Пьеса "Тойбеле и её демон" написана, как известно, Исааком Башевисом Зингером в соавторстве с Ив Фридман. О ней -- известной у себя на родине сценаристке и успешном драматурге -- в русскоязычном сегменте интернета информации практически нет. Мы решили рассказать читателям канала о том, как художественный руководитель нашего театра познакомился с Ив Фридман на премьере своего спектакля в Московском Художественном театре. Во второй части статьи -- перевод публикации из архива "Нью-Йорк Таймс" за 1979 год, где сама писательница делится впечатлениями о том, как создавалась "Тойбеле".
Легчайшая улыбка Ив
(вспоминает Вячеслав Васильевич Долгачёв)
Анатолий Смелянский предложил мне познакомиться с пьесой, которую он привез из Америки, где читал лекции в различных университетах. На одном из выступлений к нему подошла немолодая женщина и протянула книжечку в бумажной желтой обложке, типичное американское издание одной пьесы Dramatists Play Service INC. «Тойбеле и ее Демон» Исаака-Башевиса Зингера и Ив Фридман - значилось на обложке. "Почитай, - сказал Толя, - по-моему, интересно. Думаю, эта пьеса для тебя".
Тогда я еще даже не знал этого имени - Зингер; еще не было переведено много его книг на русский язык, тем более, я не знал, кто такая Ив Фридман. Пьеса заворожила с первых страниц. Я должен был это поставить! Когда дирекция МХАТа обратилась к Ив Фридман за разрешением на постановку (Исаака Башевиса Зингера к тому времени уже не было в живых), она и обрадовалась и очень удивилась, что в такой антисемитской, по мнению американцев, стране (хотя впоследствии один мой знакомый американец назвал самой антисемитской страной в мире как раз США) заинтересовались классиком еврейской литературы, лауреатом Нобелевской премии, да еще хотят поставить его произведение на главной сцене России. Фридман не только дала согласие на постановку, но и выразила желание приехать, чтобы увидеть спектакль.
В день премьеры Ив долго встречали в аэропорту Шереметьево - исчез ее чемодан со всеми вещами. Выяснилось, что при пересадке в Лондоне служащие багажного отделения аэропорта Хитроу перепутали, отправили чемодан Ив в неизвестном направлении, но обещали в течение 3-х суток обязательно разыскать и доставить адресату. А Ив прилетала в Москву только на трое суток, и была одета в салоне самолета в легкое платье, туфли, и в руках держала дамскую сумочку с документами и женскими мелочами… В Москве - конец ноября, снег и холод. Единственным решением было посадить американскую гостью в более-менее теплую машину и привезти в театр, в костюмерный цех, чтобы подобрать ей что-нибудь из запасного гардероба театра и спасти американскую гостью от русского мороза.
Я не был свидетелем примерки русского гардероба, потому что в тот момент шел генеральный прогон спектакля. Но вечером, когда встречал соавтора Исаака-Башевиса Зингера, Ив Фридман, на служебном входе театра - чуть не упал от смеха. Я ведь ничего не знал о приключении с багажом в лондонском аэропорту. Навстречу мне шла маленькая женщина в огромной, не по размеру шубе из меха самых разных зверей, и в валенках! На голове была мужская "партийная" меховая шапка. Весь вид ее был трагикомическим - человек явно чувствовал себя не в своей тарелке. НО! Ее контактность, приемистость к любым обстоятельствам судьбы, легкость отношения к неожиданным поворотам и непредсказуемости жизни излучались таким светом и радостью жизни, что все остальное становилось НЕВАЖНЫМ.
Передо мной оказался человек, жизнь которого наверняка была во много раз труднее моей, но который вряд ли мог даже подумать о том, чтобы нагружать кого-то своими тяготами. Оттого и свое отношение жизни корректировал, помня, что впереди все может быть еще тяжелее, а значит, сейчас все пока очень хорошо. Когда она сбросила с себя и эту охотничью шубу, и мужскую шапку, а затем поменяла валенки на изящные лодочки - Ив явилась легким рыжим перышком, совсем бестелесным и невесомым. Смущенная улыбка, пытливый взгляд этого маленького существа напомнил мне сразу героиню Зингера, но не Тойбеле, другую, героиню его повести «Шоша».
