Автор: Лариса Кеффель-Наумова
Памяти моей подруги, Аллы Чубриковой-Узлиян, посвящается.
***
Анна стояла в орущей карнавальной толпе. Сама она тоже бодро выкрикивала через каждые две-три минуты «Helau!» – «приветствие дурака», так что голос уже подсел с непривычки. С завидной периодичностью с серых небес сыпала ледяная колючая крупа, налетал шквальный промозглый ветер, вздымая вверх кринолины и плащи дешевых карнавальных костюмов, унося прочь шляпы, отрывая банты и перья, пронизывая зрителей, среди которых было много детишек, до костей. Но зонт не раскроешь. Сзади плотно напирали другие, вытягивая шеи, как гусаки. Иногда между быстро летящих низких туч пробивалось бледное зимнее солнце, и тогда участники шествия, сильно потрепанные непогодой, ненадолго приободрялись и вновь с энтузиазмом, так, что перепонки лопались, начинали бить в свои барабаны, оглушать литаврами, дудеть в трубы, тромбоны, тубы. Выглянув сегодня утром из окна, она сокрушенно наблюдала, как на фоне лилового, набухающего неба буря мотает голые платаны из стороны в сторону, брызгая в их гладкие пятнистые стволы мелким снегом. Обломанные сучья и ветки усыпали потемневшие плиты мокрой террасы. Анна утром даже подумывала отказаться от идеи поехать на Rosenmontag[1], но было уже неудобно, да и слишком поздно давать задний ход. Они договорились с друзьями за несколько дней до этого посмотреть немного карнавальное шествие, а потом продолжить праздновать в пивном локале[2], попить пива. Анна давно не позволяла себе свой любимый «Кельш» – кельнское. Все лучше, чем сидеть одной дома. Хотя погода выдалась отвратительная. Как, впрочем, и всегда в Германии в конце февраля.
На католическое Рождество 2019 года, когда, развернув подарки, что были под елкой, все сидели за праздничным столом и с аппетитом доедали индейку под клюквенным соусом с кноделями[3] и кислой капустой, в новостях по телевизору вдруг объявили, что в Китае случилась странная вспышка неведомого страшного вируса. За два месяца, что прошли с тех пор, положение становилось все серьезнее, интернет разносил панику и конспирологические теории по всему миру. Так что этот карнавал мог стать и последним, поговаривали, что скоро на карантин закроют все рестораны и музеи. Но власти города Кельна все же рискнули и разрешили провести карнавал.
В этом году он был омрачен не только наступающей на человечество непонятной болезнью. Накануне стало известно, что в городе Ханау коренной немец застрелил девять человек в разных кальянных города. Все погибшие оказались выходцами из других стран. Афганцы, румыны, болгары… Террориста позже нашли мертвым в своей квартире вместе с матерью.
Немцев страшил, буквально сводил с ума невероятный наплыв мигрантов, многочисленные случаи изнасилований и убийств, на которые власти почти не реагировали, вольные манеры, невоспитанность и наглость пришельцев с Востока, но они терпели. Никуда не денешься. Обещали принимать всех. Все-таки устроители карнавала и отцы города решили выразить солидарность с погибшими и сказать официальное «нет!» расизму и ненависти, которые в последнее время сотрясали Германию.
У нападавшего было охотничье ружье. Из него он и стрелял в безоружных людей. Сообщили, что он находился в состоянии, которое называется «амок», – был охвачен слепой немотивированной агрессией. Преступник действовал в одиночку.
Анна поежилась. Ветер то и дело намеревался сдуть легкую корону из картона и фольги с ее головы, но, зная капризы погоды, «ее величество» еще дома закрепила символ власти с помощью резинки, завязывающейся под подбородком. А под королевский наряд пришлось поддеть теплое белье и свитер и поплотнее запахнуть плащ, вышитый лилиями. Ее карнавальный костюм. Вернее, дочкин взяла. Лизе в этом году он все равно не пригодится.
Проехала грузовая платформа с макетом плачущего Кельнского собора, который держал в коротеньких ручках впереди большое красное сердце. На нем черным было написано: «Наше сердце плачет о Ханау». В толпе дежурили на коротком расстоянии друг от друга полицейские с рациями.
