24 января 1919 года Оргбюро Российской Коммунистической партии (большевиков) утвердило текст циркулярного письма «Об отношении к казакам», давшего старт кампании так называемого «расказачивания», которое казачья общественность не без оснований рассматривает как геноцид казачества.
По всей России в этот день проходят траурные мероприятия — крестные ходы, панихиды, открываются памятники, казаки выходят, в частности, требуя убрать с карты России имя Якова Свердлова, подписавшего это решение. Если учесть, что тот же Свердлов справедливо называется в числе организаторов убийства Царской семьи, то присутствие имени этого одиозного большевика, на смерть забитого орловскими рабочими в марте 1919 г., в названиях улиц, площадей и даже целого субъекта Российской Федерации — области, и в самом деле выглядит неуместно.
Однако был ли Свердлов единоличным идеологом и организатором борьбы с казачеством? Среди причастных к документу называют и отвечавшего у большевиков за национальные отношения Сталина, и председателя Реввоенсовета Троцкого, и руководителя Донского бюро РКП — Сырцова, неоднократно называвшего Дон «Русской Вандеей», по аналогии с областью Франции, дольше всего сопротивлявшейся революционным порядкам.
Однако искать одного виновника тут вряд ли целесообразно — обычно такие «поиски» предпринимаются для того, чтобы отвести подозрение от вождя большевиков Ленина и коммунистической партии в целом. Ненависть к казачеству была одной из составляющих «символа веры» настоящего коммуниста и даже шире — революционера, включая эсеров и анархистов. И это, конечно, не было случайностью — именно Дон и другие казачьи районы стали своего рода осью, вокруг которой шло антибольшевистское сопротивление.
Некоторые историки даже говорят о «борьбе Красного Севера и Белого Юга», явно проецируя на Россию ситуацию американской гражданской войны. Это, безусловно, несправедливо — на Севере, будь то Архангельск или Ярославль, было свое антибольшевистское сопротивление. Урал и Сибирь ближе к Северу чему к Югу. Да и на Юге пробольшевистских сил было немало.
Дело было в другом — сопротивление большевикам было значительно ослаблено там, где в былые времена господствовала призывная армия. Крестьяне шли на фронт, воевали, после разложения армии в 1917 году разбегались, в 1918-1919 Троцкий снова силком загнал их в армию — уже красную. Даже небольшие продотряды были в такой деревне серьезной вооруженной силой, а по-настоящему масштабное антибольшевистское крестьянское движение возникло лишь на Тамбовщине.
Напротив, масштабное сопротивление большевикам возникло в тех районах России, где основную массу населения составлял вооруженный народ — казаки, привилегированное сословие Российской Империи, имевшее определенные льготы и за это обязанное военной службой, причем не по обезличивающему призыву, а своими территориальными полками. Казак учился сражаться и сражался всю жизнь, поколениями в нем воспитывалась идея верности вере православной и царю самодержавному, он был тесно спаян с другими станичниками и, чего греха таить, смотрел свысока не только на обычных мужиков, но и «иногородних» — переселенцев из других районов в казачьих областях. С последними у казачества были зачастую напряженные отношения и именно они, вместе с казачьей «голытьбой» составили резерв для красных казаков, к которым примкнуло чуть менее 20% казаков.
Революция и начало гражданской войны посеяли в казачестве растерянность. Царя больше не было, страна была захвачена разными группами ненавидевших казаков левых — большевиками, эсерами, анархистами (да и с недавними революционерами кадетами казаки друг друга не жаловали). Глава временного правительства эсер Керенский приказал арестовать атамана Всевеликого Войска Донского Каледина за участие в «корниловском мятеже». Приказ исполнен не был, но Россия расплатилась за него тем, что казаки не стали участвовать в защите временного правительства от большевиков. Среди них стала популярна тема регионального сепаратизма — мол выделиться, отстоять себя, а потом как-нибудь разберемся. Это не было, конечно, реальное стремление разорвать связи с Россией — скорее просто желанием отстоять свой хутор, за которое, однако, казачество дорого поплатилось.
Идеологом и вождем этого сепаратизма был генерал Петр Николаевич Краснов, потомственный казачий генерал, прекрасный организатор, талантливый писатель, человек больших амбиций и буйной политической фантазии. В мае 1918 года он стал атаманом Всевеликого Войска Донского и начал отстраивать его как самостоятельную державу в союзе с оккупировавшими Украину по Брестскому миру немцами.
