Здесь можно жить, забыв про календарь,
И пить свой бром, не выходя наружу,
И в зеркало глядеться, как фонарь
Глядится в высыхающую лужу.
Вспомнила эти строки Бродского, написала, а потом заглянула посмотреть, не переврала ли. Нет, не переврала. Я не могу сказать, что я стpacтная поклонница его стихов. Но ЭТО я обожаю. Понимаю, что слово «обожаю» в разговоре о его стихах так же неуместно, как неуместен розовый шелковый бант на ширинке у солдата. «Обожать» можно дамские романы, где героини роняют жемчужные слезы на персиковые гpyди, томно дышат и нежно cтoнут. Мои отношения с Бродским и проще. и сложнее обожания.
Я наслаждаюсь этой ироничной картинкой, написанной так легко, так зримо и так ярко.
Осенний вечер в скромном городке,
Гордящемся присутствием на карте,
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).
Я очень живо представляю себе этот сонный городишко, где телевизор – самое большое развлечение, где сплетни обретают твердость фактов, а мнения облечены в одежды истин, где монотонность жизни не угнетает, не убивает, а расслабляет, как прокисшее молоко.
Здесь есть кино, салуны, за углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным орлом
и церковь, о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой, позабыли.
И если б здесь не делали детей,
то пастор бы крестил автомобили.
И самое удивительное для меня, что с каждым годом мне все больше и больше нравится этот городок. И легкая ирония, которая поначалу казалась острым перчиком, просыпанным на строки, теперь, по прошествии лет, воспринимается уже иначе. Как желтая пыльца на полированном столе, опавшая с завядшего букета.
Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера, как вследствие атомной
войны, уже не встретишь ни души.
Луна вплывает, вписываясь в темный
квадрат окна, что твой Экклезиаст.
В чем же дело? В кузнечиках, по которым тоскует озверевшая от городского шума и сутолоки душа? Или может, в тишине, которую так иногда хочется послушать. А может, просто наступает в жизни человека такой момент, когда он должен прислушаться к тому, что происходит в нем, заглянуть в себя и тихо ужаснуться. И заплакать о себе потерянном. И ощутить в себе мерзлое, стылое дыхание cмepти. И бежать, бежать без оглядки от прежней жизни, от привычного вранья всем и себе, бежать, куда глаза глядят. И тогда сонные тихие городки тянут к себе до дрожи, до истомы, как водка тянет старого пьяницy.
Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей cмepти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
И пить свой бром, не выходя наружу,
И в зеркало глядеться, как фонарь
Глядится в высыхающую лужу.
Может, в этой сонной монотонности бытия и есть смысл жизни?