Из динамиков гремела вовсю в маршевом ритме бравурная фольк- и поп-музыка. Немцы любят марши. Подпевали, приплясывали в такт, чтобы согреться. Проезжали и другие повозки – бургомистр и руководство города, проходили ферайны[4] трубачей, пожарников, альпийских стрелков, дудящих в рога, «шотландцев» в юбках, играющих на волынках, «швейцарская гвардия» в шлемах с алыми перьями, оранжево-синих полосатых костюмах, и таких же полосатых гамашах, перебивающая шум толпы резкими звуками горнов. Следом ехали в ступах симпатичные ведьмы, весело гримасничая, жонглировали метлами. Колдуньи толкали перед собой детские коляски. В них сидели маленькие, уже уставшие от шума и дремавшие детишки-чертенята в шапочках с рожками. Анна подумала, что они уже долго идут, детей застудят. Шествие продолжалось не менее четырех часов.
Жалко, что Лиза не приехала. Во всех других землях дни карнавала – обычные рабочие дни. Когда дочурка была маленькая, они вместе с мужем водили ее на Розенмонтаг. Лизхен ловила конфеты и пряники, которые с проезжавших машин разбрасывали горожанам. Дети кидались и собирали с дороги леденцы в ярких обертках в сумку. Анна тоже кидалась, чтобы помочь дочке набрать побольше карамели, дешевых игрушек, пакетиков с попкорном. Как давно это было… Ее девочка уже взрослая. Учится в Берлине. Да. Время летит.
К Анне подходили друзья. Приходилось поддерживать компанию, и она все время чокалась маленькими бутылочками сладкого шнапса то с приятельницей Гудрун и Томасом, ее мужем, то с коллегами по издательству, где она работала, делала литературные переводы с английского на немецкий, иногда с русского. Голова немного кружилась. Она так и не смогла принять эту немецкую привычку пить без закуски. Молодежь была уже полупьяная. Обнимались и целовались все со всеми, даже с незнакомыми. Традиция.
«Kölle Alaaf!» – «Да здравствует Кёльн!» – начинала толпа вразнобой, но потом набирала воздуху побольше и гаркала уже увереннее, стройнее. Хотя многие в ответ на приветствия с грузовиков с декорациями кричали просто «Хелау!», как принято в Майнце, который находится вверх по течению Рейна. Она кричала и так, и эдак. Махала рукой, захмелела. Ничего, еще чуть-чуть померзнуть, и ее терпение будет наконец вознаграждено. В ресторане она закажет себе кусок хорошего мраморного стейка с поджаристым луком и картофельное пюре. Только не немецкие сосиски! Анна не переносила их ни в каком виде. Вот там-то она и согреется.
В коротких промежутках между проездами платформ – замков, мельниц с крутящимися лопастями, огромных бретцелей[5] – Анна с интересом разглядывала публику в карнавальных одеждах львов, козлов, чертей, медсестер, клоунов, моряков, ковбоев, монахов, бабочек, пчелок. Многие, чтобы не тратиться, одевались в то, что доставали бесплатно. В белые халаты санитаров или комбинезоны американских летчиков. Замерзшая Анна решила купить себе на следующий год тепленький меховой наряд лисицы или зайчихи. В нем будет не так холодно.
…Она, хохоча, стрельнула через дорогу спиралью разноцветного серпантина. Внезапно Анна почувствовала, как с той стороны ее резанул чей-то взгляд. Но тут обзор заслонила очередная проплывающая мимо на всех парусах громоздкая конструкция. Пытаясь отыскать незнакомца снова, она внимательно приглядывалась к зрителям, стоящим напротив в этой пестрой неразберихе. А, вот он! Чуть вправо от нее стоял господин, высокий, моложавый, одетый в костюм волшебника: в цилиндре и накидке с белой подкладкой, с палочкой в руке. Густые, довольно длинные, красиво седеющие волосы развевались на сильном ветру. Он придерживал свой цилиндр, чтобы тот не улетел. Она почти сразу с изумлением узнала Аветиса, своего возлюбленного, которого она не видела уже много лет! Судя по всему, он ее заметил раньше и смотрел на нее во все глаза, как на привидение. Вдруг он поднял руку и неуверенно махнул ей. Подумав, Анна тоже сдержанно кивнула. Аветис воздел руки к небу и хотел ринуться прямо сквозь марширующий перед его носом оркестр, но это было непростым делом. Участники были распределены, как фигуры на шахматной доске, и соблюдали отмеренную дистанцию для того, чтобы все выступление красиво смотрелось. Иногда они маршировали на месте, далее следовали по заранее отрепетированному пути, через четкие промежутки, быстро, чтобы не задерживать других желающих показать свое искусство. Судя по всему, процессии конца не предвиделось, и перебежать через дорогу Аветис, как ни пытался, не мог. Полицейские следили за порядком и за тем, чтобы люди не бегали туда-сюда. Ему сделали замечание. Незадачливого волшебника окружали какие-то знакомые, которые и успокоили полицейских. Один, толстый, нарядился шмелем. Другой, длинный и худой, – Дон Кихотом. Аветис указал на Анну, и теперь и его попутчики тоже с любопытством смотрели на нее.
