский классик занимался не только помощью армянскому народу по долгу службы, но и был искренне заинтересован в древней культуре. Писатель даже начал работать над пьесой «Родамист и Зенобия» по материалам из истории Армении и Грузии I века. К сожалению, произведение так и осталось незаконченным: сохранился лишь развернутый план трагедии.

Из дневниковой записи А. Грибоедова, 7 июня 1827 г.

С пригорка вид на обширную и прелестную долину Аракса. Арарат бесподобен. Множество селений. С привала места, сожженые солнцем. Лагерь за версту от деревни Аштарак… Купол Арарата.

Прелестное селение Аштараки, – мост в три яруса на трех арках, под ним река Абарень дробится о камни. Сады, город.

Ерануи Асламазян. Утренний Арарат, 1958. Из коллекции Галереи сестер Асламазян
Ерануи Асламазян. Утренний Арарат, 1958. Из коллекции Галереи сестер Асламазян

Гибель Александра Грибоедова в 1829 году обернулась и дипломатическим скандалом, и настоящей трагедией, в том числе для армянского народа. Убитого в посольстве Тегерана дипломата с почестями везли в Тифлис через Армению. Командир Эриванского полка Николай Муравьев вспоминал: «Во всех армянских городах и селах оплакивали его смерть. В Нахичеване духовенство облачилось в ризы. Весь город от мала до велика вышел навстречу Грибоедову и сопровождал гроб, несомый офицерами на руках, до самой площади, где стояла армянская церковь. Около храма густые толпы народа теснились всю ночь. Я еще не видел такой всенародной скорби. Между женщинами слышались громкие рыдания, и они всю ночь не выходили из церкви. Это были армянки, и их участие, конечно, делает честь этому народу».

Подготовлено по материалам: Амирханян М. А.С. Грибоедов и Армения / А.С. Грибоедов: Русская и национальная литературы. Материалы международной научно-практической конференции 26-27 сентября 2015 г.; Сафарян Р. Армения глазами русских литераторов, 2013; noev-kovcheg.ru