Для кого-то это будет откровением, кто-то сразу закроет страницу и сотрёт тут же воспоминание о ней. Но мы должны знать!
Повесть "На обратной стороне Луны..." /Автор Константин Тарасов/ (продолжение)
Однажды в нашей палатке в одночасье "пожелтело" сразу несколько бойцов. Гепатит, то бишь, "желтуха". Поговаривали, что их отправят на лечение даже в Союз.
Через пару-тройку дней поднялась и у меня высокая температура, появились сильные схваткообразные боли в животе. Командир, к большому неудовольствию наших "дедов", отправил меня в медицинскую роту. Врач поставил мне "утешительный" диагноз - острая дизентерия. Почти сразу меня и отвезли в госпиталь.
Увидев, куда попал, я даже удивился: щитовые модули, кондиционеры в палатах, спортплощадка, есть даже небольшой фонтан с рыбками. Фантастика! Сразу понятно, что попал в цивилизованный мир.
Форму мы оставили в каптёрке в ячейках с номерами. Госпитальной одежды на всех не хватало, так что кому-то достались куртки, кому-то штаны. Так вот и ходили бойцы. В этом же госпитале находились солдаты, у которых кроме инфекций были и боевые ранения. Проходя по коридорам, я сам видел этих перевязанных ребят. Всюду бросались в глаза бинты - бинты - бинты. Капельницы у кроватей. Кровь, гной, боль.
Я был первое время просто потрясен. Как же так, откуда эти раненые? Вроде бы и войны никакой нет. Постепенно пришло осознание того, что приехал на войну. Здесь ранят и калечат. И убивают.
Меня поместили в палатке неподалёку от приёмного отделения. Вечером усилились приступы схваткообразной острой боли. Спать совсем не пришлось - всю ночь бегал в туалет. Скрипел зубами от нестерпимых спазмов в животе.
Через день у меня взяли анализы. Пришлось идти в передвижной фургон, стоявший поблизости. Там обитали две очаровательные медсестры, блондинки-близнецы. Посетителей у них было полно в течение всего дня. Всем хотелось полюбоваться на красоту, ибо она есть великая сила. А в условиях нашей службы это было настоящей усладой для глаз. Больше всего крутилось поблизости старослужащих, "распустивших перья", явно скучающих по женскому полу. Заглядывали "на минуточку" и офицеры. Одним словом, девушки просто "купались" в мужском внимании.
Наконец, спустя ещё день, мне начали давать таблетки. Конечно, это помогло. Боли стало меньше.
Разочаровала госпитальная пища, предназначенная для инфекционных больных. Разве это можно есть? Всё невкусное и совершенно не солёное.
Отлеживаться в палатке мне почти не пришлось. Нашлась группа старослужащих, которые увидели мои рисунки в записной книжке. Всем понравилось, и я немедленно был назначен художником-оформителем их "дембельских" альбомов и записных книжек.
Обо мне заговорили, стали захаживать соседи с подобными же просьбами. Но мои "дембеля" надежно меня оградили от "чужаков". А я трудился с утра до вечера, хотя продолжал мучиться от болей в животе. Конечно, это мне самому нравилось. Рисовать я любил с детства, даже хорошо получалось. Хвалили, по крайней мере.
По мере моих "художеств" росли и "аппетиты" старослужащих, так что работы было много. Что-то я даже не успевал оформить-нарисовать. За это получал "по шее". Приходилось трудиться "сверхурочно", про болезнь некогда было и думать.
Закончились мои работы довольно скоро - в один день всех старослужащих, любителей прекрасного, выписали.
Хорошо врезалось в память, как однажды нас начали привлекать на разгрузку поступающих раненых. Как-то утром мы сидели у крыльца хирургического отделения и ожидали БТР с раненым. Вот он, наконец, показался из утренней дымки; летел, поднимая тучу пыли и гари. Резко затормозил у подъезда, встал, как вкопанный. С борта спрыгнули два солдата, вертели во все стороны головами, пытаясь отыскать врача.