После спектакля Ив, вызванная артистами на поклон, вышла из зала на сцену. Шаги ее была так легки, фигурка почти полупрозрачна, она казалась посланницей иных миров, - тех, о которых писал ее великий соавтор Исаак Башевис Зингер; тех миров, где души поистине любящих сливаются воедино.
В том, что мир невероятно мал и тесен, я убеждался неоднократно. История общения с этой пьесой еще раз подтвердила это. Я уже не работал во МХАТе; руководя Московским Новым драматическим театром, решил, что судьба Тойбеле и ее Демона достойна того, чтобы о ней узнало как можно больше зрителей. Я сделал новую редакцию спектакля, который уже 12 лет не сходит с нашей сцены, поменяв несколько составов исполнителей. В очередной мой визит в США, где я преподаю уже почти 30 лет, гуляю как-то после класса по Нью-Йорку... и вдруг слышу: «Слава!» - слабеньким голоском. Оборачиваюсь - Ив Фридман! Как в многомиллионном городе, да еще таком перегруженном на улицах людьми, как Нью-Йорк, можно встретить человека, которого видел 15 лет назад в Москве?!
«Как я рада тебя видеть!»
Взгляд Шоши, легчайшая улыбка Ив...
Мистические встречи продолжаются!
Зачем спорить с гением?
(Статья Ив Фридман, опубликована 16 декабря 1979 года в "Нью-Йорк Таймс")
С того дня, как мы с Исааком Башевисом Зингером сели за работу, чтобы превратить его эротическую сказку “Тойбеле и ее демон” в притчу для сцены, меня постоянно спрашивают, какой он, и так ли он неуловим, как его истории. Ловлю себя на том, что каждый раз даю разные ответы. Я никогда не была до конца уверена, в чем заключается правда, хотя тесно сотрудничала с Исааком Зингером в течение шести лет.
Позвольте мне рассказать вам, как началось наше сотрудничество. Однажды осенним днем на многолюдном приеме физкультурников Исаак обнаружил, что разговаривает с пятифунтовой незнакомкой — мной. Наверное, в тот момент я казалась такой же доступной, как и все остальные, с кем можно раствориться в шумной болтовне. “Что ты пьешь?” весело спросила я. — “Клубная содовая. А что у тебя?”— “Тоник. По мне, спиртное на вкус, как лекарство.” Он понимающе кивнул. “Я тоже не люблю алкоголь. На этих коктейльных вечеринках нечего пить".
Коренастый мужчина с широкой, как его же талия, улыбкой представился Исааку: “Ты помнишь мою дочь Ребу? Она жила в вашем доме, о ... о … десять лет назад" —“Конечно, помню!" — Мужчина отошёл, удовлетворённый. — “Ты действительно помнишь ее?” — изумилась я. — “Может быть. Я так думаю. Но если я скажу ”да", это закроет тему".
Это был первый раз, когда я восхитилась житейской мудростью и необычайно естественной вежливостью Исаака. Но скоро толпа оттеснила меня и поглотила Исаака. Это было неизбежно. Никто не может монополизировать льва на таких вечеринках, особенно такого доступного льва... Внезапно я услышала, как он крикнул: “Ив! Пожалуйста, позвони мне. Мы еще немного поговорим, пообедаем вместе. Я есть в телефонной книге!”
Несколько недель спустя, субботним утром, вспомнив о предложении Исаака, я набрала его номер в наивной надежде, что он будет свободен к обеду. Естественно, он был занят, но тут же предложил встретиться в следующую субботу в молочном ресторане Вест-Сайда... Когда это произошло, мы разговаривали без остановки весь день. Разница поколений испарилась, когда мы обменялись мыслями и чувствами, как старые друзья, как бывшие одноклассники... О чём только ни говорили, каких только тем ни коснулись!
"Пойдем, — наконец сказал он, — дождь прекратился. Давай немного прогуляемся. Я живу всего в нескольких кварталах отсюда. Хочется, чтобы ты познакомилась с моей женой". Пока мы гуляли, я рассказывала Исааку
о доме, в котором выросла, — “ассимилированном”, но сохранившем преемственность с нашими раввинскими предками. Мой менталитет оказался близок иудаизму Исаака.