Огромная кружка с рекламой местного ресторана-пивоварни, корабль на колесах пароходства «Кельн – Дюссельдорфер», хор русалок, женский диксиленд, бравые гусары в высоких киверах и отделанной золотыми галунами на груди форме продолжали ехать мимо, маршировать, петь, играть, плясать, кричать, заслоняя их друг от друга, но Анна стояла как вкопанная. Теперь она поняла, что имел в виду бывший муж, когда спросил ее вчера в телефонном разговоре, знает ли она, где сейчас ее гений. «Какой гений?» – «Твой Аветис!» – презрительно произнес бывший. Вот оно что! Он в Кельне? Что он здесь делает? Ей надо немедленно уходить отсюда! Но как? Пока в очередной раз проезжали машины, Анна, не помня себя, сбивчиво объяснив Гудрун, что разболелась голова, и извинившись перед удивленными знакомыми, лавируя, проталкиваясь что есть силы сквозь плотную стену из людей, вырвалась наконец из пьяных объятий карнавала и почти бегом направилась к подземному гаражу, где оставила машину. Заплатила в автомате и, поднявшись по спирали, направила свой Mini Cooper подальше от центра города, в сторону автобана.
Загнав машину в гараж, долго сидела, вцепившись в руль, не двигаясь. Потом медленно вздохнула и вышла.
Дома машинально повесила на плечики одежду, разбросанную по спальне, убрала в шкаф. На кухне помыла посуду. Сейчас ей была нужна любая работа. Это возвращало в действительность, из которой она выпала, когда опять увидела его. Села за стол, положила голову на руки. Господи! Все сначала… Сначала, как будто и не было этих лет. Вселенная, которую она годами выстраивала с такой тщательностью, была потеряна в один миг. «Это пройдет. Должно пройти», – уговаривала она себя, но понимала, что лжет самой себе. Как такое могло случиться, что они оказались друг напротив друга? Двадцать лет спустя, в чужой стране, в чужой толпе? На чужом празднике?! В одном месте, в одно время? По теории вероятности эта встреча была практически невозможна! Ведь все эти годы ей удавалось не пересекаться с ним. Уехала в другую страну. Вышла замуж, родила дочь. Иногда ей казалось, что она совсем победила эту боль, сидевшую в ней. Хитрый зверь затихал, и она жила простыми радостями. Ей казалось, что если бы Эдди не занимался столь истово картинным маклерством, то она и вовсе позабыла бы эту историю. Аветиса. Его предательство.
***
Анна решила привести в порядок свой рабочий стол. Выбросила ненужные бумаги, черновики, сняла с магнитной доски старые записки. Воткнула ручки и маркеры в карандашницу. Заверещал мобильный. Анна вздрогнула, пытаясь определить, где он. Судорожно порылась в сумке. Да что это с ней, в самом деле? Звонила Лиза.
– Ма? Ты где была? Твой хенди[6] не отвечал.
– На карнавальном шествии, – коротко ответила Анна. – Ты мне не сказала, что отец к тебе прилетал…
– Ты что? В такую холодину? – пожалела ее Лиза. – Ну и как?
– Никак. Ты права. Холодно. Полицейских тьма. Решила пораньше вернуться. Ты слышала про теракт?
– Да! У нас тоже не лучше. Проезжают мимо окон каждые три минуты со своими мигалками. Я уши затыкаю. – Лиза помолчала. – Вот еще! Будет он ко мне прилетать! У него просто было время между рейсами. Он в Москву летел.
– В Москву? Зачем? А! Хотя… Да…
Анна поняла, что Эдвин опять присмотрел художника, на картины которого стоит взглянуть.
– А Папи, как всегда, в своем репертуаре. Сплошная критика и никакой материальной помощи.
– Лиза! Я получу за перевод и пришлю тебе. Не волнуйся!
– Ладно, ма. Я кручусь. Все в порядке.
– Как поживает твой друг Паскаль? – спросила Анна. Лиза обычно звонила, если что-то не ладилось.
– Паскаль как Паскаль, – уклончиво ответила Лиза. – Скучный. Все время ссоримся. У меня на него аллергия. Сегодня чéшалась всю ночь.
Дочь предпочитала говорить с ней по-русски. Какая-никакая, а практика, но в немецкой среде язык не развивался, и иногда Лиза выдавала настоящие перлы словообразования.