В течение 1918 г. красновцы прочно удерживали Дон, имели достаточно сильную армию, в которую Краснов как атаман призвал сразу 25 возрастов казаков, эту армию германское командование обильно снабжало военным снаряжением в обмен на продовольствие. Генерал-атаман слал в Берлин письма с просьбой к кайзеру признать казачью державу включая Кубань, Терек и Астраханскую область и помочь ей установить перемирие и границу с большевиками.
Белая Добровольческая армия Деникина смотрела на красновцев если не как на врага, то уж точно не как на друга. Сторонники Единой и Неделимой России, придерживавшиеся лояльности к союзникам, смотрели на Краснова как на дважды изменника — и единству Родины, и антинемецкому союзу и старались не участвовать с ним в совместных действиях против большевиков. Это взаимное отчуждение дорого стоило Дону осенью-зимой 1918-го, когда побежденная в Первой мировой войне Германия пала, её войска ушли, военная помощь красновцам прекратилась, а их западный фланг повис в пустоте и был быстро охвачен большевиками.
Фронт на северном Дону начал разваливаться — в Рождество 1919 года три полка 28-й Верхне-Донской, Казанский и Мигулинский заключили с большевиками «сепаратное перемирие» и снялись с фронта, по сути открыв его для красного наступления. Ряд станиц, включая знаменитую Вешенскую, приняли постановления о признании советской власти. Краснову пришлось срочно объединяться с Добровольческой армией Деникина, ориентированной на союзников и сложить полномочия атамана. Неизвестно, спасло бы это белое дело или нет, но тут, пришли на помощь большевики с тем самым постановлением о расказачивании.
До сих пор казалось чем-то само собой разумеющимся, что есть красные казаки, есть белые, есть красновские. У большевиков существовали свои красноказачьи командиры, среди которых самым знаменитым был Филипп Кузьмич Миронов (его позднее расстреляют за протесты против расказачивания). Донцам казалось логичным, что им достаточно будет признать советскую власть и их оставят в покое.
Но тут-то и последовала директива ЦК от 24 января 1919 г. Она выносила приговор всему казачеству как этносоциальной группе: «Учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путём поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы» (Известия ЦК КПСС № 6, 1989, с. 178).
Антиказачий террор ставился в общий ряд с другими линиями красного террора — антидворянским, антицерковным, антибуржуазным — предполагалось не наказание личной вины, а уничтожение казачества как класса — именно в этом отношении красный террор, уничтожавший людей за социальную принадлежность и так называемый «белый», — на деле совокупность спорадических действий, направленных против политических врагов, были никогда не сравнимы.
Первый же пункт циркуляра гласил:
«Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти».
Формулировка «прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью» подразумевала весь Дон, где Краснов провел всеобщую мобилизацию, включая даже те самые открывшие большевикам фронт полки. РКП объявляла, по сути, войну всему казачеству.
Конечной целью ставилось уничтожение всякой донской специфики и отнятие у казаков их земель, которые надлежало отдать «мигрантам»: «Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно». О том же позднее инструктировал и Ленин: «Двиньте энергичное массовое переселение на Дон из неземледельческих мест для занятия хуторов» (В.И. Ленин. Полное собрание сочинений. Т. 50. С. 313).
Разумеется, решение ЦК не было оглашено публично, но слухи просачивались, а главное начали приниматься решения в его исполнение: «Во всех станицах и хуторах арестовать всех видных представителей данной станицы или хутора, пользующихся каким-либо авторитетом, хотя и не замешанных в контрреволюционных действиях», — распоряжалось Донское бюро (Козлов А.И. Расказачивание: Дон, 1919 год // Судьбы российского крестьянства. — М.: РГГУ, 1995: 173).
Начались массовые расправы в отместку за повешение большевиков Подтелкова и Кривошлыкова в мае 1918 года, то есть, по меркам гражданской войны, едва ли не вечность назад. В станице Казанской по самым скромным подсчетам было расстреляно 87 человек, в Мигулинской — 64, в Вёшенской — 46, в Еланской — 12. Когда восставшие казаки заняли в ночь на 10-11 марта станицу Казанскую, они застали «активистов» за отправкой на бойню 130 человек.
