Меня всегда очень интересовало, куда подевался Анатолий Алешин с приходом 1990-х? Я видел его в "Веселых ребятах", восхищался им в "Араксе", в конце 1980-х с интересом слушал его в составе группы "Стайер", название которой очень подходило его жизненному пути. И вдруг он исчез. Говорили, что подался в Америку. И вот наконец при новой встрече, я спросил его, почему он тогда уехал и почему вернулся? Делая коктейль из сельдерея, Толя начал свой рассказ:
- Что бы ни говорили сегодня люди о советском времени, как бы они его ни идеализировали, наша советская жизнь, наш советский быт все-таки были очень бедны. Бедны на события. Бедный на выбор путей. Жизнь была зарегулирована очень сильно даже для нас, московских жителей. Хотя Москва давала больше возможностей, чем другие города. И когда ты пользовался этими возможностями, ты не понимал, почему не можешь дальше-то развиваться. В других городах этих возможностей вообще не было, и там не понимали, чего они лишены. А когда ты все эти искусы попробовал да еще побывал за границей, причем не в составе культурной делегации с КГБшником во главе, а просто свободно поехал хоть бы в ту же Чехословакию, в которой мне доводилось бывать неоднократно, и пожил там пару месяцев в Праге, на вольных хлебах, никем не охраняемый, никем не опекаемый, то начинаешь невольно очаровываться этой жизнью и говорить: «Ну, ладно, я уже прожил здесь сорок с лишним лет, не в самой худшей роли, и не в самые худшие свои годы, и про эту жизнь я все уже знаю, и хочется чего-то другого». Человеку всегда хочется чего-то другого, чего-то нового. И не всегда он может находить что-то новое на том поле, которое он вспахивает.
В 1989 году у меня случился международный проект: меня пригласили сниматься в советско-чехословацком музыкальном фильме, где главные роли должны были играть я и чешская певица Хелена Вондрачкова. И первая ступень к воплощению этой идеи была запись музыки, которая происходила в Праге, на студии у Хелены Вондрачковой, в ее доме. У себя в подвале она сделала студию.
В рамках записи этой музыки я поехал на два месяца в Прагу. Это был 1989 год. Уже шла перестройка, и когда мне нужно было выезжать в Прагу, я у режиссера спрашиваю: «А как выезжать-то? Надо там всякие парткомы, профкомы проходить?» Выезжать уже через месяц, а я еще не проходил никаких собеседований с «верными ленинцами», как было принято в Советском Союзе. Он отвечает: «А сейчас ничего не надо! Идешь в Госкино, тебе делают паспорт с визой – и лети! Что ты, маленький, что ли? Не доберешься что ли до Праги? А там тебя встретят, поселят…»
Я был, конечно, удивлен. Я же помнил, как мы ездили на гастроли за границу в советское время! И 1989 год – это был еще Советский Союз!
И вот я приезжаю в Прагу, вокруг меня – европейский город с большой древней историей - и никакого контроля, никаких ограничений, полная свобода передвижения, интересная работа. Не на студии «Мелодия» обязаловку писать, а нормальную музыку. Причем писали сразу два варианта: русскоязычный и англоязычный.
Я живу в отеле европейского типа. И в кармане у меня – европейские деньги: кроны. Свободная, ненормированная жизнь. Вокруг – европейская культура. И это действует на психику очень сильно.
Из нашей Москвы, где семь месяцев снег и грязь, я приехал в весну. За два месяца, что я там был, снега не было ни разу. Хотя дело было в феврале. Зима была теплой, а весна ранней, в марте, на мой день рождения, 15 марта я сижу в открытом бассейне и загораю. В тот день в Праге температура была 22 или 23 градуса тепла. Я про себя подумал в тот момент, что неплохо было бы с семьей здесь жить!
Ну да, жить неплохо, но вопрос: где? Второй вопрос: на что? Надо где-то работать.
Ну, ладно: раз моя работа находится в России, значит, будем жить в России. Я вернулся. А куда я мог деваться?
Потом начались съемки этого фильма. Сняли несколько эпизодов – и все заглохло. Потому что это был конец 1980-х, и связи уже начали рваться. А партнерами чешской киностудии «Баррандов» был «Казахфильм», и казахи перестали деньги переводить. И когда закончилось финансирование, Хелена сказала: «Мое участие в этом проекте приостанавливается, пока мне не выплатят деньги за студийное время, потраченное на запись музыки и песен. И вы не увидите фонограммы, пока я не получу деньги!»
Так все записи остались в Праге. Кроме одной, которую Хелена привезла, когда снималась со мной в «Голубом огоньке». Песня называется «Lovers» - «Любовники». Это был майский «Огонек» в том же 1989 году. Ее пригласили сюда сниматься, и она сказала, что будет сниматься только с Анатолием.
«Ну, зачем вам этот Анатолий! Спойте сами!»
Но она ответила: «Или я с ним пою, или сейчас же улетаю!».
«Ну, ладно! – согласились в руководстве канала. – Пойте!»