– Чесалась, – поправила Анна. – Почему? – с тревогой в голосе спросила она.
– Врачица сказала, что, видимо, от сухости в квартире.
– Не врачица, а врач.
– Ну, врач. – Лиза заныла: – Он какой-то пресный, мам. Рацио. Темперамента ноль.
– А тебе надо, чтобы искры летели?
– А когда, мам, если не сейчас? – Лиза засмеялась. – Как ты думаешь, а я похожа на отца? – спросила она без перехода. – Паскаль очень похож на папу, мам. Такой же занудный. Иногда мне кажется, что когда-нибудь я его удушу!
– Похожа, – улыбаясь, ответила Анна. – Очень похожа.
– Да? Я что-то не нахожу, – удивилась Лиза.
– Просто копия… – странно повторила Анна.
– Ну, тебе виднее, – съехидничала Лиза. – Конфликт поколений, поэтому мы с ним как кошка с собакой.
– Не говори так. Он любит тебя! – Анне не понравилось, как вольно дочь говорит о муже.
– Ну ладно, все, пока, мамуль. Мы хочем еще заскочить к друзьям. – Я тебя люблю.
– Хотим, – засмеялась Анна. – Я тебя тоже. Очень! – попрощалась она с дочерью.
Она слонялась по дому, хваталась то за одно, то за другое. Наконец, поняв, что это бесполезно, устроилась с ногами в кресле и включила телевизор. В вечернем выпуске новостей сообщили, что в другом городе, Фолькмарзене, человек въехал на машине в карнавальную толпу. Семнадцать пострадавших, в большинстве своем дети, были доставлены на реанимобилях в больницу. «Боже! В каком мире мы живем!» – Анна бессильно прикрыла глаза рукой.
Быстро гас вечер. Сумерки в Германии короткие, особенно зимой. Не заметила, как стемнело. Мысли проносились тревожными косяками. Хотела откупорить бутылку вина, но передумала. Не поможет.
В полночь, устав от себя самой, приняла душ и легла, но сон не шел, хотя всю прошлую ночь плохо спала. Перед ней все всплывало его лицо, излом бровей, прямой нос с чуть заметной горбинкой, удивленные глаза с фиолетинкой. Не выгорели за прошедшие годы. Он все кричал ей, обезоруживающе улыбаясь: «А-а-а-ня! А-а-анька!»
Сквозь дрему вдруг вскинулась. Ей показалось – или звонят в дверь? Анна взглянула на часы. Два. Тихонько выскользнула из-под одеяла и, не зажигая света, подошла к окну, посмотрела сквозь щелки жалюзи наружу. На улице стояло такси. Она увидела силуэт. Человек прошел по дорожке. Что-то сказал таксисту. Тот завел мотор и, развернувшись, уехал. В свете, падающем от вспыхнувших сенсорных фонарей в саду, она узнала Аветиса. В руках цветы. Опять звонок. Тишина. Темнота. Анна подождала. Ей казалось, что сердце сейчас выпрыгнет ей прямо в руки, прижатые беспомощно к груди. Больше не звонил. Куда он делся? Уйти он не мог. Или мог? А вдруг шофер ждал его в конце улицы? Уехал?
Анна, стараясь, чтобы не скрипели доски паркета, на цыпочках прокралась по коридору, прислушалась к звукам снаружи и, осторожно повернув ключ, приоткрыла дверь. Аветис сидел к ней спиной на ступеньках в темноте. Не обернулся.
– Аня… – вдруг глухо сказал он так, что она вздрогнула. – Аня… Ты не гони меня сейчас. – Как тогда.
– Иди ко мне! – Анна стояла на пороге. Он обернулся, не веря, вскочил и обнял ее. Она потянула его внутрь. Дверь на пружине сама захлопнулась. Забытые цветы остались лежать на ступеньках.
[1] Понедельник роз – масленичный понедельник, кульминация карнавального сезона, особенно в Рейнской области и Рейн-Гессене. В таких оплотах карнавала, как Кельн, Бонн, Дюссельдорф или Майнц, он отмечается шествием.
[2] Кафе, винный погребок.
[3] Маленькие шарики из картофельного пюре или белого хлеба с беконом, которые варят в целлофане до готовности, вынимают из мешочка и выкладывают на тарелку.
[4] Профессиональные ассоциации, объединения, группы по интересам.
[5] Соленый крендель, закуска к пиву.
[6] Handy (англ.) – мобильный телефон.
***
Каталог канала «Соавторы МасКоТ»