Мы с напарником разложили носилки и приготовились переложить на него раненого. На окровавленной плащ-палатке лежал боец, вся голова его была забинтована. Поразило, что верхней части головы у него нет - срезана чем-то. Весь бинт сильно пропитался кровью. На бортах БТР виднелись обильные и засохшие красные струйки.
Выбежал врач-хирург, осмотрел пострадавшего и как-то очень буднично сказал сопровождавшим бойцам:
-Ну, и зачем вы его мне привезли? Он же давно мёртвый. Чем это его так?
-Из гранатомёта, - потупив головы, ответили ребята.
Какое-то время все мы, молча, стояли и смотрели на погибшего, никто не двигался.
Вид погибшего парня долго ещё стоял у меня перед глазами... Были и неожиданные встречи в госпитале. Сейчас расскажу об одной из них, ты, Жорка, не поверишь. Наверное, ты припомнишь, как перед самой отправкой в Афган у нас в роте было ЧП: в подвале казармы солдат ударился головой о трубу, потом мучился сильными болями. Кое-кто на него даже кричал, ведь думали, что он "косит", а потом перестали на бедолагу обращать внимание. Спустя три дня, когда он стал совсем невменяемым, его отправили в госпиталь. Определи, что заболел менингитом. Хорошо помню, что он был старше нас, кажется, из города Ковров Владимирской области. Он уже был женат до армии, есть ребёнок. Так вот, его я и встретил в хирургическом отделении - был ранен в плечо. Конечно, я был удивлён, а ещё больше был рад нашей встрече. Он рассказал, что после лечения тогда получил отпуск по болезни, целый месяц был дома, а потом сам вызвался в Афган, поехал нас догонять. Вот только попал не в нашу Бригаду. Жалко, что мало мне пришлось с ним пообщаться - вскоре он залечил своё ранение и уехал опять воевать. Вот такие, брат, дела.
Была и ещё одна встреча. На этот раз это был мой землячок, живёт километрах в ста от меня. Скажу сразу, что ни он, ни я не особенно обрадовались такому случаю. Парень был невероятно худой, с землистым цветом кожи, видимо, страдал какой-то хронической болезнью. Тем же вечером он позвал меня в модуль, отвёл в какую-то маленькую подсобку и запер дверь. Земляк достал из кармана шприц и хрипло спросил: "Колоть сможешь?" Я ответил, что никогда не пробовал. Тот хмыкнул, мол, сейчас научишься, это не трудно.
Я с изумлением наблюдал за его действиями: он прямо в ложке принялся варить какое-то зелье, потом набрал эту чёрную жижу в шприц и протянул его мне, попутно рассказывая, что я должен сделать. После нескольких попыток мне удалось-таки ввести эту "дурь" в вену. Парень быстро "забалдел", я оставил его сидящим на полу, а сам тихо вышел. Позднее мне пришлось проделывать эту процедуру ещё пару-тройку раз. Я понял, что мой земляк стал законченным наркоманом. Он сейчас ожидал отправку в Союз. Но на этом эта история не закончилась.
Уже под конец своего лечения как-то рано утром я был вызван к начальнику госпиталя. В его кабинете я увидел ещё одного офицера, покуривающего у окна. Надо сказать, что начальник госпиталя, не смотря на свой солидный возраст, был статен и подтянут, и его высокая фигура вызывала уважение.
Сразу же начальник заговорил со мной на высоких тонах. Как выяснилось, меня подозревали во взломе каптёрки и краже формы прошедшей ночью, так как форма пропала именно из моей ячейки. Я робко оправдывался, отрицал все обвинения. Но угрозы продолжали на меня сыпаться снова и снова. Так, не добившись от меня признания, офицеры оставили меня в покое. Я остался под пристальным надзором. Конечно, я переживал, так как не хотел попасть в дисбат.