А в этих «Огоньках» все лоббировали своих, и значит, я чье-то место должен был занять. И это была единственная фонограмма из того фильма, которая достигла нашего зрителя. (https://yandex.ru/video/preview/3563835333391480225)
- А как появилось решение уехать из Москвы в Америку?
- Да все само собой получилось. В том же 1989 году я поехал в Нью-Йорк к родственникам и провел там месяц. Нет нужды говорить, что после Праги во мне уже засела мысль пожить в другой среде. Просто пожить, посмотреть. Жизнь-то одна. А у меня уже пошла в гору карьера здесь. Но меня не очень прельщала такая перспектива. Что я не знал про советский шоу-бизнес? Я уже 17 лет был в шоу-бизнесе, причем в ведущих коллективах. Объездил все крупные города, и не по одному разу. Ну, что могло меня в этом привлечь еще?! Ничего! А та жизнь меня привлекала! Даже не в качестве певца. Мне просто было интересно. Но я бы не уехал в Нью-Йорк просто так. Когда я был там в гостях, то встретился с одним своим приятелем, который уехал еще в 1974 году. Это - Женя Богдановский, контрабасист, прекрасный музыкант, который работал в СССР с ведущими джазменами. Он играл в Трио Игоря Бриля. Их было трое: он, Бриль и барабанщик. Потом работал у Козлова в «Арсенале». И в 1974 году он уехал в Америку, там поменял профессию и, как 90 процентов наших интеллигентных соотечественников, стал программистом. Но до этого успел поработать в ресторане в качестве басиста. И в один из последних дней моего пребывания он меня взял на экскурсию в ресторан, где он когда-то работал. А до этого мы с ним уже были в одном из ведущих ньб-йоркских русских ресторанов, и я уже представлял себе, что такое работа музыканта в русском ресторане в Нью-Йорке.
В своем бывшем ресторане он познакомил меня с хозяином ресторана и с ребятами, с которыми он когда-то работал, с певицей. Хозяин подсел к нам (а он меня не знал, поскольку уехал в начале 1970-х ) и спрашивает: «А это кто?»
«О! Это такой известный певец!» - отвечает друг.
«Певец?! Ну пойди и чего-нибудь спой!»
Я вышел на сцену и чего-то спел.
Когда вернулся на свое место, хозяин говорит: «Выходи завтра на работу!»
Ты помнишь мою мысль о том, как хорошо было бы жить в Праге, но для этого надо где-то жить и как-то зарабатывать на жизнь? А тут мне предлагают: вот работа!
«Я бы с удовольствием! Но завтра я улетаю!»
«Куда?!»
«В Москву!»
«Зачем?! Вот работа!»
Нужно помнить то время. В Советском Союзе уже брожение началось. правда, я этого брожения почти не ощущал: перестройка идет и, значит, что-то меняется. К чему это приведет, я тогда еще не представлял. Да никто не представлял! Потому что это был все еще Советский Союз, в котором бензин стоил 40 копеек\литр, а поездка в метро – 5 копеек. До боли знакомые города, гостиницы, площадки. А тут мне в Нью-Йорке говорят: «Выходи завтра на работу!» Я уже знал, сколько музыканты там зарабатывают, и подсчитал, что мне вполне хватало этого на жизнь и на всю семью. Это не были большие деньги, но этого было достаточно, чтобы жить в Нью-Йорке с семьей.
И я говорю, что если приеду в следующий раз, то обязательно позвоню. И уехал.
А за это время случились разные события. Я стал сотрудничать с Крутым и записал пару его песен, которые показали по телевизору. Карьера пошла в гору. И я говорю своей тогдашней жене: такая вот история, предлагают работу, и можно будет спокойно жить. Но я не имел в виду уезжать, я думал жить и работать там, но приезжать сюда, чтобы на гастроли тут ездить. Такая была идея.
- Почему не получилось?
- Мы покупаем билеты в Америку на 6 июня. Шел уже 1990 год. Билеты с открытой обратной датой. Оформляем визы. Уже на всех. На жену и на ребенка. И в этот момент мне звонят из Нью-Йорке. И говорят: «Мы хотели бы вам предложить работу в Нью-Йорке!» То есть мне не надо было ехать в Нью-Йорк, чтобы устроиться на работу: мне сами позвонили!
Я спрашиваю: «А, простите, где?»
«В одном из хороших нью-йоркских ночных клубов».
«Не в «Парадайсе» ли?»
«А вы откуда знаете?!»
«Да я был в Нью-Йорке в прошлом году…»
«А виза у вас есть?»
«Да, есть!»
«То есть нам даже визу не надо делать?»
«Нет, не надо! Я вам больше скажу: у меня даже билет есть!»
«А когда вы приезжаете?»
«6 июня!»
