– Николай Максимович, чем отличается работа педагогов в России и за границей, какие у вас были преподаватели, которые больше всего вдохновляли вас, и в целом: какой подход вам больше всего нравится, чтобы впечатлить и вдохновлять своих учеников?
– Дело в том, что мне просто очень повезло. Я учился у всех тех людей, кто был, ну так скажем, самыми великими в этой профессии.
А наш подход в обучении очень отличается от западного.
Дело в том, что сейчас вообще нельзя рукоприкладствовать, нельзя трогать детей – это все очень опасно, особенно на Западе, да и в наше время здесь в России опасно. А это губит данное искусство, потому что, к сожалению, очень часто надо заставить, насильно вывернуть ногу и так далее. По-другому это не учится. Иногда надо сильно шлепнуть по определенному месту для того, чтобы пульсировало именно в этом месте, чтобы ребенок понял, что именно эта мышца сейчас нужна, а не другая.
Потом, допустим, в той же парижской школе, чтобы вам было понятно к чему ведет демократия, они преподают 5 дней в неделю. Они отдыхают в субботу, воскресенье, а это очень плохо для классического танца. Это неправильно. Даже один день – это очень губительно, а тут 2 дня отдыхать, ну и так далее.
Что вдохновляло? Ну, мне самому очень хотелось. И мои педагоги были очень строгие. Во-первых, я вам правду скажу – меня били. Спасибо им большое за это! Меня никогда не хвалили. Я вообще ни от одного своего педагога не слышал похвалы.
Если мне Уланова говорила после спектакля: «Ну, приличней, приличней», это считалось: «Боже! Цискаридзе вы – гений!». А в основном говорила: «Ну, вот тут не вышло, там не вышло, здесь не вышло, тут не вышло, там надо добавить, здесь убавить...».
Есть знаменитая история – воспоминания Екатерины Максимовой, которая работала с Галиной Сергеевной. Стоит, значит, парикмахер, который вынимает шпильки из волос у Максимовой, а в этот момент Галина Сергеевна пришла и сказала: ой, Катя, был очень хороший спектакль, но вот это надо, вот это, вот это… Вот это плохо, вот это плохо… На что эта женщина, которая вынимала шпильки, сказала: «Галина Сергеевна, а что же тогда было хорошо?». «Да ничего хорошего не было!».
Понимаете? Вот так и я в принципе никогда не слышал похвалы. Да я и сам редко очень хвалю своих учеников. Я говорю: «Ну-у-у. Нормально». Если хорошо, то это нормально. Вот если плохо – вот это уже не нормально.
Но когда я говорю «били», то это не значит, что нас избивали. Просто нас наказывали. Но на Западе вы нигде не встретите педагога, который будет заниматься с вами 6 часов подряд добровольно, во-первых, бесплатно. А во-вторых, 6 часов подряд заставлять делать ногой одно движение и стоять над душой – такого не будет. Никогда в жизни нигде на Западе вы это не встретите.
Сейчас везде любят хвалить. Сейчас обязательно надо подойти и сказать: amazingly, this wonderful. Девочка стоит никакая, а она у них – amazingly.
Вот моя ученица – Элечка Севенард, мы с ней приехали в Парижскую оперу – был фестиваль школ. И они очень плохо репетировали на сцене, просто очень плохо. Надо было «убить» их на самом деле там прямо на сцене, но кричать было нельзя. И, значит, там есть «фойе де ля данс» в Парижской опере и там дети стояли, ну я подошел к ним и сквозь зубы, сквозь «улыбку» говорил очень таким ледяным тоном все, что я о них думаю. Со мной стояла моя заместительница, которая обычно их защищала, но тут она тоже поняла, что очень все плохо, и когда я закончил свой «спич», она сказала: «Мне добавить нечего» – и ушла.
А рядом стояла английская школа, французская, немцы стояли – в общем, и те, конечно, – amazing, amazing своим, хотя они еле стояли на ногах. И когда мы отошли, к моим подошла французская сторона и сказала: «Вам психологическая помощь не требуется?». Хотя я не произнес громко ни одного слова! Я был корректен в тот момент.
Но, когда начался концерт, вышли наши и жахнули! Вышли те и – «пф». Разница очевидная.