Следующим утром меня снова вызвали в кабинет начальника. Всё там и разъяснилось: вор забрался в каптёрку и похитил форму из моей ячейки, потом он сбежал из госпиталя. А оказался это тот самый наркоман, мой землячок. В лохмотьях, что показали мне, я узнал остатки своей одежды. Парень этот, видимо, после очередной дозы с "шальной головой" забрёл на минное поле и подорвался. Вот таким образом причудливо переплелась его и моя судьба.
Извиняться предо мной начальник госпиталя не стал - не велика я птица. А вместо утраченного обмундирования мне предложили выбрать себе что-то из поношенного хлама, горой лежащего на полу в каптёрке. Мне уже надо было спешить на выписку, поэтому я торопился. Выбрал, что попало под руку. Брюки вот только оказались ушитыми, не "по уставу", значит. Эти брюки и порвали мне по швам в первый день приезда на заставу. Жалко, хорошие всё же были штаны. Вот и всё о моём лечении в госпитале.
-Да уж, не зря ты туда съездил, - с горькой иронией бросил мне Жора.
-Это точно!
После некоторого молчания снова потянуло говорить - так хотелось выговориться, месяцами не хватало времени на простое человеческое общение.
Пришлось увидеть и ещё одно позорное явление. Под вечер к забору из колючки, разделяющему нас остальных от "желтушников" подтягивались бойцы с обеих сторон. Как правило, это было вечерами, солнце садилось, жара спадала, можно было и "языком почесать". Кто-то находил удовольствие в разговоре со знакомыми, кто-то просто гулял. Но здесь происходили и странные вещи. Позднее я понял их суть, когда сам увидел. А происходила здесь передача или даже продажа анализов от больных гепатитом. Всё это поразило меня до глубины души, я был просто ошарашен. А делалось это, Жорик, для того, чтобы улететь отсюда на лечение в Союз, а там, если повезёт, остаться дослуживать. Я думаю, что какие-то нарушения в психике уже происходили у таких ребят. А, впрочем, кто его знает, не берусь их судить.
В день выписки я добрался до Бригады около полудня. Решил не торопиться с возвращением в свой взвод, а побродить по расположению, зайти в магазин, а если повезёт, то переговорить с кем-то из знакомых. Озираясь по сторонам я увидел,как в направлении штаба, двое вели солдата с вытянутой вперед рукой,с которой капала кровь.Когда они поравнялись со мной, я узнал в нем знакомого человека,туркмена с нашего призыва. Он как-то глупо и обреченно посмотрел на меня. Подбежавшие офицеры спрашивали :"Что произошло?!" Услышав в ответ, что "самострел". Ошарашенный, я еще долго переживал увиденное.
Но неприятности в этот день еще не закончились.
Примерно через час, наконец, столкнулся со знакомым - он год уже отслужил здесь миномётчиком. Это был нормальный парень, без всякой этой "стариковской придури", без чванства и высокомерия. Вместе с ним я провёл весь день, наговорились вдоволь на всякие темы, ещё и фильм посмотрели. Их вечерами показывали прямо на улице (экран висел на стене клуба) из автопередвижки.
После фильма стало совсем темно, и парень решил даже меня проводить. Пошли, не торопясь, мирно разговаривали. Вдруг сзади внезапно появились трое крепких ребят, быстро нас скрутили, связали руки за спиной поясными ремнями. Конечно, мы сопротивлялись, как могли. Однако, "плетью обуха не перешибёшь". Довели нас до своих палаток. А это оказалось расположение ДШБ.
Нас втащили в палатку, внутри было хорошее освещение. Палатка была явно перенаселена - все кровати заняты, "яблоку негде упасть". Тут нам и сообщили цель нашего "пленения" - быстро навести порядок в помещении, вымыть пол и т.д.
"Время пошло",- грозно приказал один из конвоиров.
Мы пытались возражать, что сами опаздываем в свои подразделения, мол, скоро вечерняя поверка.