«Когда приедете, сразу позвоните!» И дали мне телефон, по которому следует звонить. И я просто поехал на работу…
Загвоздка вот в чем получилась: моя жена решила там остаться, но для этого нужно было подать документы на убежище. Но оказалось, если ты подаешь документы на убежище, ты не можешь выехать обратно. И я застрял там на долгих 7 лет. Через 7 лет я получил статус. Через 8 лет я получил гринкарту. То есть только в 1998 году я смог уехать. А все это время я не мог выехать, если я хотел жить там. И я там жил и работал, мой ребенок там рос, и как-то менять на Москву, тем более 90-х не хотелось. Да и ради чего?! Карьеру я прервал. На взлете. И что делать с этой карьерой, было непонятно.
Во-вторых, мы там читали, что происходит в Москве, и у нас волосы дыбом вставали. И как я мог променять этот спокойный, устоявшийся американский быт на российскую неизвестность? И самое главное: ради чего?
Если я уехал, чтобы попробовать новую жизнь, чтобы дать своему ребенку возможность вырасти в другой стране и, может быть, построить там свою жизнь, почему я должен резко все прервать и уехать, все бросив? Я не видел в этом необходимости.
Но я честно скажу: в 1998 году, когда я получил документы, я собирался приехать. Но случился дефолт. Вот я собираюсь сесть в августе на самолет в Москву, как случился дефолт. И это опять отложило мою поездку. А я уже был готов приехать. Документы есть, гринкарта на руках. Тем более, что Шаганов звал: «Приезжай, мы тебе хит напишем!»
И в 2001 я все-таки собрался и приехал.
- Как тебе показалась Москва после долгого перерыва.
- Неприятно поразила. Это была Лужковская Москва. Это был такой восточный базар, а не столица сверхдержавы. Все просто забыли, как она выглядела в 2001 году. Это сейчас она европейская, а тогда она была… Я приехал в 2001 году, и меня привезли к теще в Отрадное. Подъезжаю я к подъезду: покосившиеся ступени, облезлая дверь. Захожу внутрь: стены грязные, лифт заплеванный. Знаешь, после Нью-Йорка это производит неприятное впечатление.
- Догадываюсь!
- Обвалившийся бордюрный камень, асфальт в дырах… Я и сейчас в Отрадном бываю. Ухаживаю за тещей, которая по старости болеет, и надо присматривать за ней. В этой же квартире, где я жил, она сейчас живет. И я присматриваю за ней.
- То есть, ты уезжал из Отрадного?
- Да. И приехал я в Отрадное. Это было все то же, только хуже в 10 раз, чем было в 1990-м, когда я уехал. Плюс на улицах не протолкнуться от машин. Везде – жуткий бардак, машины запаркованы везде, в центре – просто везде. Хорошо, у нас оказалась знакомая, которая жила на Смоленке, напротив МИДа. Она жила одна, и она меня приютила. А у тещи я не остался бы и на месяц, я бы уехал.
- Но все же не уехал.
- Так сложились обстоятельства. Я вполне мог уехать тогда же. Удержало меня только то, что у меня оказалось нормальное место для жизни, и у меня было время на размышление.
Я могу тебе сказать, что обратная адаптация была очень тяжелой. Почти год я никак не мог понять, что мне делать. Не то, чтобы я находился в депрессии, но состояние было не очень приятное. Видеть вокруг себя эту Лужковскую Москву было неприятно. Это не то, что сейчас. Мой сын приехал в Москву только в прошлом году. Первый раз за 30 лет. Он был поражен, он был в жутком восторге. Он приехал со своей американской невестой, она говорит: «Больше всего я боялась, что разочаруюсь в Москве. Но то, что я увидела, просто выше всех восхищений. Москва сегодня – одна из лучших столиц не только Европы, но и мира!» Так и есть. Тот, кто ругает Собянина, или дурак, или сволочь.
- Я ругаю Собянина за маски и ограничения.
- У нас ограничения? Я вот сейчас был в Нью-Йорке, собрался выйти из квартиру, чтобы вынести мусор, открываю дверь, мне сын говорит вдогонку: «Папа, ты маску не надел!» Выйти в коридор, чтобы вынести мусор, нельзя без маски! У нас ограничения?!
- А что удержало в Москве? Какая-то работа началась?
- Да. У одного знакомого случилась вечеринка по случаю дня рождения, на которой мы собрались с «Араксом», и нас убедили выйти на сцену. Мы сыграли какую-то песню. Это же все «в руках».
- И случился восторг публики?
- Да. Мы подумали: может, соберемся? И собрались. Написали штук шесть новых песен. Поехали на гастроли , но выяснилось, что коммерчески проект получился неоправданным.
- Уже никто не помнил?
- Года полтора мы подергались, и постепенно это все рассосалось. Я ушел на вольные хлеба, а они года через два нашли другого певца и попробовали еще раз собраться. И даже пытались ездить по гастролям. Потом они нашли еще одного певца, а когда и с третьим разошлись, они опять мне предложили. Я говорю: «У вас работа ненапряженная, и если я буду свободен, то с удовольствием с вами съезжу».
- А почему не уехал обратно в Америку?
- Я уже занимался собой...
Недавно Анатолий Алешин записал новый альбом, в котором отразились все его размышления за десять прошедших лет. Когда он выйдет, мы обязательно о нем поговорим. Обязательно...