"Чем ты занимаешься?"— спросил он. “Зарабатываю на жизнь преподаванием английского языка, и к тому же я драматург”. — “Тебя уже ставили?” — "Да, у меня есть несколько скромных работ: постановки университетского театра, пьеса на Бродвее, сценарий для иностранного фильма и кое-что на телевидении. Когда-то мой сценарий выбрал сам Майк Николс”. — “Кто такой Майк Николс?” — "Режиссёр, продюсер..." — "Я не знаю никаких театральных имён". — "А зачем они тебе?" — "Тоже написал пьесу. Называется "Зеркало". — "Жаль, я не видела... А где она шла?" — "В театре Брустейна, в августе прошлого года". — "В Йельском университете? И как, ты удовлетворён?" — "И да, и нет. Это был мой первый опыт. Как драматург я все еще новичок. Хотя мистер Брустейн ставит уже вторую мою пьесу. Она будет называться либо "Первый Шлемиель", либо "Шлемиель Первый". Сейчас я нахожусь в процессе внесения окончательных правок. У тебя найдется время просмотреть несколько страниц и сказать мне, что ты думаешь?”
Альма, жена Исаака, налила нам чаю, пока я читала рукопись. Подняв глаза, я поняла, что Исаак пристально наблюдал за мной, наслаждаясь моими улыбками и смешками. Это была забавная пьеса... "Я рад, что тебе нравится", — сказал он, слегка покраснев. “Скажи, у тебя есть какие-нибудь предложения?” Я отважилась на одно незначительное замечание. Потом ещё, и ещё... “Ах‐ха!”. Его глаза загорелись, когда он увидел мои комментарии — полдюжины способов улучшить текст. Но тот Альма, которая уже несколько минут выглядела встревоженной, прервала наш разговор о пьесе, чтобы напомнить Исааку, что ему нужно успеть на самолет.
“Ой!” - воскликнул он. “Где мои очки? У меня есть деньги?”
Было решено, что Альма вызовет такси по телефону, а мы с Исааком подождем снаружи. Во дворе он сказал: “Вот что я скажу тебе, Ив. У меня такое чувство, что мы могли бы хорошо поработать вместе. Я вижу, ты разбираешься в театре, у тебя большой опыт, и ты честна. Если бы мы сотрудничали, я думаю, мы могли бы написать пьесу, даже хорошую пьесу, если на то будет воля Божья, потому что в мире нет недостатка в плохих. Почему бы нам не попробовать?”
Я посмотрела на него. Этот человек был серьезен. Мне польстило это предложение, но не настолько, чтобы не осознавать опасности. Я никогда не писала пьесу в соавторстве, Исаак тоже никогда ничего не писал ни с кем другим. Я знаю только несколько фраз на идише — тех, какие знают и мои друзья-язычники... но самое главное, — существовало огромное несоответствие между его достижениями и моими.
“Никогда не отрицай своих способностей", — посоветовал он. Кто я такая, чтобы спорить с гением? ”Позвони мне, когда вернешься, если не передумаешь”, — сказала я. "Хорошо. Когда я вернусь, мы всё оформим официально”.
Через три недели после нашей встречи в дверь позвонили. Исаак быстро вошел, застенчивый наклон головы был его приветствием. Когда я повела его в гостиную, он бросил шляпу и пальто на стул и тут же вытащил блокнот из старого серого конверта. В свою очередь, я достала потертую коричневую папку, которую хранила под полом — в тайнике. Это была наша первая рабочая сессия. Наш “контракт” был написан от руки на половине листа бумаги. Условия были просты: делить все поровну — работу, деньги, авторские права.
Написать “Тойбеле” оказалось сложнее, чем мы ожидали. В течение недели мы работали независимо друг от друга. Затем, каждую субботу, если у Исаака не было назначено лекций, мы проводили вместе целый день. Этот план был решением Исаака, с учётом наших графиков. Для человека, который, несмотря на трудности, всегда зарабатывал исключительно собственным пером, он проявил необычайное терпение к вторжениям в расписание моей преподавательской работы, чувствуя, что экономическая безопасность важна, особенно для женщины. Он не ожидал жертв, не раздражался из-за неудобств. И я всегда буду благодарна ему за то, что он никогда — ни разу, ни в одной строчке — не пытался доминировать. У нас было много острых разногласий, но он никогда не напоминал мне о том, кто кого старше по возрасту, опыту или достижениям. Это было просто не в его характере.