Огромной потерей для меня был отцовский бритвенный станок. Он был самый простой и дешёвый, но я его очень берёг - это была единственная памятная вещь, оставшаяся после смерти отца. Я просил вернуть мне станок, пытался объяснить, что он для меня значит. Но этот человек ничего не хотел слышать. Ту же процедуру прошёл и мой товарищ по несчастью. Мне бросилось в глаза, что в палатке было много молодых ребят, явно новобранцев, которые смирно лежали на своих койках, укрытые синими и зелёными армейскими одеялами под самый подбородок. В палатке висела тревожная тишина, только молодые солдаты украдкой бросали в нас тревожные взгляды.
"Всем спать!" - громко приказал сержант. Мгновенно все молодые укрылись одеялами с головой.
Со своих кроватей поднялись пять-шесть дюжих старослужащих в тельняшках и, образовав вокруг нас круг, деловито приступили к экзекуции. От мощного удара в живот и голову сразу же вырубился мой товарищ...
... Спустя некоторое время меня просто выбросили на улицу. Я лежал на спине неподалёку от палатки, пытался подняться с этой въедливой и густой афганской пыли, но не мог. Потом уже мне и не хотелось вставать, я лежал и ни о чём не думал. Даже не заметил свет фар - ко мне подъехала наша дежурная машина "ЗИЛ". Из кабины выпрыгнул наш командир взвода. Он не сразу узнал меня:
"Это ты, что ли Тарасов? Тот, кто в госпитале был? А мы уж и думать о тебе забыли, но тут кто-то позвонил и попросил забрать своего бойца, мол, лежит у палаток ДШБ".
Офицер подхватил мое помятое тело и втащил в кабину. Мы поехали, а он часто повторял:
"Говорил ведь я вам, предупреждал, чтобы не лазили в Бригаде в вечернее время, да ещё возле расположения ДШБ. Завтра позвоню их командиру. Что это они вытворяют с этими похищениями и побоями?! Как ты, солдат, живой хоть?"
"Ничего, товарищ старший лейтенант. До свадьбы заживёт".
Отлежаться мне спокойно дали, аж, целые сутки. Реабилитация, так сказать, после лечения в госпитале. Ну, а дальше начались боевые будни - бессонные дежурства в окопах на южной позиции Бригады. Справедливости ради стоит сказать, что никаких подобных злоключений со мной больше не было. Тебя, Жорик, к тому времени уже здесь не было. Сказали, что ты находишься на какой-то точке.
Что касается того знакомого миномётчика, моего товарища по несчастью, то я его встретил как-то ещё. Шли приготовления к очередной боевой операции. На смотр, поднимая пыль, подъезжала техника, бойцы раскладывали свою амуницию и оружие. Как всегда, всё тщательно готовилось и проверялось-перепроверялось по многу раз. Среди этой суеты я и увидел его - сидел на земле около ствола своего миномёта. Я окрикнул товарища, он обернулся и, отыскав меня в толпе, помахал рукой. И взгляд его был очень уж грустный. Больше я миномётчика никогда не видел...
За долгими разговорами мы не заметили, как солнце опустилось, стало быстро темнеть. Это был первый целый день, когда мы могли так спокойно и обо всём поговорить, отвести душу. Самое интересное, что мы забыли об опасности и ждущих впереди нас испытаниях, в памяти потускнели и воспоминания о кошмарной жизни на заставе.
Глава тринадцатая. Капкан
-Ну что, идём дальше? - Белов поднялся первым
-Да, пожалуй, нам пора.
Вдали слева располагались кишлаки, жмущиеся к горам. Нам следовало обойти их незаметно. Дальше никаких селений быть не должно, там начнётся пустынная местность.
Мы шли тихо, не разговаривали и не курили. Над головой раскинулся огромный звёздный шатер. Иногда я поднимал глаза наверх, всё пытался объять взглядом эту бесконечную звёздную пропасть. Я даже пытался определить своё место в этом мироздании. Дух захватывало от этих мыслей. Но холодный разум вновь возвращал меня на грешную землю, а глаза начинали старательно находить в темноте безопасную дорогу.
-Эх, брат, куда же нас с тобой занесло!
