В преддверии 98-й годовщины смерти вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова-Ленина вспомним о том человеке, кого вождь с восхищением называл «титаном революции».
Будущий анархист и террорист Сергей Нечаев (известный в революционных кругах под кличками «Павлов», «Иван Петрович» и совсем неслучайным псевдонимом «Лидер») родился в с. Иваново-Вознесенское Владимирской губ. 20 сентября (2 октября) 1847 года. По рождению он был крепостным, его отец - Геннадий Павлович Нечаев, внебрачный сын помещика Петра Семёновича Епишкова и крепостной Фатины Алексеевой, получивший фамилию Нечаев («нечаянный», «неожидаемый») а отчество - по крёстному отцу, был продан своим барином и биологическим отцом другому помещику вместе с матерью. В 1834 г. Фатина – мать Геннадия и бабушка будущего террориста получила вольную, записав сына в мещанское сословие. Мать самого Сергея — Прасковья Петровна Литвинова по рождению также была крепостная и так же, как свекровь, выкупилась с семьёй у помещика и перешла в мещанское сословие. Зарабатывала на хлеб белошвейкой.
Шустрый отпрыск же учился жизни: подвизался половым в трактирах в Иваново и Шуе, после женитьбы помогал тестю-маляру в его мастерской расписывать дуги для упряжек, делать рекламные вывески, организовывал приемы, банкеты, свадьбы, званые обеды и прочие торжества и потехи – то, что сейчас бы назвали пиар – и эвент-бизнесом.
Пытливый и уже тогда тщеславный будущий анархист входит в кружок молодёжи, объединявшейся вокруг народного писателя и учителя В. А. Дементьева, сблизился с будущим писателем Ф. Д. Нефёдовым. В 1865 году в возрасте 18 лет Нечаев переехал в Москву, где работал у историка Михаила Погодина, секретарём которого был в то время Дементьев. При этом продолжал поддерживать контакты с ещё ранее перебравшимся в Москву Нефёдовым, пытался сдать экзамен на народного учителя, но безуспешно. Зато вступил в кружок анархистов, членами которого также были З. К. Ралли, В. Н. Черкезов и Ф. В. Волховский. Год спустя он переехал в Санкт-Петербург, прошёл экзамен на учителя и начал преподавать в церковно-приходской школе (в Андреевском городском училище, при котором он также и проживал).
Нечаев начал свою революционную деятельность, как почти все в его годы, со студенческой скамьи. Будучи вольнослушателем в Петербургском университете, вдохновлённый неудачной попыткой покушения на жизнь императора Дмитрия Каракозова, Нечаев участвовал в студенческих волнениях 1868–1869 гг., неоднократно и безуспешно пытался стать их лидером (не стал, но кличка осталась). Составил вместе с другими радикально настроенными студентами Программу революционных действий, ставившую целью создание тайной революционной организации и планировавшую «социальную революцию» на весну 1870 года.
Уже тогда за Нечаевым замечалось некоторое лукавство, близкое к провокаторству, по идее, несовместимое с высокой революционной идеей и будущим званием её «титана». Например, лист об организации протестного движения с 97 подписями слушателей Медико-хирургической академии, поддавшихся на его радикальные воззвания, он стал использовать против них самих: выдавал эти лица за членов некоего революционного кружка, затем «случайно» допустил попадание списка этих фамилий в распоряжение Третьего отделения. Нетрудно догадаться, почему во время поимки соавторов Программы революционных действий он каким-то образом сумел избежать ареста. А в начале 1869 года, распустив ложный слух об аресте и побеге (в частности, в мартовском письме 1869 года своей знакомой - будущей знаменитой террористке Вере Засулич, сообщал, что он арестован полицией и томится в каземате Петропавловской крепости), выехал из Петербурга в Москву, а оттуда, в марте 1869 года в Женеву.