Ответом на расправы стало начавшееся 11 марта 1919 знаменитое Верхне-Донское (или Вёшенское) восстание, едва не изменившее весь ход гражданской войны и отразившееся в романе «Тихий Дон». Не вдаваясь в споры о происхождении знаменитой книги, вспомним документ, в авторстве которого никто не сомневается — письмо М.А. Шолохова Максиму Горькому от 6 июня 1931 года:
«Не сгущая красок, я нарисовал суровую действительность, предшествовавшую восстанию; причем сознательно упустил такие факты, служившие непосредственной причиной восстания, как бессудный расстрел в Мигулинской ст-це 62 казаков-стариков, или расстрелы в ст-цах Казанской и Шумилинской, где количество расстрелянных казаков (б. выборные хуторские атаманы, георгиевские кавалеры, вахмистры, почетные станичные судьи, попечители школ и проч. буржуазия и контрреволюция хуторского масштаба) в течение 6 дней достигло солидной цифры в 400 с лишним человек… под пулю шли казаки зачастую из низов социальной прослойки. И естественно, что такая политика, проводимая некоторыми представителями сов. власти, иногда даже заведомыми врагами, была истолкована как желание уничтожить не классы, а казачество» (Шолохов М. А. Собр. соч. Т. 8. М., 1980. с. 31).
Еще недавно настроенные отдохнуть после двух войн — германской и красновской, казаки садились в сёдла, брали шашки и пики и с налету захватывали станицы, где в основном были чекисты и активисты. Противопоставить мобильной казачьей коннице большевикам сперва было нечего. «В восстании принимает участие всё население от 15 до 45 лет, включая женщин, причем восставшие оказывают нашим войскам самое упорное сопротивление» (Цит. по: Венков А.В. Вёшенское восстание. М. Вече, 2012 : 172).
Командующим казаков стал полный георгиевский кавалер Павел Назарьевич Кудинов (в 1945 его схватит СМЕРШ в Болгарии и он получит десять лет советских лагерей за Вёшенское восстание, выживет и умрет лишь в 1967-м). Причем поскольку речь шла о народном восстании, понятными лозунгами красные части, направляемые против казаков, разваливались прямо на ходу — Сердобский полк, сформированный из мобилизованных поволжских крестьян, сдался в полном составе со словами «Мы и казаки за Советы, но против коммунистов-грабителей, против коммуны, расстрелов… Казаки — не кадеты. Да здравствует свобода слова, печати и народное правление» (Цит. по: Венков 2012: 157).
Первое время восстание шло под типичным «нейтральным» лозунгом: «За советы без коммунистов, расстрелов и грабежей». Однако большевистская реакция была столь жесткой, что скоро иного выхода, кроме как присоединиться к Деникину и сменившему Краснова атаману Богаевскому у восставших и не осталось. Красные командиры и комиссары были твердо намерены утопить Дон в крови.
Член реввоенсовета Южного фронта знаменитый эсер Коллегаев (будет расстрелян в 1937 г.) предлагал: «а) сожжение восставших хуторов; б) беспощадные расстрелы всех без исключения лиц, принимавших прямое или косвенное участие в восстании; в) расстрелы через 5 или 10 человек взрослого мужского населения восставших хуторов; г) массовое взятие заложников из соседних к восставшим хуторам; д) широкое оповещение населения, что со всеми вновь восставшими хуторами поступят так же» (Цит. по: Венков 2012: 170-171).
Командующий фронтом, бывший царский полковник Гиттис (расстрелян в 1938) предлагал экономить силы для подавления строго «по военной науке: «По занятии пунктов восстания не распылять сил (достаточными гарнизонами), а с корнем уничтожать все элементы восстания, чтобы силы направить на подавление всех других пунктов, тогда и малых гарнизонов будет достаточно» (Цит. по: Венков 2012: 171).
Их подчиненные, реввоенсовет 8-й армии во главе с Якиром (расстрелян в 1937) сообщал в приказе: «Предатели донцы еще раз обнаружили в себе вековых врагов трудового народа» и предписывал сожжение станиц, поголовное уничтожение, процентный расстрел. «Приказывается пройти огнем и мечом местность, объятую мятежом» (Цит. по: Венков 2012: 171).
Террор до и террор после восстания слились в казачьей памяти в одну кровавую вакханалию, где часто уже не разберешь ни времени, ни места, только общее впечатление, описанное восставшим против расказачивания красным казаком Филиппом Мироновым в его воззвании: «Дон онемел от ужаса».
«Партийное бюро возглавлял человек... который действовал по какой-то инструкции из центра и понимал ее как полное уничтожение казачества... Расстреливались безграмотные старики и старухи, которые едва волочили ноги, урядники, не говоря уже об офицерах. В день расстреливали по 60-80 человек... Во главе продотдела стоял некто Голдин, его взгляд на казаков был такой: надо всех казаков вырезать! И заселить Донскую область пришлым элементом...», — возмущался коммунист из Москвы Нестеров (Козлов 1995: 164).
