14 января 1891 года родился Осип Мандельштам.
Один из крупнейших русских поэтов XX века был также связан с Арменией и армянами. Как известно, Осип Эмильевич Мандельштам приехал в Армению в мае 1930г. и пробыл здесь до осени. Это был, пожалуй, тяжелейший период жизни поэта, оказавшегося в опале и вынужденного искать убежища и покоя. Перебраться в Армению ему помог один из советских вождей Николай Бухарин. «Вожделенная» поездка, как позже писал в своих записных книжках Мандельштам, оказала благотворное влияние на его душевное состояние: после долгой творческой паузы он вновь взял в руки перо. Он сумел запечатлеть Армению в стихах таким образом, что сегодня его строками рассказывают об армянской земле.
В воспоминаниях супруги поэта – Надежды Яковлевны сохранились записи, где она рассказывает, как Мандельштам читал армянскому поэту Егише Чаренцу свои первые стихи об Армении.
«Он их тогда только начал сочинять — Чаренц выслушал и сказал: «из вас, кажется, лезет книга». Осип был необычайно доволен такой реакцией, он сказал мне: «Ты слышала, как он сказал? Это настоящий поэт», – вспоминала Надежда Яковлевна.
В Армении супруги Мандельштам познакомились с биологом-теоретиком Борисом Кузиным, который впоследствии рассказывал, что поэт вместе с женой мечтал выучить армянский язык и как можно дольше не возвращаться в Россию.
«Только в обстановке древнейшей армянской культуры, через врастание в жизнь, в историю, в искусство Армении может наступить конец творческой летаргии. Возвращение в Москву исключено абсолютно», – говорил поэт.
Я тебя никогда не увижу,
Близорукое армянское небо,
И уже не взгляну, прищурясь,
На дорожный шатер Арарата,
И уже никогда не раскрою
В библиотеке авторов гончарных
Прекрасной земли пустотелую книгу,
По которой учились первые люди.
Мандельштам и Армения… Это было не случайное совпадение человека и места во времени, тут была своя предопределенность.
В круге общения поэта, в его нелитературных занятиях, в выборе маршрутов его путешествий, наконец, — всегда есть некая системная, хотя и не систематическая жесткость. Случайным может быть повод, но не причина, а она лишь на нужное взглянет с улыбкой. И уж тем менее случайным может быть результат.
В записных книжках Мандельштам признается: «Никто не посылал меня в Армению, как, скажем, граф Паскевич грибоедовского немца и просвещеннейшего из чиновников Шопена… Выправив себе кой-какие бумажонки, к которым по совести и не мог относиться иначе как к липовым, я выбрался с соломенной корзинкой в Эривань (в мае 30-го года), — в чужую страну, чтобы пощупать глазами ее города и могилы, набраться звуков ее речи и подышать ее труднейшим и благороднейшим историческим воздухом».
В Армении поэт побывал во многих городах, в том числе в Эчмиадзине, где посетил и хранилище древних армянских рукописей — Матенадаран, находившийся в то время под крылом непризнанного католикоса.
СТИХИ «ФАЭТОНЩИК» И «КАК НАРОДНАЯ ГРОМАДА…»
Самая последняя незадолго до прощания с Арменией поездка состоялась в Арцах (Нагорный Карабах). В комментарии Надежды Мандельштам к «Фаэтонщику» читаем: «На рассвете мы выехали на автобусе из Гянджи (?) в Шушу. Город начинался с бесконечного кладбища, потом крохотная базарная площадь, куда спускаются улицы разоренного города. Нам уже случалось видеть деревни, брошенные жителями, состоящие из нескольких полуразрушенных домов, но в этом городе, когда-то, очевидно, богатом и благоустроенном, картина катастрофы и резни была до ужаса наглядной. Мы прошлись по улицам, и всюду одно и то же: два ряда домов без крыш, без окон, без дверей. В вырезы окон видны пустые комнаты, изредка обрывки обоев, полуразрушенные печки, иногда остатки сломанной мебели. Дома из знаменитого розового туфа, двухэтажные. Все перегородки сломаны, и сквозь эти остовы всюду сквозит синее небо. Говорят, что после резни все колодцы были забиты трупами. Если кто и уцелел, то бежал из этого города смерти. На всех нагорных улицах мы не встретили ни одного человека. Лишь внизу — на базарной площади — копошилась кучка народу, но среди них ни одного армянина, только мусульмане. У О.М. создалось впечатление, будто мусульмане на рынке — это остатки тех убийц, которые с десяток лет назад разгромили город, только впрок им это не пошло: восточная нищета, чудовищные отрепья, гнойные болячки на лицах. Торговали горстями кукурузной муки, початками, лепешками… Мы не решились купить лепешек из этих рук, хотя есть нам хотелось… О.М. сказал, что в Шуше то же, что у нас, только здесь нагляднее и поэтому невозможно съесть ни куска хлеба… И воды не выпьешь из этих колодцев…»
Стихи об этом — «Фаэтонщик» и «Как народная громада…» — были написаны годом позже (12 июня 1931 года). Страшный, разгромленный, без единого армянина армянский город Шуши, где десятью годами ранее мусаватисты вырезали 35 тысяч армян – эхо Геноцида 1915 года и дружной геополитики победителей и побежденных в Первой мировой.
Закутав рот, как влажную розу,
Держа в руках осьмигранные соты,
Все утро дней на окраине мира
Ты простояла, глотая слезы.
И отвернулась со стыдом и скорбью
От городов бородатых востока;
И вот лежишь на москательном ложе
И с тебя снимают посмертную маску.
«По горячим следам, в 1915–1916 гг. потому, что в такое просто невозможно было поверить — и поэт долго не верил, настолько это было непредставимо и невероятно! В 1930 году в Армении, когда он уже столько слышал и знал об этом, он, наконец, сполна ужаснулся, но написал стихи и прозу, в которых эта память сохранена, но не как таковая, не на поверхности, а в самой сердцевине и глубине представления о стране», – пишет географ, историк, филолог, поэт Павел Нерлер.
Артур Саркисян
Подписывайтесь на наш канал!