В Женеве он уже явился лидерам русской революционной теории М. А. Бакунину, Н. П. Огареву и И. А. Герцену в самораспиаренном образе действительного практика русского революционного движения. Но в необходимости поддержки существующей только в воображении автора глубоко законспирированной организации «Русского революционного комитета» удалось убедить только стареющего лидера анархистов Михаила Бакунина, соратника Герцена по журналу «Колокол» Николая Огарева в том, «Комитету» для массового выпуска прокламаций и подготовки народного бунта необходима их идеологическая поддержка и, самое главное, финансы.
В соавторстве с Бакуниным был составлены «Принципы революции» и ставший впоследствии уликой на суде над нечаевскими подельниками тот самый «Катехизис революционера», который произвел на либеральную общественность «самое гадкое впечатление», но сделал Нечаеву имя. Бакунин был настолько очарован молодым «революционером», что сам не побрезговал нечаевскими методами революционного шарлатанства – выдал Нечаеву удостоверение уполномоченного представителя Русской секции некоего Всемирного революционного альянса («Податель сего есть один из доверенных представителей русского отдела Всемирного революционного союза.2771») только для того, чтобы создать в России впечатление, что существует революционная сеть в мировом масштабе. Нужно заметить на полях, что как основатель Альянса социалистической демократии Бакунин за сектантскую деятельность (и какой-то личный проступок) заочно был исключен из Интернационала на Гаагском конгрессе 1872 года.
Дело дошло даже до того, что Бакунин уговорил Огарева перепосвятить Нечаеву стихотворение о студенте, принявшему мученическую смерть в Сибири. Стихотворение, которое так и называлось – «Студент» было написано Огаревым в 1867-1868 гг. и было посвящено его недавно умершему другу С. И. Астракову. Но Бакунин в том же 1869 году на обороте листа с автографом стихотворения приписал свой отзыв: «Великолепно — а лучше бы, полезнее для дела было бы, если бы заместо памяти Астракова ты посвятил это стихотворение молодому другу Нечаеву». И вот выстраданные когда-то строки на смерть друга в полном согласии с постулатами «Катехизиса» («Нравственно для него все, что способствует торжеству революции») вышла в августе 1869 года отдельной листовкой с подзаголовком «Молодому другу Нечаеву».
Он родился в бедной доле,
Он учился в бедной школе,
Но в живом труде науки
Юных лет он вынес муки.
В жизни стала год от году
Крепче преданность народу,
Жарче жажда общей воли,
Жажда общей, лучшей доли.
И гонимый местью царской
И боязнию боярской,
Он пустился на скитанье,
На народное воззванье,
Кликнуть клич по всем крестьянам —
От Востока до Заката:
«Собирайтесь дружным станом.
Станьте смело брат за брата —
Отстоять всему народу
Свою землю и свободу».
Жизнь он кончил в этом мире —
В снежных каторгах Сибири.
Но весь век нелицемерен —
Он борьбе остался верен.
До последнего дыханья
Говорил среди изгнанья:
«Отстоять всему народу
Свою землю и свободу»
Даром, что Нечаев был еще жив, новая легенда о собственной смерти только добавляла революционного ореола и была лучшим пиаром. (Хотя ради справедливости следует заметить, что первый адресат стихотворения – Сергей Астраков умер не «в снежных каторгах Сибири», а в Москве от чахотки в конце 1866 года)
Это стихотворение было позже прекрасно спародировано в романе Ф. М. Достоевского «Бесы» под названием «Светлая личность».
Добившись «подтверждения легитимности» и, главное, финансирования от «старичков-теоретиков» (25 000 франков основного капитала т.н. «Бахметьевского фонда» были разделены пополам между Герценом и Огаревым, огаревская доля была выдана Нечаеву), Сергей Нечаев возвращается в Россию для организации дела. В созданной им тайной организации «Народная расправа» он ввел жесткую дисциплину, основывающуюся на безоговорочном подчинении ему лично (кличка «Лидер» уже не отклеивалась).