Другой москвич (то есть опять же большевик и неказак) присланный руководить Урюпинским комитетом партии Краснушкин писал:
«Трибунал разбирал в день по 50 дел… Смертные приговоры сыпались пачками, причем часто расстреливались люди совершенно невинные, старики, старухи и дети. Известны случаи расстрела старухи 60 лет неизвестно по какой причине, девушки 17 лет по доносу из ревности одной из жен, причем определённо известно, что эта девушка не принимала никогда никакого участия в политике. Расстреливались по подозрению в спекуляции, шпионстве. Расстрелы производились часто днем, на глазах у всей станицы, по 30-40 человек сразу с издевательствами, раздевали донага. Над женщинами, прикрывавшими руками свою наготу, издевались и запрещали это делать...» (Козлов 1995: 163-164).
Иной раз зверства ревкомовцев были столь велики, что их пытались приструнить сверху:
«Богуславский, возглавлявший ревком в станице Морозовской, в пьяном виде пошел в тюрьму, взял список арестованных, вызвал по порядку номеров 64 сидевших в тюрьме казаков и всех по очереди расстрелял. И в дальнейшем Богуславский и другие члены ревкома проводили такие же массовые расстрелы, вызывая казаков в ревком и к себе домой. Возмущение этими бессудными расстрелами было так велико, что, когда в станицу переехал штаб 9-й армии, политотдел этой армии распорядился арестовать весь состав Морозовского ревкома и провести следствие. Была выявлена страшная картина диких расправ с жителями станицы и окрестных хуторов. Только во дворе Богуславского обнаружили 50 зарытых трупов расстрелянных и зарезанных казаков и членов их семей. Ещё 150 трупов нашли в разных местах вне станицы. Проверка показала, что большинство убитых ни в чём не было виновно и все они подлежали освобождению» (Козлов 1995: 164-165).
Однако в главном маньяк-убийца Богуславский лучше понимал линию Донбюро, чем «чистюли» в политотделе, ведь, как гласила директива Донбюро ЦК от 8 апреля 1919:
«Насущная задача — полное, быстрое и решительное уничтожение казачества как особой экономической группы, разрушение его хозяйственных устоев, физическое уничтожение казачьего чиновничества и офицерства, вообще всех верхов казачества, распыление и обезвреживание рядового казачества...» (Козлов 1995:177).
Наряду с террором тут практиковались переименования станиц в волости, хуторов в сёла, запрещалось ношение казачьей формы и лампасов. Казачье достоинство унижалось всеми способами.
Даже осознав катастрофичность своей ошибки, большевики не изменили своего принципиального взгляда на казаков. 6 июля 1919 года член Донревкома И.И. Рейнгольд, предлагая ЦК ряд мер по снижению напряжения в отношениях с казаками, однако заявляет: «Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо рано или поздно истребить, просто уничтожить физически» (Большевистское руководство. Переписка. 1996: 108).
Советская власть дорого расплатилась за это кровопускание. Многомесячное восстание на Дону так подавить и не удалось, а воспользовавшись тем, что конница Кудинова сковывала силы красных, оживились объединенные силы белых — деникинцев и бывших красновцев. Летом 1919 Донская армия прорвала красный фронт и соединилась с восставшими вешенцами, а деникинцы взяли Харьков, Киев и вплотную подошли к Царицыну. Осенью начался знаменитый поход Деникина на Москву, когда были взяты Воронеж, Курск и Орел и казалось, что советской власти жить считанные дни.
Однако если восстание казаков дало уникальный шанс белому делу и поставило красных на грань гибели, то катастрофа белых связана была с другим массовым восстанием — украинским, махновским. Удар Махно по тылам Деникина спас советскую власть и обрек Вооруженные Силы Юга России, а стало быть, и казачество, на поражение. Интересно, кстати, что напряжение, связанное с ориентацией разных этнических групп, проявилось еще на первых этапах расказачивания.
Важную роль в антиказачьем терроре коммунистов играли «этнические украинцы». «Хохлацкое население сочувствует большевикам, казаки же настроены к ним враждебно». «Бери, бери, — говорили хохлы. — Цэ ж наше риднэ. Понаграбили козаки повнисеньки дома и сундуки всякого добра, но цэ всё наше, бери», — так описывается расказачивание в станице Луганской (Венков 2012: 81).
