Таня, потеряв мужа, пребывала в страшной депрессии, и родные всерьёз опасались за её психическое состояние.
Вот и сегодня у Тани температура, она взяла больничный и, оставшись дома, приняла таблетки.
Когда стало немножко легче, она, зарывшись чуть ли не с головой в тёплый плед, задремала. Ей казалось, что не заснула, а именно задремала. И пришёл к ней её дедушка Иван, который, как выражалась мама, проживал теперь на небесах.
Он умер, когда Таня ещё не ходила в школу, поэтому из всего образа дедушки в её памяти осталась только аккуратная белая бородка, похожая на комок белого облака. А тут она впервые разглядела и его голубые глаза, и ямочку на подбородке, и красные прожилочки на большом крючковатом носу.
Дедушка тихонько присел на край кровати и взял Таню за руку. Рука была тёплая и мягкая. Он долго-долго смотрел на Таню, а она боялась открыть глаза и подсматривала за дедушкой сквозь пушистые ресницы. Ей казалось, что в этой руке, в этих голубых, будто выцветших от времени, глазах вся её жизнь, все беды и печали. Ей казалось, что дедушка один чувствует, как исстрадалась её душа, как истосковалось по мужской ласке её тело.
Таня подумала: «Что делать? Открыть дедушке свою тайну, рассказать, какое она испытывает блаженное состояние, когда по ночам неожиданно к ней приходит погибший муж и ласкает её до изнеможения, а потом так же внезапно исчезает. Или не стоит? Поймёт он её мятущуюся душу или осудит? Нет, не осудит, ведь дедушка – это и не дедушка вовсе, это ангел…»
И буря, и пламя бушевали в душе Тани. Ей казалось, что её муж, её неземная любовь, её страсть каждую ночь только за тем и мчится к ней, чтобы убить и забрать с собой…
А дедушка, будто уловив движение её смятенной души, вдруг произнес:
-Знаю, знаю, Таня, все твои печали знаю… Мы ведь с твоей бабушкой тоже, как два голубя, свою семью один раз и на всю жизнь создавали. И гнездо вили прочное, на годы. И птенцов в этом гнезде на крыло ставили, не отпускали от себя, пока хорошо летать не научатся… И верны друг другу были, мечтали, что умрём в один день, потому что жизни друг без друга не представляли. А отчего, думаешь, так? Не знаешь? Расскажу, расскажу, торопиться нам с тобой некуда.
Обычай раньше был, гадали девушки кто на чём, а моя-то Катерина погадала на голубях, как раз это на Святую Троицу было, вот и нагадала себе суженого, меня, то есть. Но подвело гадание, ох, как подвело. Сгубили мою голубку мазурики, с работы парком шла, а я в командировке был, встретить в тот вечер не мог. А они будто только этого вечера и ждали… Надругались они над ней, а потом убили.
Как я всё это пережил, не знаю, наверное, потому пережил, что силы ещё были, чуть-чуть за пятьдесят перевалило. Плохо мне было одному, сказать страшно, все выходные около неё на кладбище проводил. А товарищи мои, видя, что со мной неладное творится, пригласили меня как-то в деревню, на выходные с собой, чтобы, значит, помочь посенокосить.
Ну, я без всякой задней мысли взял и согласился. Поселили в старый дом одного, будто нарочно. Да так всё и задумано было, просто я об этой задумке не догадывался.
Красиво там! Луга за рекой – глазом не окинуть, речка рядом – свежо, в лесочке птахи на разные голоса заливаются. В пару ко мне поставили бабёнку, молодую ещё, голосистую, а взгляд у неё призывный, сразу видно, без мужика истосковалась, сердце простого бабьего счастья просит. И так у меня на душе сладко стало, что забыл я про все на свете… Состояние, не поверишь, как в юности, когда счастье и радость рядом ходят, а ты их ждёшь, ждёшь, истомишься весь. Вот так и тут…
Помню, она уж и так и сяк меня обхаживает, а я всё решиться не могу. Потом решился… повёл её в мой старый дом, и провели мы там на сеновале ночь бессознательной любви, а вернее, страсти.
Годы прошли, а никогда не забывал я этого безумия, до того сладко мне с ней было. Поутру моя случайная богиня подала мне кувшин с квасом, не знаю, когда и сбегать за ним успела, а сама ранёшенько убежала корову доить.
И вот лежу я в смертельной истоме, в звуки деревенские вслушиваюсь. И вдруг слышу… Сразу-то и не понял откуда это, а как луч-то солнечный упал на балку, увидел я, что ходит по ней взад-вперёд голубка и так жалобно воркует… Меня будто морозом ободрало, будто я случайно яду смертельного испил: да ведь это Катюшина душа прилетела на бесстыдство мое посмотреть. Подхватился я, да и на пароход, никому ничего не сказал. Ругали меня потом товарищи мои, оказывается, хватились, искали…
А бабёнка та, не поверишь, в город ко мне приезжала, уговаривала жить вместе, так я ей полюбился с силой-то своей нерастраченной. Чуть не сдался, потому что в тот миг и сам не понимал, тоска ли по Катерине меня так истомила или свобода моя мне оказалась дороже, но понял, что чужая это судьба, не моя.
Не поехал я с ней и ей больше приезжать не велел. А поехал я на кладбище, перед Катериной покаялся, сказал, что её одну любить буду до последнего дня. В церковь зашёл, со священником поговорил, Катюше за упокой души свечку поставил. И приснилась мне ночью моя голубка…
А когда стало до кладбища тяжеловато ездить, начал я в наш парк ходить, хожу и голубей кормлю, у меня и парочки были присмотрены. А только увидел однажды, как проходившие мимо меня мужчина с женщиной положили на край тротуара голубя, которого, очевидно, сбила машина.
Он ещё трепыхался, но помочь ему уже, наверное, было нельзя. Через несколько минут над ним стала кружить голубка с белым хвостиком. Она то приближалась к нему, то опять удалялась, опасаясь прохожих.
Сначала я подумал не о верности, а о том, есть или нет у птиц чувство сострадания к попавшему в беду. О голубиной-то верности как-то у меня всё из головы вылетело, дырявая стала голова-то. Потом вижу, птица перестала обращать внимание на прохожих и начала ходить совсем близко от своего голубочка.
Таня, веришь, она клювом на его груди пёрышки перебирала и не уходила от него. Его уже не было в живых, а она всё была и была рядом. Так продолжалось очень долго. Потом дворник убрал голубя, а она ещё и на другой день на это место прилетала… Что стало с ней?
А ты, Танюша, перестань мучиться и страдать, Андрея не вернуть, а тебе надо жить дальше…
Завтра с утречка вставай и - в церковь. Батюшка Василий у нас хороший, он тебе объяснит, что не Андрей это к тебе ходит, а нечистый душу твою смущает. Нехорошо это, не по-божески. Послушай меня, старика, твоя судьба ещё найдёт тебя. Только мой опыт не повторяй, не надо… Посмотри на меня, кому лучше от того, что я прожил свои последние годы в одиночестве? Дети далеко, у них своя жизнь. Скажешь, что в счастье не веришь больше? Горько мне смотреть, как бесплодно тратишь ты лучшие свои дни. Горько… Да ты поплачь, поплачь…
Таня открыла свои полные слёз глаза и провела рукой по краю кровати, нашарила складочку на пледе, будто кто-то на нём и вправду сидел. Посмотрела в окно – в тёмном омуте неба качалась одна-единственная звезда, а другая отражалась в большой луже под самыми окнами. Та ли самая? Или другая…
Дорогие читатели! Благодарю за лайки, комментарии и репосты!