Тайное общество разделялось по «революционным пятеркам» (точно по инструкциям для участников протестов современных «цветных революций»). Целью «Народной расправы» был не какой-то отдельный, пусть самый громкий, теракт, а полноценный государственный переворот, намеченный на 19 февраля 1870 года, в девятую годовщину освобождения крестьян. В организации поощрялось доносительство членов друг на друга, вымогательство и шантаж любого вида для добывания денег у граждан «третьей категории». Всё согласно параграфу 18 «Катехизиса»: «К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями: опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницей и сильной помощью для разных революционных предприятий».
Однако нечаевские потуги встретили сопротивление – в лице студента Петровской (ныне – Тимирязевской) сельскохозяйственной академии Ивана Иванова, который не только отказался расклеивать листовки в стенах Академии, но и позволил себе усомнился в существовании «Всемирного революционного союза» и тем более, какого-то тайного «Революционного Комитета». Нечаев убедил некоторых из своих единомышленников, что этот демарш следует рассматривать не иначе, как измену революции, и что Иванов как предатель революционного дела непременно донесет на них властям. Из этого следовало только одно – смертный приговор.
Он был приведен в исполнение 21 ноября 1869 года. Иванова заманили в грот в Петровско-Разумовском парке академии под предлогом поисков типографского шрифта, якобы спрятанного в гроте еще «каракозовцами». На ничего не подозревавшего студента набросились Нечаев и четверо его сообщников, сначала попробовав по-тихому придушить жертву. Но Иванов оказался не робкого десятка и оказал активное сопротивление своим палачам. Тогда Нечаев попросту разрядил его в голову пистолет. Труп без всяких затей сбросили в пруд, где он был обнаружен через несколько дней случайным прохожим. Это убийство и последующий процесс над 87-мя «нечаевцами» (арестовано было более 300 человек, предстали перед судом только 77 человек из 87-ми - кто-то умер до суда, кто-то, будучи отпущен до суда на поруки, скрылся) летом-осенью 1871 года Достоевский положит в основу романа «Бесы», где Нечаев послужит прототипом Петра Верховенского (с некоторыми чертами Михаила Петрашевского), а Михаил Бакунин и Александр Герцен и петрашевец Николай Спешнев будут выведены в собирательном образе Николая Ставрогина.
Итак, судили многих, кроме главаря, который, не в первый раз проявив дьявольскую изворотливость, попал не на скамью подсудимых, а за границу – в ту же Швейцарию. В Локарно, через Бакунина, Нечаев начинает вымогать у семьи Герцена после смерти последнего вторую часть «Бахметевского фонда» и добивается своего. Получив, таким образом, финансирование, Нечаев совместно с Огаревым за весну 1870 г. издает 6 номеров переставшего было звучать «Колокола», а также свой журнал «Народная расправа», где публикует ряд прокламаций, обращенных к различным слоям русского общества. В программной статье «Главные основы будущего общественного строя» («Народная расправа», 1870, № 2) нарисовал картину коммунистического строя, которая позволила К. Марксу и Ф. Энгельсу назвать придуманный Нечаевым строй «... прекрасным образчиком казарменного коммунизма. Все тут есть: общие столовые и общие спальни, оценщики и конторы, регламентирующие воспитание, производство, потребление, словом, всю общественную деятельность, и во главе всего, в качестве высшего руководителя, безыменный и никому неизвестный «наш комитет». («Альянс социалистической демократии и международное товарищество рабочих». К. Маркс и Ф.Энгельс. Полное собрание сочинений, Т 2, второе издание, М.,1961)
Наконец-то прозревший Бакунин отворачивается от Нечаева, назвав «Катехизис революционера» (к которому сам был причастен минимум как соавтор) «катехизисом абреков». Бакунин писал Нечаеву в те дни: «…вы меня систематически надували, я оказался круглым дураком – это горько и стыдно для человека моей опытности и моих лет, – хуже этого, я испортил свое положение в отношении к русскому и интернациональному делу». Нечаев отказывает тому в финансировании из «Бахметьевского фонда», к которому присосался уже намертво. Интриги и склоки, а также разоблачения его мнимых побегов вынудили Нечаева искать убежища в Лондоне, где он пытался издавать революционный журнал «Община», но вскоре вернулся в Швейцарию и начал промышлять знакомым с детства ремеслом – малевать вывески для заведений.
