Начало истории здесь.
Фира тоже думала о внучке. Асенька, Анастасия, нежный цветочек. Худенькая, хрупкая, ранимая. Такая чистая, такая добрая, тяжело ей придётся в жизни. Мужа бы ей надёжного, земного как отец. Да где ж таких теперь? Не дожить Фире, не увидеть внучку невестой. Пока ещё вырастет, а Фире сколько осталось? Ну год, ну два. Не дожить. Ирод соседский так и крутится, так и вертится вокруг Асеньки. Что там на уме, пойди пойми.
Смотрит Фира в окно, не видно Асеньки, опять с шайтаном кучерявым где-то носится. Фиса тоже изо всех сил напрягает взгляд, но нигде нет Сёмы, большеротой тоже не видать. Охватившее Фису беспокойство придавило и Фиру. Что же это, никогда не покидавшие пределов видимости дети вдруг исчезли. А оба дома стоят на берегу, а берег крут, а вода уже совсем стылая. Да ну, не может быть, берег огорожен, нет выхода на обрыв. Но, где же дети? И отчего такая тревога внутри до самых косточек? Старухи стали кликать дочерей, зятьёв – каждая своих.
Зоя с Витей в одну сторону села, Люба с Колей в другую. Детей нет. День прошёл, темнеет, все ребятишки по домам, Аси и Сёмы нет. Звонить участковому. Бежать к охотникам. Может кто-то, может что-то. К утру дети так и не появились. Враждебность семей Аси и Сёмы так и плескалась, билась от дома к дому, подобно волнам в ветреную погоду. Это ваш охламон виноват, хулиган, негодник, малой уже лез целоваться, дурная кровь! А ваша тихоня малахольная, сама себе на уме, дурочка прости-хоспади! На второй день пришли неутешительные новости: Павел, охотник из другой деревни, рассказал про шатуна, не спящего медведя, что разорвал нескольких охотничьих собак и задрал отбившуюся корову, такому детей дошкольного возраста поломать пополам – как водицы испить.
Зоя, забыв прошлые обиды, рыдала на плече Любы, единственной во всём мире, кто понимал боль и отчаяние Зои. Витя капал корвалол в две рюмашки, одну Зое, вторую Любе. Коля ставил укол Фире, потом Фисе, обе слегли. На третий день в обоих домах закончились сердечные капли, был выпит весь алкоголь и кофе. Зоя и Люба от слёз и недосыпа выглядели уже не на тридцать лет, а на все сто тридцать. Опухшие, не выпускающие одна другую из объятий, как самые близкие сёстры, сидели они на высоком крыльце дома Фиры. Они-то первыми и увидели дружно вышагивающих, держащихся за руки своих детей.
По беззаботной расслабленности походки своей дочери Зоя понимала, что всё хорошо. Размахивающий палкой в такт им же исполняемой песни Сёма тоже выглядел вполне бодрым и здоровым. Потому что не были они ни на реке, ни в лесу. Никаких медведей. Летняя кухня брошенного хозяевами дома через две улицы отсюда. Местечко присмотрели давно, запасов наделали за лето. В постройке имелась небольшая печка, электричество, немного мебели. Отличное место, чтобы три дня провести в компании друг друга с книжками, пазлами, настольными играми под звуки старенького похрюкивающего радиоприёмника. Зачем же, зачем? Сёма посмотрел серьёзно и внимательно, ответил честно – война ваша до чёртиков надоела.
Выпал первый снег. Фиса смотрит в окно. Видит - Фиру выкатили снежком подышать, полюбоваться кружевами матушки зимы. Сидит смурая, нахохлившаяся. Тьфу, смотреть тошно. Пойду валенки обновлю. Тяжело ступая, медленными шагами, опираясь на зятев подарок – трость с резиновым набалдашником – Фиса выползает за ворота.
- Фирка, раздави тебя коромысло! Что рожу скорчила, как гнилых помидоров объевшись?
Внешне грозная, а внутренне ликующая Фира, за словом в карман не лезет:
- Ишь, за рожей моей следит. За собой смотри, голодомор ходячий!
Сил на брань нет ни у той, ни у другой. Перепалка короткая. Но обе раскраснелись, кровушка по венам побежала как молодая, шустрая и прыткая. Жизнь снова обрела цвет, вкус и запах.
Не было между ними и быть не могло такого примирения как у дочек. Ни Фира, ни Фиса не просили прощения, не произносили слов, красивых и правильных. Но оформили участки на кладбище рядом, чтобы лежать бок о бок. И это, может быть, даже крепче самой крепкой клятвы дружбы. Потому что может и нет ничего более настоящего, чем желание вместе встретить вечность.
- Что, Фирка, удобно лежишь, колода старая?
- Хорошо лежу, Фиска! Внуки с правнуками блинов принесли, сейчас белки, зайцы набегут.
- Тю, белки! Ко мне лиса ходит!
- Лиса… сама ты лиса! Лживая прохвостка…
- А ты змея, как есть змея, гадюка подколодная…
- Слышь, Фиска, а правнуки-то у нас общие… Не зря жили, Фиска!
- Не зря, Фирка!
И смеются, словно колокольчики звенят. И маленькие пёстрые птички разлетаются с кладбищенской ограды, неся по свету весть, что нет никакого посмертного конца, а есть другая, лёгкая и невесомая, жизнь.