Многие на этом свете жалуются на невезение, так что я не исключение и почти смирился со своей судьбой. Мой друг, Яша Прынкин, спасибо ему, поддерживает морально. Заверяет, что на Беловском водохранилище однажды улыбнулось ему рыбацкое счастье: поймал семь окуньков. Тому есть и свидетели. Заверяет меня:
— Надо верить в свою звезду, и охотничья удача рано или поздно придет и к тебе!
Удача? Смотря какая… Она порой только ехидненько улыбнуться может. Принес как-то с охоты ворону, так жена, едва глянув, определила:
— Дохлая!
Не обидно? Ведь я, право слово, не вру, вот этим самым ружьем добыл ту ворону. Пристреливал ружье по березовому пню, а когда подошел проверить результат, вижу, лежит, бедная...
Поэтому, уходя на охоту в предпоследний день года, гордо бросаю на прощание:
— К новогоднему столу будет заяц!
В ответ на ироничную улыбку супруги заявляю:
— Без добычи домой не вернусь!
В шесть утра мои лыжи, шустро скользя по белоснежной равнине, доставляют к деревушке, что на окраине лесного массива. На пороге крайнего дома стоит мужчина в фуфайке, небрежно накинутой на плечи.
— Послушайте, — кричу еще издалека. — В прошлом году я у вас, кажется, брал кролика?
— Сколько штук надо? — деловито отвечает.
В низкой стайчоночке по углам жмутся с полсотни кроликов. Сразу заприметил белого:
— Его!
— Его, так его, — добродушно бормочет хозяин, пряча в карман «штуку».
… В глухом лесу, убедившись, что вокруг нет случайных свидетелей, вытаскиваю «зайца» из рюкзака. И привязываю бельевой веревкой, одним концом — за лапу «зайца», вторым — к осине.
Скинув лыжи, проваливаясь по колена в снегу, тщательно отмеряю одиннадцать шагов. Взвожу курок. Конечно же, в душе негодующе трепещется жалость, но перед глазами стоит «картина Рембранта»— торжественное возвращение, удивление и зависть товарищей.
От грохота выстрела с деревьев осыпается охапками снег… Сквозь пороховой дым спешу к осине, и здесь, вы можете несомненно представить, как я ошарашен, не найдя «зайца».
— Мистика какая-то, — недоумеваю, разглядывая обрывок перебитой бечевки.
Все просто, «заяц», получив желанную свободу, сбежал.
— Ну, уж нет! — бормочу в азарте. – Далеко не уйдешь, по следу найду!
Вот он, след! Идет четкой, скачущей стежкой промеж рядов сосенок, но неожиданно мистическим образом, обрывается… Дальше же простирается снежный покров без единой царапины. Я делаю петли, проваливаясь по пояс, забыв про лыжи. Скоро и следов заячьих не стало — все вокруг вытоптал.
Слабо теплится надежда, может, набреду на настоящего зайца?
К вечеру выхожу к водоему. С большим трудом узнаю в заиндевевшей фигуре друга.
— Как дела? — дотрагиваюсь до его плеча.
На меня глянуло пунцовое лицо Якова с ледяными сосульками на бровях.
— Ничего… — лепечет он. — Ничего не клюет… и рыбы нет!
— Как домой пойдем? — уныло спрашиваю я.
Не отвечая на вопрос, возится с котомкой. Сначала достает свою гордость, фотоаппарат «Зенит», затем огромного хека… с отрубленным хвостом.
— Слушай, — замямлил он. — Сфотографируй на память? Без свидетельств не поверят. А фото — это ж документ!
— Да чего там, — махнул рукой и навел окуляр объектива на друга. А Яша насадил рыбину на крючок и осторожно опустил в лунку.
— Тащи! — даю я команду.
Яков, резко рванув удилищем, валится на спину и яростно кричит:
— Сорвался, зараза!
… Ночуем в стоге сена. Яков дергает во сне правой рукой. Я, проковыряв в сене маленькую дырочку, прицеливаюсь правым глазом на далекие звезды и грустно размышляю:
— Попаду ли в этом году к новогоднему столу?