Все вместе эти девять очаровательных девушек никогда не покидали стены Русского музея. Лишь иногда некоторые из «Смолянок» представлялись на разных временных выставках. И вот впервые в Москве шедевры XVIII века демонстрируются в полном составе. Это – подарок к 150-летию Государственного исторического музея, которое отмечается в 2022 году.
Текст: Арина Абросимова, фото: Александр Бурый
Портретов всего семь, а смолянок – девять, поскольку на двух картинах изображены пары учениц. Экспозиция в ГИМе дополнена и портретами основателей Смольного института – Екатерины Великой и Ивана Бецкого, портретом Дмитрия Левицкого, а также архивными фотографиями и предметами прикладного искусства эпохи Просвещения. По словам устроителей, главная тема экспозиции – связь Смольного монастыря, Смольного института и императорского двора.
...В 1748 году по указу императрицы Елизаветы Петровны был заложен Смольный девичий монастырь. Обитель построили на месте Смольного двора, на котором варили деготь для постройки кораблей на Адмиралтейских верфях. А 5 мая 1764 года императрица Екатерина IIподписала указ, согласно которому в стенах бывшего Воскресенского Новодевичьего Смольного монастыря появилось «Императорское Воспитательное Общество благородных девиц». Императрица подарила Смольному институту, как вскоре его стали называть, капитал в 100 тысяч рублей, определив его под проценты. Деньги эти предназначались для выдачи пособий отличившимся беднейшим воспитанницам. Смольный институт стал первым в России женским учебным заведением. А цикл «Смолянки», созданный Дмитрием Левицким, стал своеобразным символом просветительской политики государства. Считается, что цикл был написан по заказу Екатерины II, хотя обстоятельства и подробности этого заказа искусствоведам пока неизвестны. Как бы то ни было, портреты девяти девушек восхитительны, Екатерина II не ошиблась с выбором художника. Не зря же Дмитрий Григорьевич создал целую галерею портретов императоров, царедворцев, купцов, чиновников, офицеров, дипломатов, светских красавиц и литераторов.
ХУДОЖНИК ШИРОКОГО ПРОФИЛЯ
О детстве будущего художника известно мало. Дмитрий родился в 1735 году в небольшом селении на Полтавщине в семье священника Григория Кирилловича Левицкого. Когда и при каких обстоятельствах его отец, один из лучших на тот момент гравёров и графиков, поменял свою фамилию – неизвестно. Был Григорий Нос, стал – Григорий Левицкий. Он обучался в Польше и в Киевской духовной академии, работал справщиком типографии Киево-Печерской лавры, создал гравюры для «Апостола» (1738 и 1752 годы), которые распространялись и отдельными листами как «народные картинки». Синод назначил его инспектором церковной живописи с правом отбирать и уничтожать «неискусной резьбы иконы» в церквах Полтавской протопопии. Левицкий был рукоположен в сан священника и получил в наследство от отца, тоже священника, приход в селе Маячка. Согласно записям Киевской духовной консистории, до 1760-х Григорий Левицкий передал право служения в приходе другому священнику, выплачивавшему компенсацию его семье, а сам жил в Киеве на Подоле, в собственном доме.
С детства отец обучал Дмитрия ремеслу художника. Мальчик делал успехи, на его дарование обратил внимание один из первых русских портретистов XVIII века, Алексей Антропов, который в 1752 году начал расписывать новый храм, Андрея Первозванного, построенный в Киеве архитектором Мичуриным по проекту Растрелли. Встреча с Антроповым оказалась для юноши судьбоносной: закончив росписи, Антропов увез Дмитрия в Петербург. С 1758 по 1764 год Левицкий жил в доме Антропова, став учеником мастера. В это время он расписывает храмы, пишет заказанные портреты и иконы для столичных церквей, вместе с Антроповым участвует в росписи плафонов Зимнего дворца. Помимо учебы у Антропова Левицкий в течение десяти лет посещает штудии академистов – итальянца, «ученого-перспективиста» Джузеппе Валериани и француза Луи Жана-Франсуа Лагрене. Все это позволило ему освоить совершенно разные художественные школы: русский религиозный канон и европейские приемы светской живописи. Так формировался художник «широкого профиля», который умеет делать все.