Я сказал это тихо, однако Жорка услышал, но промолчал и лишь передёрнул плечами.
Мы шли всю ночь. Горная цепь закончилась, опасные для нас участки дороги остались позади. Было ещё темно, но небо стало светлеть, скоро наступит утро. Мы увидели большую делянку виноградника, разлинованную, словно школьная тетрадка, длинными, ровными и глубокими рвами. Обойти этот виноградник по темноте мы уже не успеваем, а искать новую дорогу становится опасно - рядом находится кишлак, мимо которого мы только что проскользнули, как тени.
Решили, что остановимся прямо здесь. Вот и усталость валила с ног. Осторожно вошли в виноградник и поняли, что будущей ночью нас ждёт трудная задача по преодолению этих каналов, ведь они располагались перпендикулярно нашему движению. Тяжело придётся продираться и через сухую лозу, которая станет для нас серьёзной преградой. Это сильно задержит наше продвижение. Огорчились, но делать нечего. И не такие трудности уже преодолели.
Начали искать подходящее место на "днёвку". Погода, как и в прежние дни, стояла теплая, сухая. Во рвах тоже не было грязи. Судя по всему, за виноградником ухаживали - виноград был убран, а подсохшая лоза хранила следы заботливого хозяина. Главное, можно не опасаться мин. Это радовало. Но стоило быть начеку, ведь кто-то из местных жителей может сюда заглянуть.
Мы выбрали канал поглубже и, на наш взгляд, неприметнее. Улеглись, договорившись, что днями будем спать по очереди. Правда, тут же решили, что сейчас можем поспать оба, по крайней мере, часов до семи утра.
Я выглянул из укрытия и заметил, что крепостные стены кишлака находятся в опасной близости, всего-то метров двести. Да, как легко можно ошибиться в темноте с определением расстояния. Я сам себя успокоил, мол, нет причин для беспокойства - всё тихо, не раздаются людские голоса или звуки домашних животных. Да и полевые работы в декабре уже не ведутся.
Сон быстро овладел нами. Мы уснули сном младенцев, не подозревая, что он мог быть нашим последним в жизни.
Что-то заставило меня внезапно проснуться и открыть глаза. Было давно уже утро, солнце ярко сияло с вершины небосклона. Сколько же мы проспали? Вряд ли больше двух часов. Прямо передо мной на бруствере стоял мальчишка-афганец, было ему не больше десяти-двенадцати лет. Пацанёнок в упор смотрел на меня угольками чёрных глаз, в которых застыл ужас. Едва я слегка пошевелился, как он быстрее ветра сорвался с места и огласил окрестности истошным криком.
-Жорка, вставай! Вставай немедленно!!
-Что? Что случилось?
Белов уже ухватился за автомат, но спросонок ещё ничего не понял.
-Кажется, нас засекли. Нужно быстро уходить отсюда. Собирайся немедленно!
Я осторожно высунулся над бруствером, огляделся по сторонам. Нерадостная картина открылась мне: со стороны кишлака несколько человек бежали в нашу сторону, в руках у них были мотыги, лопаты, а у некоторых даже винтовки. Я нырнул на дно рва. Мы даже оцепенели в первую минуту.
-Всё, бежать нам уже не удастся. Они, как саранча, с двух сторон окружают.
Жорка вертел в руках автомат, не зная, что делать дальше:
"Что нам теперь? Стрелять или нет по ним? Вот и дети с ними рядом бегут..."
Мы готовы были провалиться сквозь землю, ибо иного спасения уже не видели.
Рой мыслей смерчем крутился в голове: "Всё! Это конец. Эх, как всё глупо и внезапно закончилось!"
Что же мы всё-таки испытывали в ту роковую минуту? Страх приближающейся смерти? Нет, тогда его не было. Видимо, это была всё-таки досада и растерянность, осознание тупика, своей безвыходности положения.
Через несколько минут, которые показались нам часами, афганцы появились вокруг нашего временного пристанища. Они с любопытством и опаской заглядывали в ров. Количество людей всё прибывало и прибывало. Теперь это была целая толпа.