”Скажи мне правду“, — попросил он в тот день, когда будущее “Тойбеле“ выглядело туманным, вручая мне то, что, как он настаивал, было окончательной редакцией сцены, которая мучила нас. Должно быть, я была с ним так же прямолинейна, как он обычно был со мной, потому что он принял мою критику без возражений, положил страницы в конверт и согласился попробовать переписать сцену еще раз.
По мере того, как месяцы превращались в годы, я начала бояться, что наш проект может умереть от глубокой старости. Это случалось и с другими авторами, кто пробовал работать в соавторстве. Но наш энтузиазм, казалось, не иссякал. И в конце концов задержки сработали в нашу пользу. Чтобы оставаться в материале, мы постоянно были вынуждены перечитывать и переосмысливать то, что уже было на бумаге, и постепенно углублять концепцию пьесы.
Мы сохранили общий сюжет оригинальной истории, оставили неизменными имена героя и героини. Но мы не столько адаптировали текст рассказа, сколько позаимствовали часть его темы и обстановки в качестве отправной точки для новой творческой работы. Мы добавили новых персонажей, новые ситуации, совершенно новую концовку.
В нашей пьесе Тойбеле — молодая, сексуальная женщина, которая по религиозным законам не может снова выйти замуж, потому что ее муж исчез. Пока она фантазирует о демонах, о которых читала в сказках, в нее влюбляется очень человечный Алхонон — страстный, поэтичный и погруженный в еврейский мистицизм. Он соблазняет ее, изображая демона, и вскоре два романтика оказываются втянутыми в дикую череду комических и мрачных осложнений.
Когда мы впервые прочитали вслух полностью законченную версию “Тойбеле”, это было похоже на премьеру в гостиной. Мы разделили роли. Я читала, воображая себя актрисой, Исаак — монотонно, с достоинством, заставляя всех персонажей звучать, как он сам. После этого мы отпраздновали... и признали, что, по крайней мере для нас, окончательный результат окупил долгие затраты времени. Теперь всё будет зависеть от продюсеров и, в конечном счете, от зрителя.
Настал день, когда агент позвонил нам и сообщил, что театр Гатри в Миннеаполисе купил права на представление мировой премьеры “Тойбеле и ее демон” в сезоне 1978-79 годов. “Почему не космическая премьера?” — пошутил Исаак. Прием в Гатри привел к еще одной приятной пробежке по сцене "Арены" в Вашингтоне и, наконец, на Бродвей. Естественно, мы молились об успехе. Но Исаак, будучи Исааком, был настроен философски:
“Лучший способ идти по жизни — это не тревожиться. Тогда вы добьетесь успеха. Иди по жизни, как корова. Тревожится ли корова? Бог либо выдоит её, либо убьет. В любом случае — разве корове не все равно?”
Как бы то ни было, одним из лучших дней в моей писательской карьере была та первая суббота, наше смелое начало... два автора, которые едва знали друг друга, отправились в творческое путешествие. Однажды во время одной из наших прогулок я заметила Исааку, что его секрет, возможно, в том, что в глубине души он всё ещё ребенок. ”Нет, — быстро поправил он, — мужчина 30 лет. Тридцатилетний мужчина, который ничего не забыл”.
... я все еще не знаю, на кого “похож” Исаак. Я просто помню, каково это было: какое-то время быть его литературным товарищем по борьбе, веселью, общению. Были времена, когда я могла бы уверенно ответить на вопрос: “Какой он?” Сейчас — нет. Гении в конечном счете непознаваемы. Они ни на что и ни на кого не “похожи". Они просто есть.
Спектакль "Тойбеле и её демон" можно посмотреть в Новом драматическом театре (Москва, ул. Проходчиков, 2)
КУПИТЬ БИЛЕТЫ