Однако швейцарским уютом Нечаеву наслаждаться пришлось недолго - 14 августа 1872 года он был экстрадирован в Россию по уголовному обвинению в убийстве студента Иванова.
На суде в январе 1873 года Нечаев вел себя мужественно, даже вызывающе, не отвечал ни на какие вопросы, не просил о снисхождении и провозгласил: «Я отказываюсь быть рабом вашего тиранического правительства. Я не признаю императора и законов этой страны», кричал что дворян нужно вешать, а на приговор - 20 лет каторжных работ - ответил возгласом: «Да здравствует Земский собор! Долой деспотизм!». По личному распоряжению Александра II вместо отправки в Сибирь Нечаева «навсегда» (это слово было подчеркнуто императором) заключили в одиночную камеру Алексеевского равелина Петропавловской крепости, где он и провел последние 10 лет жизни, из них два года – в кандалах.
Находясь в заключении, Нечаев каким-то образом сумел распропагандировать солдат караульной службы и в декабре 1880 установил связь с Исполнительным комитетом организации «Народная воля». Сам разработал план своего освобождения, но вскоре от него отказался, как сам же и поведал на волю, не пожелав отвлекать силы заговорщиков, готовивших покушение на Александра II.
Этот последний самопиар опровергла сама участница и соорганизатор покушения на Александра II Вера Фигнер: «В литературе я встречала указание, будто Комитет предоставил Нечаеву самому решить, которое из двух дел поставить на первую очередь, и будто Нечаев высказался за покушение. Комитет не мог задавать подобного вопроса; он не мог приостановить приготовления на Малой Садовой и обречь их почти на неминуемое крушение. Он просто оповестил Нечаева о положении дел, и тот ответил, что, конечно, будет ждать. Чистейший вымысел также рассказ Тихомирова, будто Желябов посетил остров равелина, был под окном Нечаева и говорил с ним. Этого не было, не могло быть. Желябову была предназначена ответственная роль в предполагавшемся покушении. Мина на Малой Садовой могла взорваться немного раньше или немного позже проезда экипажа государя. В таком случае на обоих концах улицы четыре метальщика должны были пустить в ход свои разрывные снаряды. Но если бы и снаряды дали промах, Желябов, вооружённый кинжалом, должен был кончить дело, а кончить его на этот раз мы решили во что бы то ни стало. Возможно ли, чтобы при таком плане Комитет позволил Желябову отправиться к равелину, не говоря уже о том, что провести его туда было вообще невозможно? И разве сам Желябов пошел бы на такой бесцельный и безумный риск не только собой и своей ролью на Садовой, но и освобождением Нечаева? Никогда!» (В.Н. Фигнер. «Запечатленный труд», гл.10)
Наверное, не такая уж случайность, что Сергей Нечаев умер в один день с Иваном Ивановым, погибшим от его руки, - 21 ноября (3 декабря) 1882 года от развившейся водянки, осложненной цингой. Смерть его не вызвала широкого сочувствия: русская интеллигенция уже безоговорочно осудила его как «революционного обманщика» (В.Г.Короленко), как «беса, мошенника, а не социалиста» (Ф.М.Достоевский). Бакунин, вначале очарованный обаянием Нечаева, позднее заявлял, что «это фанатик опасный, способ его действий – отвратительный».
«Нечаевщину» осудило большинство российских народников. Однако неразборчивость в средствах для достижения революционной цели так или иначе стала проявляться и у эсеров, и у большевиков, чей вождь недаром восхищался «титаном революции» Сергеем Нечаевым, "над листовками которого ...часто задумывался" (Бонч-Бруевич), переняв и применив главные постулаты Катехизиса - от "Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец»(Ленин) до убийства "всей большой ектеньи"(ответ Нечаева на вопрос, кого следует убить из царствующего дома) т.е. всей семьи Романовых. Ленин и стал продолжением Нечаева, вторым Нечаевым, но только победоносным. И вся кровь революции, последовавшей гражданской войны и чисток "Большого террора" начала течь оттуда - из жил убитого студента Иванова во имя и во славу "Катехизиса" Сергея Нечаева.
Катехизис революционера
Отношение революционера к самому себе
§ 1. Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью – революцией.
§ 2. Он в глубине своего существа не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него – враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить.
§ 3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого, и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй, медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна – наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.
§ 4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему.
§ 5. Революционер – человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует или тайная, или явная, но непрерывная и непримиримая война не на жизнь, а на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.
§ 6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение: вознаграждение и удовлетворение – успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ее достижению.
§ 7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.
Отношение революционера к товарищам по революции
§ 8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.
§ 9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении таким образом решенного плана, каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо,
§ 10. У каждого товарища должно быть под рукой несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. Только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвященных, распоряжаться не может.
§ 11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем – с одной стороны, а с другой – трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.
Отношение революционера к обществу
§ 12. Принятие нового члена, заявившего о себе не на словах, а на деле, в товарищество не может быть решено иначе, как единодушно.
§ 13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с верою его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого-нибудь человека, принадлежащего к этому миру, в котором – всё и все должны быть ему ненавистны.
Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские или любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.
§ 14. С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все еле (слои), высшие и средние, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в Третье отделение и даже в Зимний дворец.
§ 15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория – неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так, чтобы предыдущие нумера убрались прежде последующих.
§ 16. При составлении такого списка и для установления вышереченого порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни далее ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе.
Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти… полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу.
§ 17. Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.
§ 18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями: опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницей и сильной помощью для разных революционных предприятий.
§ 19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так, чтоб возврат был для них невозможен, и их руками и мутить государство.
§ 20. Пятая категория – доктринеры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге.
Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломные заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих.
§ 21. Шестая и важная категория – женщины, которых должно разделить на три главных разряда.
Одни – пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третью и четвертою категориею мужчин.
Другие – горячие, преданные, способные, но не наши, потому что не доработались еще до настоящего бесфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять как мужчин пятой категории.
Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященные и принявшие всецело нашу программу. Они нам товарищи. Мы должны смотреть на них как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.
Отношение товарищества к народу
§ 22. У товарищества ведь (нет) другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но убежденные в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывесть, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию.
§ 23. Под революциею народною товарищество разумеет не регламентированное движение по западному классическому образцу – движение, которое, всегда останавливаясь перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации нравственности, до сих пор ограничивалось везде низвержением одной политической формы для замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России.
§ 24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация, без сомнения, вырабатывается из народного движения и жизни. Но это – дело будущих поколений. Наше дело – страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.
§ 25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гильдейского мира и против кулака-мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.
§ 26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу – вот вся наша организация, конспирация, задача».
С. Г. Нечаев. Лето 1869 г., Женева
По поводу текста «Катехизиса» один из ведущих публицистов консервативного толка Михаил Никифорович Катков писал: «Послушаем, как русский революционер понимает сам себя. На высоте своего сознания он объявляет себя человеком без убеждений, без правил, без чести. Он должен быть готов на всякую мерзость, подлог, обман, грабеж, убийство и предательство. Ему разрешается быть предателем даже своих соумышленников и товарищей... Не чувствуете ли вы, что под вами исчезает всякая почва? Не очутились ли вы в ужасной теснине между умопомешательством и мошенничеством?»
Добавить к этому нечего.