Напасть на нас они не решались, просто стояли и смотрели. Честно говоря, я никогда не видел такое количество удивлённых глаз, направленных на меня. Они смотрели так, словно столкнулись с инопланетянами. Впрочем, для них мы таковыми и являлись, наверное.
Когда первое замешательство от встречи с чужаками прошло, седобородые старцы приказали убрать всех детей, которые так и норовили оказаться к нам поближе. Взрослые люди стали осторожно сжимать кольцо нашего окружения, при этом они жестами показывали, чтобы мы не делали глупостей. Оставались секунды, когда ещё можно было попытаться спастись, открыв огонь из автоматов. Мы могли уложить многих и многих. Однако и за нами внимательно наблюдало несколько стрелков с винтовками. Кончено, они откроют ответный огонь.
Но мы так и не стали стрелять. Одно дело, когда стреляешь по неведомому врагу издалека, из надёжного укрытия, не видя его глаз, не видя его гибели. Совсем другое, в данной ситуации, когда мы были лицом к лицу. А ещё мы не хотели и не могли стрелять в этих людей среди их родной земли. А вот они могли и имели право, так как давно в нас видели своих врагов. Ко всему прочему, местные жители были ожесточены по отношению к этим пришлым, что появились на их земле, разрушали их дома, убивали их родных.
Человек не рождается убийцей. Это истина. Что-то должно с ним произойти, какие-то страшные метаморфозы, от которых душа грубеет, вот тогда он готов перейти грань. Мы могли тогда положить десяток афганцев, в том числе детей, скорее всего, погибли бы и сами. Возможно, этот наш поступок позднее оправдало бы командование, мол, бились с озверелой толпой душманов, погибли в честном бою. Трудно что-то знать наверняка. Но в те роковые минуты мысль об убийстве местных жителей так и не была реализована. Ведь она была слишком противоестественна в восемнадцать лет.
... Всё! Время упущено. Кольцо сомкнулось. Разум помутился в голове, когда их сильные и жилистые руки подхватили нас, выдернули изо рва. Нас повели в кишлак, крепко держа под руки. Большая, галдящая толпа, поднимая тучи пыли, быстрым шагом, почти бегом, двигалась к кишлаку. Что-то звериное, страшное возникало на их лицах, в их сверкающих яростью глазах, в криках. Мне это почему-то напомнило ритуальные танцы туземцев, захвативших белых пришельцев и спешащих разделаться с ними - видел подобное в фильмах детства.
Тут настиг меня страх, запоздалый, но леденящий душу, сковывающий сознание, лишающий сопротивления. Только теперь до меня, а, похоже, и до Жорки, стало доходить, как мы "вляпались".
Нас привели в самый центр кишлака. Посередине его, деля пополам, протекала небольшая речка или арык. Вода мирно журчала на перекатах, несколько раскидистых деревьев, роняя большую тень, росло на одном из её берегов. У одного из деревьев нас посадили на землю. Некоторые из детей стали воровато бросать в нас мелкими камешками, однако, после окрика одного из взрослых, они отошли подальше, явно раздосадованные.
Подошла группа вооружённых людей. Они долго рылись в наших карманах, забрали всё подчистую. Забрали также наши панамы и ремни.
"Что с нами будет?" Похоже, не только я задавал себе этот вопрос снова и снова - Жорка тоже с волнением оглядывался во все стороны.
Вооружённые люди возбуждённо что-то обсуждали, наверное, нашу дальнейшую судьбу. Спор был очень яростный. А мы следили напряжённо за их руками. Так делают дети на приёме у зубного врача, глядя, какой ещё жуткий инструмент возьмет в руку дядя-доктор.
Между тем толпа вокруг нас заметно поредела - пора было заниматься повседневными делами. Изредка кто-то из новичков, опоздавший на это "представление", стремительно подходил к нам, пристально рассматривал, а потом уходил.