Побежденные вместе с белыми казаки одни остались дома, другие — рассеялись по всему миру. Среди тех, кто остался, многие продолжали сопротивляться и не раз поднимали восстания, самым знаменитым из которых стало восстание в станице Тихорецкая на исходе коллективизации в 1932 г.:
«В конце ноября 1932 года восстали жители станицы Тихорецкой на Кубани, почти две недели мужественно отражавшие атаки вооруженных до зубов чекистских карателей, пустивших в ход артиллерию, танки и даже газы. Несмотря на недостаток оружия, численное превосходство неприятеля, на большое число раненых и убитых и недостачу продовольствия и военных припасов, восставшие держались, в общем, двенадцать дней и только на тринадцатый день бой по всей линии прекратился. Расправа началась в первый же день, после отступления от Тихорецкой повстанцев. Расстреляны были все без исключения пленные, захваченные в боях. Началась расправа с мирным населением. Расстреливали днем и ночью всех, против кого были малейшие подозрения в симпатии к восставшим. Не было пощады никому, ни детям, ни старикам, ни женщинам, ни даже больным» (газета Кавказский Казак (Белград). 12/1932, с. 6).
Советская власть старалась, конечно, привлечь казаков на свою сторону. Буденновцы и «червоны казаки» считались героями гражданской войны. Роман «Тихий Дон» призывался показать сложность и противоречивость казачьих судеб и тем самым выразить сочувствие к сражавшимся против красных. Постепенно разрешено было носить лампасы и традиционную казачью одежду, про кубанских казаков, к которым почему-то советская власть была более благосклонна, даже снят был знаменитый насквозь фальшивый музыкальный фильм 1949 года.
Во время войны в Красной армии были казачьи части, дошедшие до Берлина, и прославлялись казачьи герои, такие как Константин Недорубов, полный георгиевский кавалер, красноказак и Герой Советского Союза в Великую Отечественную (впрочем, в коллективизацию ему тоже пришлось посидеть). Но всё это было лишь сохранение дизайна уничтоженного по директиве 24 января 1919 года сословия.
Из казаков ушедших с белыми определенная часть пошла в годы войны служить под знамена своего старого атамана — Краснова, пытавшегося создать казачьи части в вермахте. Славы эта коллаборантская затея казакам не принесла, их бросили на борьбу с партизанами Югославии, зато принесла ужасную трагедию. Английское командование, вопреки обещаниям, выдало около 50 тысяч казаков советским властям из лагерей в Лиенце и Юденбурге. Многие кончали с собой, лишь бы снова не оказаться в руках большевиков. Самого Краснова и его ближайших соратников, включая легендарного генерала Шкуро, повесили в январе 1947 - обвинения им были сформулированы так, что нельзя было с однозначностью судить - казнены они были за сотрудничество с гитлеровцами во Второй мировой войне или за антибольшевистское сопротивление в Гражданскую.
Точно неизвестно, сколько человек стало жертвой политики расказачивания. Казачьи историки говорят о миллионе жертв, защитники неокоммунистической точки зрения утверждают, что дело ограничилось несколькими тысячами. Последнюю цифру приходится сразу отбросить как откровенное лицемерие, первая представляется преувеличенной, если говорить о прямых жертвах репрессивной политики — расстрелянных, но правдоподобной и даже преуменьшенной, если говорить об общих потерях казачества за гражданскую войну. Численность населения Всевеликого Войска Донского накануне революции составляла 2,5 миллиона человек, а за время смуты сократилась по современным подсчетам на 30%, в некоторых же районах, как на Хопре, через который фронт проходил 5 раз, уцелел лишь каждый второй. Немногим лучше обстояло дело в других казачьих районах.
Можно ли считать эти события «геноцидом», как иногда говорится? С одной стороны, очень опасно утверждать, что казачество какой-то отдельный народ, по сравнению с русским. Дорога «казачьего сепаратизма» очень опасна — если действия Краснова во время Гражданской еще были как-то объяснимы политической логикой и сам генерал-атаман был принципиальным сторонником единства и неделимости России (и то его осуждали почти все остальные белые за пронемецкости и политический авантюризм), то последующая попытка провести тезис «Казакия не Россия, а оккупированная русскими страна», есть попытка соорудить из казаков еще одних «украинцев» — сепаратистский откол из русского народа. И не случайно, что мифическая «Казакия» фигурирует в американском законе №86-90 «О порабощенных нациях».
Но если не вкладывать в представление о геноциде казачества подобной сепаратистской мифологии и говорить о казаках как о части русской нации с особой исторической судьбой, местом проживания, культурой, с особыми, передающимися из поколения в поколение традициями, то мероприятия большевиков были, конечно, именно геноцидом. Ленин, Свердлов, Троцкий и компания пытались покончить с историческим феноменом, имевшим огромное значение для судеб России и физически истребить его носителей. И этот геноцид, бывший составной частью общего геноцида русского народа, был одной из самых мрачных страниц нашей истории в ХХ веке.