В 1762 году, по случаю восшествия на престол Екатерины II, в Москве шла подготовка к коронации и празднествам. По традиции на пути из Санкт-Петербурга длинная процессия во главе с императрицей должна была проехать в арки Триумфальных ворот – Никольских в Кремле и Тверских в Земляном городе. Их возвела и украсила картинами на аллегорические сюжеты и восемью портретами будущей государыни группа художников, в числе которых работали Антропов и его подмастерье Левицкий.
Левицкий остался в Москве и стал работать самостоятельно. В 1767-м по поручению императрицы он вместе с художником Василием Васильевским создал два иконостаса и 73 образа (не сохранились) для храма Великомученицы Екатерины на Всполье (Большая Ордынка) и церкви Кира и Иоанна на Солянке. Однако за исполненный заказ художникам долго не платили, и они потребовали погашения долга. В соответствующем приказе Министерства императорского двора есть запись: «А изготовленных иконостасов и написанных образов подрядчики безденежно не отдают». Иконы были помещены в церкви только после оплаты, и храм Великомученицы Екатерины на Всполье освятили в присутствии государыни.
К концу 1760-х годов Дмитрий Левицкий уже один из самых востребованных портретистов, полотна ему заказывают и придворные, и дворянские семьи Петербурга, куда он вернулся в 1768 году.
В 1770 году Левицкий выставил несколько своих работ в экспозиции ежегодной летней выставки Академии художеств. В итоге он получил звание академика живописи и золотую академическую медаль за «Портрет архитектора и первого ректора Академии художеств А.Ф. Кокоринова». Через год вышел приказ Совета академии: «Класс портретной препоручить обучать господину академику Левицкому». В этой должности он пребывал до 1787 года, его программа обучения включала обязательное копирование, требовала «естественности» изображения и отличалась от других методик тем, что студентам позволялось работать не с манекенами, а с натурщиками. В 1775 году Левицкий стал советником Академии художеств, в 1780-м – членом академического Совета. И это притом, что сам он в Императорской Академии художеств не учился.
Важно понимать, что в то время жанру портрета в России исполнилось всего сто с небольшим лет: от иконописания живописцы обратились к созданию светских парсун лишь в первой половине XVII века. Но за это время позаимствованные у иностранных наставников художественные навыки исчерпали себя, воцарилось однообразие, а как развивать жанр – никто не знал, да и задач таких никто не ставил. Левицкий же, работавший исключительно в портретном жанре и сталкивавшийся с проблемой повторяемости композиционных и технических приемов, постоянно искал новые решения.
ОБРАЗЫ ГУМАНИЗМА
На смену вычурному и пышному барокко явился классицизм с его строгими формами и идеями Просвещения. Однако это не мешало Левицкому сохранять в своих работах эмоциональность и естественность моделей. И, даже сообразуясь с пришедшими из-за границы модными тенденциями, Левицкий, превосходно владевший манерой западных мастеров, оставался истинно русским художником.
В 1763 году личный секретарь императрицы, действительный тайный советник, президент Академии художеств Иван Иванович Бецкой основал первое в России благотворительное учебно-воспитательное учреждение для сирот, здание которого и поныне украшает Москворецкую набережную. Бецкому принадлежит множество инициатив, в числе которых создание воспитательных домов в Москве и Санкт-Петербурге, Смольного института, училища при Академии художеств, учреждение на свои личные средства стипендий, привлечение частных пожертвований. Бецкой горел желанием создать «новую породу людей» – представителей разных сословий, способных служить отечеству в различных искусствах и ремеслах. Основы предпринятой им реформы образования были изложены в докладе «Генеральное учреждение о воспитании юношества обоего пола», который в марте 1764 года утвердила императрица. Для осуществления масштабной реформы привлекались не только государственные ресурсы, но и меценаты. И в начале 1770-х Бецкой предложил Екатерине IIустроить своеобразную почетную галерею, «с приложением описания их усердия к пользе человечества». Заказ на выполнение портретов получили Федор Рокотов, Фридрих Баризьен и Дмитрий Левицкий.
В «Опекунской серии» кисти Левицкого принадлежат три парадных портрета: горнозаводчика и основателя Нескучного сада Прокофия Демидова, чиновника, члена Московского опекунского совета и прадеда поэта Полонского Богдана Умского, а также богатого откупщика Никифора Сезёмова. Классицизм требовал писать героя с аллегорическим подтекстом. К примеру, Демидов, страстный любитель ботаники, жертвовавший крупные суммы на воспитательные дома в обеих столицах и на Московский университет, был написан в образе обаятельного садовника с лейкой и цветочными горшками.
А между тем в Смольном институте подрастали благородные девицы. К этому первому набору было приковано внимание всего общества, а потому концерты, балы, театральные представления, маскарады с участием смолянок описывались в периодической печати. В 1773 году «Санкт-Петербургские ведомости» отметили их «первый выход на гулянье в Летнем саду». Вскоре состоялась торжественная публичная церемония перевода воспитанниц «среднего возраста» в «старший», затем – первый большой выезд девочек в свет. Все обставлялось необычайно пышно. Свою опекунскую миссию Екатерина II объясняла так: «Мы очень далеки от мысли образовать из них монашек. Мы воспитываем их так, чтобы они могли украсить семейства, в которые вступят». Государыня относилась к воспитанницам как к своим дочерям, знала всех поименно, давала им прозвища и лично переписывалась с некоторыми. Например, Глафиру Алымову она звала Алимушкой. «Скрывая всегда расстояние, отделяющее подданных от государыни, мать и покровительница заведения не могла лишь скрыть от воспитанниц великих качеств, ее отличавших, – вспоминала позже Алимушка. – Дозволяя детям короткое обращение с собою, она никогда не роняла своего величия». А любимицей государыни стала Черномазая Левушка – смуглянка Александра Левшина, дочь генерал-майора Петра Левшина и княгини Татьяны Кольцовой-Масальской.
Жизнь смолянок трудно было бы назвать легкой и беззаботной, да к тому же их обучение не ограничивалось только изучением «наук и искусств». Реформатор Бецкой придерживался мнения, высказанного гуманистом Руссо: человек от природы не зол, а добр, и душа ребенка подобна воску, на котором можно писать что угодно, и «нет врожденных пороков и злодейств, но дурные примеры их внушают».
Как и внуки императрицы Александр и Константин, смолянки взращивались в традициях «естественного воспитания»: во всех помещениях было прохладно, чай и кофе находились под запретом, пили только молоко и воду, роскоши не было ни на столе, ни в дортуарах, ни в одежде. Девочки носили простые камлотовые платья, а чтобы они могли «питаться свежим и здоровым воздухом», их часто выводили на прогулки в сад вокруг здания института. Воспитанницы поступали в Смольный 5–6 лет от роду и оставались там двенадцать лет! Ни на каникулах, ни по праздникам смолянки не могли побывать дома. Этой изоляцией от «дурного влияния» домашней обстановки из девочек вытравлялись привязанность к дому и душевная зависимость от семьи. Бецкой считал, что надо создать искусственную преграду между старым и новым поколением, дабы первое лишилось возможности оказывать какое-либо влияние на второе. Детские воспоминания почти полностью стирались из памяти смолянок, институт становился их единственным домом до 18–20 лет. Так формировалось первое поколение «новых отцов и матерей, которые бы детям своим те же прямые и основательные воспитания правила в сердце вселить могли, какие получили они сами <...> и так следуя из родов в роды, в будущие веки»…
ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ЛОЖЬ
В начале 1770-х в Смольном институте открылся театр, роли в cпектаклях исполняли сами воспитанницы. Репертуар включал пьесы Вольтера, комические оперы, а также трагедии многолетнего руководителя театра Александра Сумарокова. В 1772 году, после показа ряда спектаклей, Бецкой заказал портреты смолянок Левицкому, чтобы преподнести их императрице. Долго считалось, что эта серия портретов задумывалась как единая композиция. Однако исследователи внесли существенные дополнения и поправки в понимание причин создания серии, взаимоотношений фигурантов, месторасположения портретов – деталей очень много. Но для истории русского искусства они не так важны, как сами картины, которые, впрочем, были скрыты от глаз публики до 1917 года…
Итак, «Смолянки». На фоне сценических декораций танцуют темпераментная Наталья Борщева, статная Александра Левшина и смешливая Катенька Нелидова, написанная в роли Серпины – героини оперы-буфф «Служанка-госпожа». Катя Хованская и Катя Хрущова куртуазно разыгрывают сценку из оперы «Капризы любви, или Нинетта при дворе». Честолюбивая Глафира Алымова играет на арфе, а Екатерина Молчанова, кажется, смущена тем, что ее оторвали от чтения. Самые младшие, Настасья Давыдова и Феодосия Ржевская, будто бы воображают себя светскими дамами. Все это – игра, а девочки приглашают нас сыграть в нее вместе с ними.
Художник поместил своих героинь в театрализованное пространство. Для девочек позирование, скорее всего, было продолжением сценической игры, которая сильно отличалась от окружавшей их реальности. На полотнах они в ролях, что было неожиданным для того времени: здесь возник новый жанр – «портрет в роли». Много позже он будет явлен во всей своей силе сопоставления актера и его преображения в другого. Как, например, русский бас Федор Шаляпин в партиях Бориса Годунова, Мефистофеля, Олоферна кисти Александра Головина. Или Анна Павлова в балете «Сильфида», написанная Валентином Серовым.
С помощью костюмов Левицкий мастерски создает двойственность восприятия моделей: мы знаем, что перед нами девочки, успешно изображающие взрослых дам. При этом манерность придуманных образов не скрывает подростковую нескладность – здесь потрясающе проступают черты реализма. Психологически роль дистанцирует героинь – все они не те, кем кажутся. И пафос парадного портрета здесь откровенно сломлен, это все же не классицизм, а истинное рококо! Воздушность прозрачного газа и тяжесть дорогих шелков и бархата, нежность пастельных красок и драматизм темного фона, декоративность поз и драпировок, радостная праздность и оставленное, вопреки воле заказчика, где-то за рамами картин морализаторство. «Смолянки» – великолепное украшение беспечного времяпрепровождения благородной публики…
Спустя сто лет, когда передвижники заняли острокритическую позицию по отношению к наследию своих предшественников, их негодование обрушилось и на творческое наследие Левицкого. Критик-правдоруб Владимир Стасов обвинял художника во лжи, приводя в доказательство именно цикл «Смолянки». Но мирискусники не дали Левицкого в обиду. Александр Бенуа, назвав его «одним из самых превосходных живописцев всего XVIII века», писал: «Совершенно бесподобны <…> портреты смолянок в Большом Петергофском дворце и среди них сцена из какой-то, вероятно, приторнейшей пасторали, где ученицы Хованская и Хрущова изображены в виде Lise et Colin. Это истинный XVIII век во всем его жеманстве и кокетливой простоте, и положительно этот портрет способен произвести такое же сильное, неизгладимое впечатление, как прогулка по Трианону или Павловску. Очаровательная ложь, очаровательная по совершенству и выдержанности своей системы, а может быть, и по отчаянной жажде правды, природы, которая действительно лежала в основании всего этого ломанья и кое-где проглядывала!»
Мастер завершил серию в 1776 году, что совпало с выпуском первого, самого яркого курса в истории Смольного: 12 лучших учениц были награждены золотыми медалями, специальным императорским «шифром» (на белом банте золотой вензель-инициал Екатерины II), пожизненной пенсией и определением фрейлинами ко двору. В дальнейшем забот о Смольном императрица не оставляла, но таких любимиц у нее больше не было...
БЛЕСК И НИЩЕТА
По заказу канцлера Александра Безбородко в 1783 году Левицкий пишет парадный портрет Екатерины II. На страницах журнала «Собеседник любителей российского слова» художник раскрыл суть своего произведения: «Средина картины представляет внутренность храма богини Правосудия, пред которою, в виде Законодательницы, Ея Императорское Величество, сжигая на алтаре маковые цветы, жертвует драгоценным своим покоем для общего покоя. Вместо обыкновенной императорской короны увенчана она лавровым венком, украшающим гражданскую корону, возложенную на главе ея». Мастер вновь преодолевает границы чисто портретного жанра, следуя аллегорической программе картины, разработанной его другом, знаменитым зодчим и литератором Николаем Львовым. Передовые философские представления о роли просвещенного монарха нашли в этой программе сильное воплощение. Если классицизм искал героев в античной мифологии и древнеримской истории, воспевая их доблесть и мудрость, то вот, рядом с нами, реальная героиня своего времени. Не знающий покоя, радеющий о благе подданных, первый гражданин отечества – это идеальный правитель. Портрет стал настолько популярен, что сам автор и другие художники неоднократно повторяли его, а скульптор Федот Шубин высек по нему восхитительную статую из белого мрамора в натуральную величину – «Екатерина II – Законодательница».
Кисти Левицкого принадлежат еще два портрета Екатерины Великой: в красном державном камзоле (1782), написанный в год празднования 20-летия вступления императрицы на престол, и в платье с орденом Андрея Первозванного (1794). Писал он и членов ее семьи, причем наиболее неожиданно и трогательно выглядит юный Александр Павлович – внук государыни и будущий Александр I. Так же трогательно художник запечатлел свою дочку Агашу в сарафане, душегрее и кокошнике. Нет строгости и в поясном портрете генералиссимуса Александра Васильевича Суворова, который, сославшись на занятость, отказался позировать лично. И тогда Левицкий написал его по памяти. В веренице представителей цвета нации интересны портреты членов семьи Воронцовых, а также Николая Львова и его супруги Марии – падчерицы Гаврилы Державина, в девичестве Дьяковой – это прадед и прабабушка живописца Василия Поленова.
Выступление модели в строго обозначенной социальной роли, будь то монарх, вельможа, священник или военачальник, подразумевало определенность в обстановке и атрибутах, а также прославление героя за благие деяния для общества. Левицкий, казалось бы, соблюдал эти правила. Но они не довлеют в его произведениях, для него главное – обратить внимание не на статус, а на индивидуальные качества личности. «В передаче интимного, неуловимого очарования лица, не блещущего красотой, не выделяющегося оригинальностью, в изображении простого, среднего, незаметного лица – соперников он не знал», – писал о Левицком художник и реставратор Игорь Грабарь...
Летом 1789 года Дмитрий Григорьевич покинул академию из-за конфликта с руководством. «Все мастеровые и художники получали, а другие получают оплату за труды свои, один только я забыт милостию вашего графского сиятельства, – писал он в письме канцлеру Безбородко. – Вот уже четвертый год как я не только не получаю за труды свои, но и за издержки мои никакой уплаты, будучи в самых горьких обстоятельствах при старости моей». В тот момент Левицкому помог переводчик, издатель и масон Александр Лабзин. Он пригласил Дмитрия Григорьевича вступить в масонскую ложу «Умирающий сфинкс», а затем, в 1807 году, уговорил художника вернуться в академию. Мастер продолжил преподавать, но пенсию он получал ничтожную – 200 рублей в год. Этого хватало лишь на самое скудное существование. К концу жизни Левицкий впал в нищету, потерял зрение, его забыли еще при жизни. Современники видели слепого старика, который часами простаивал на коленях в церкви Академии художеств. Скончался мастер в 1822 году в возрасте 87 лет. Похоронили художника на Смоленском кладбище. Могила Дмитрия Григорьевича Левицкого до наших дней не сохранилась.
…При формировании Музея Александра III (будущий Русский музей. – Прим. ред.) комиссия неоднократно обращалась к царю с просьбой о передаче в собрание «Смолянок» из Петергофского дворца, но всегда получала отказ. Это продолжалось до Февральской революции 1917 года. Хранитель художественного отдела Русского музея в 1909–1931 годах Петр Нерадовский вспоминал: «Много было радостного волнения, когда я получил письменное разрешение на портреты смолянок. Не откладывая, я поехал <…> на грузовике в Петергоф, захватив весь нужный упаковочный материал. Все портреты смолянок висели в одной из дворцовых гостиных. В ней было сыро, окна, завешанные гардинами, не пропускали света. Когда картины сняли со стен, мы увидели, что холст был влажный, а вся оборотная сторона полотен густо покрыта плесенью <…> С каким удовлетворением рассматривал я эти портреты Левицкого и любовался ими в стенах Русского музея, где их ждали целых двадцать лет. Наконец-то они были присоединены к коллекции музея, где они будут показаны в лучших условиях всегда всем, кому дорого русское искусство».
Только в 2008 году картины были отправлены на капитальную реставрацию в мастерскую реставрации масляной живописи Русского музея. В сентябре 2010 года «Смолянки» вернулись в залы постоянной экспозиции Михайловского дворца Русского музея.