Кто-то из жителей принёс поднос с холодным рисом и воду, предложил нам поесть. Зачем нас угощать, если скоро всё равно убьют, только добро переводить. Да и не полезет сейчас пища в пересохшее горло. Как сильны всё же традиции гостеприимства в Афганистане! И они соблюдаются неуклонно даже в отношении неверных. Как же, мы у них в "гостях", значит, гостя надо накормить.
Нам время от времени задавали вопросы, но из-за языкового барьера общения не получилось. Часто в их словах мы слышали лишь одно знакомое слово - "Кабул".
Страх и скованность ещё долго не давали нам возможности прийти в себя, сосредоточиться, просто даже начать соображать. Наконец, понемногу появилась способность оценить ситуацию и проанализировать её.
Итак, нас захватили, но кто они? К кому это мы попали?! А может, это вовсе и не душманы, а отряд местной самообороны, лояльный к официальной власти. Точно, душманы убили бы нас без лишних разговоров прямо на месте пленения.
Если это подобный отряд, то они отведут нас к нашим же или сдадут царандою (народной милиции), а, может, передадут в ХАД (органы безопасности). В сердце поселилась надежда, пока ещё крохотная, но это было лучше, чем ничего. Мне кажется, мы даже с моим другом не перебросились и парой слов - каждый мыслил в одиночку.
Внезапно всё пришло в движение. Поднялись крики, кругом суета. Нам связали руки за спиной верёвкой и быстро повели за собой из кишлака по пыльной дороге, проходящей меж гор, за которыми раскинулись огромные выцветшие поля. Дорога отклонялась влево на юго-восток, в направлении Кандагара.
Неожиданно группа, ведущая Белова, резко свернула в сторону и ушла другой дорогой. Я кричал ему вслед, но тот ничего не ответил. Неужели я останусь один?! Этот поворот событий меня страшно огорчил. Я пытался объяснять своим конвоирам, что мы с ним всегда вместе, но меня не понимали и тащили всё дальше и дальше. На поле справа открылись несколько одиноко стоящих строений без окон. Это мало походило на жильё. Меня подвели к одному из них.
Я увидел внизу маленький вход, закрытый толстой решёткой с крупными ячейками. Пришлось согнуться пополам, чтобы войти внутрь. Послышался звук запираемого замка. На земляном полу лежала куча соломы, окон нет. Я сообразил, что эта нора и есть зиндан - место для пленников.
Осмотревшись, я забрался в самый дальний угол, сел, положив голову на колени. Все мои мысли крутились только возле этой последней неприятности - нас с Жоркой разлучили. Увидимся ли мы ещё когда-нибудь? Прошло несколько томительных минут. Вокруг всё стихло. Неожиданно за решёткой показалось бородатое лицо, оно вплотную прижалось к прутьям, пытаясь разглядеть меня в темноте, при этом бородач воровато оглядывался назад.
Я хорошо разглядел в его руке большой афганский нож, отыскав меня взглядом, он провёл по своему горлу. Его намерения стали мне сразу ясны. Глаза "незваного гостя" горели настоящим бешеным огнём. Бородач торопился, пытаясь открыть решётку и отодвинуть засов.
"Вот это и есть моя смерть", - так думал я. И эта смерть подошла совсем близко, прикоснулась своей холодной и безжалостной рукой, вот-вот накроет своим чёрным пологом.
Замечено, что в минуты опасности большинство людей обращается за помощью к Богу, будь хоть это атеисты или "сочувствующие", большие грешники или "ангелы во плоти". Я был далёк от религии и никогда раньше не придавал ей значения. Такими мы выросли в то советское время.
Наверное, в нашем подсознании всё же записываются эти спасительные слова, эти молитвы, обращённые к господу. В моей голове, словно тревожный набат зазвучал, а в такт ему рвались наружу слова, рвущие душу: "Господи! Господи! Господи! "Моя душа искала защиты у Бога, у своего единственного и надёжного заступника.
Никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Эти чувства были не знакомы мне раньше, не владели мной. Казалось, сейчас весь мир слышит эти слова, этот последний призыв. Я не произнёс ни слова, но мысленно я кричал.
Вдруг несколько сильных рук схватили этого человека, отшвырнули его в сторону. Я услышал крики, в темноте завязалась борьба. Потом кто-то заглянул внутрь, бросил на меня быстрый взгляд и уселся у входа, положив на колени оружие. Я был спасён от фанатика, понемногу начал приходить в себя. Это было настоящее потрясение. Меня спас Господь?!
Я начал думать о человеке, пытавшемся меня убить. Наверное, это был моджахед, поклявшийся отомстить шурави. А возможно это и был религиозный фанатик, которому предписано убить любого неверного, чтобы обеспечить себе пропуск в рай. Но кто эти люди, что спасли меня? Ответов я не находил в своей голове. А Господь только что сотворил чудо. И смерть сегодня отступила от меня ещё раз...
Солнце ещё не село, когда меня вывели из этого зиндана. У входа собрался большой вооружённый отряд. Несколько человек были на мотоциклах. Было видно, что эти люди спешили. Мне показали, что я должен сесть на заднее сиденье одного из мотоциклов.
Весь кортеж двинулся по разбитой просёлочной дороге, ловко маневрируя между рытвин, промоин и камней. Руки у меня были связаны, я едва удерживал равновесие, опасаясь упасть в любую минуту.
Дорога вела на юго-восток к пригородам Кандагара. Поля закончились, начали встречаться крупные селения, даже дороги стали лучше, вдоль них росли ровные высокие деревья. Всё чаще нам встречались пешие или проезжающие на разных машинах афганцы. На нас никто совершенно не обращал внимания. Разрушенных строений, советских постов или постов афганских солдат - сарбозов - я не увидел. Всюду текла спокойная, размеренная жизнь местных жителей.
Эти пригороды Кандагара отличались от тех, что довелось мне раньше видеть - здесь не было признаков войны. Поздним вечером мы въехали в небольшую рощу, остановились у глиняного строения, похожего на амбар или хранилище.
Начался мелкий тёплый дождь. Воздух посвежел и очистился от зловредной афганской пыли. Мне развязали руки и завели внутрь помещения. Это была сушилка для винограда. Здесь "рождается" знаменитый на весь мир афганский кишмиш. Сейчас он большой горой лежал посредине. Изюм еще был не готов, некоторые потемневшие ягоды еще были наполнены тягучим медовым соком.
Снова открылась грубо сколоченная деревянная дверь, и в её проёме показался Белов. Нашей взаимной радости не было предела. Правда, в присутствии афганцев мы вели себя сдержанно. Мы сели на земляной пол и навалились спиной на кучу кишмиша. Рядом, усевшись по-афгански, расположились три охранника, они закурили и стали с любопытством нас рассматривать, пытаясь завязать диалог.
Эти люди не выглядели злобными или агрессивными, скорее напоминали любознательных подростков. Они даже дали нам закурить, а потом и вовсе вышли, поняв, что их языка мы не знаем.
Наши охранники заперли дверь - звякнул ключ в замке, потом сели неподалёку и продолжили свою бесконечную беседу.
Нам пришлось пережить тяжёлые часы, но мы ещё долго не могли заснуть. Снова и снова начинали вспоминать обстоятельства нашего пленения. Гадали, к кому же мы попали. Одно было ясно сразу - это не кровожадные душманы, сдирающие кожу с живых людей, а кто-то другой. Но кто?
Ночью стало холоднее, нам принесли дырявое покрывало, хоть как-то нас согревшее. Дождь на улице всё усиливался. Под его мерный звук, укрывшись с головой, мы заснули тяжёлым сном. Мы устали думать о своей дальнейшей судьбе. Будь что будет! Нам было по восемнадцать с половиной лет, а в это время не хочется всё время забивать голову тяжёлыми мыслями...
Впереди нас с Беловым ждал долгий и неведомый путь "по обратной стороне Луны"...
5 часть по ссылке: