И оказали влияние на развитие всей русской философии.
Ведические тексты зародили поиск некоего Единого знания в русской духовной мысли и подготовили в итоге смещение русской философии к осмыслению наследия Бхагавад-гиты как абсолютного знания, выходящего за пределы национальной, религиозной и прочей обусловленности, - об этом во второй части статьи доктора философских наук Владимира Сокола.
Начало здесь.
В истории русской философии позицию воззрения на сущность учения Бхагавад-гиты как на исток всякого феномена культуры сумел разглядеть и наиболее могущественно выразить, конечно же, Лев Николаевич Толстой (1828-1910). В 1907 г. в письме Баба Премананда Бхарати он смело утверждает, что «метафизическая религиозная идея Кришны - вечная и универсальная основа всех истинных философских систем и всех религий» [1. Т. 77. С. 36].
Домашний врач в семье Толстых, друг, единомышленник и помощник-секретарь Душан Маковицкий в «Яснополянских записках» зафиксировал слова, сказанные Толстым в последний год жизни (12.03.1910):
«Если бы не было Кришны, не было бы нашего понятия о Боге» [2].
Многие высказывания Толстого, выражающие его личные философские убеждения напрямую согласуются с текстами Бхагавад-гиты. В завершающем фундаментальном труде «Путь жизни», произведении, по праву считающимся венцом философского гения Толстого, мыслитель делится глубоким метафизическим прозрением о взаимоотношении души и тела:
«Человек, если прожил долгий век, то прожил много перемен, - был сначала младенцем, потом дитей, потом взрослым, потом старым. Но как ни переменился человек, он всегда говорил про себя «я». И этот «я» был и в младенце, и в взрослом, и в старике. Вот это-то непеременное «я» и есть то, что мы называем душой» [3. С. 20].
Здесь чуть ли не дословно Толстой повторяет слова Гиты, которыми Кришна начинает описание ключевого положения трансцендентной науки о материи и духе, осознание которого позволяет постичь принципиальную разницу души и тела, без чего дальнейшее продвижение в духовном знании невозможно: «Воплотившаяся в теле душа постепенно меняет тело ребенка на тело юноши, а затем на тело старика, и точно так же после смерти она переходит в другое тело. Трезвомыслящего человека такая перемена не смущает» [4. С. 97].
Уже в онтологическом «корне» своего мировоззрения Толстой очень близок к метафизике Кришны. Закономерно поэтому, что в «деталях» своей этики и антропологии русский философ дублирует многие постулаты Гиты, особенно в описании законов нравственной природы человека.
Удивительно также чуть ли не совпадение «методологии» философского познания Толстого и гносеологии «откровений» Гиты (тексты 5.16, 9.2,10.11, 13.8-12). По Толстому, субъект познания, действительно постигающий истинное знание, переживает глубокую трансформацию качеств собственной личности: «С ним делается то же, что с человеком, засветившим свет в темной горнице. Все становится ясно и на душе весело» [3. С. 10].
Аналогично, Кришна не раз приводит образ «света знания» (тексты 5.16, 10.11), которым освещается разум постигающего истину. Процесс познания при этом выражается не в приобретении какой-либо информации, а в изменении качеств человеческой личности («скромность, смирение... Я называю знанием, все прочее - невежество» - 13.8-12.) и в ощущении особого состояния блаженства («сусукхам»- счастье чрезвычайной силы - 9.2).
Интерес Толстого к ведическим текстам - факт известный, задокументированный обильной живой перепиской русского философа с индийскими мыслителями. Поэтому может показаться, что связь личного мировоззрения Толстого с учением Бхагавад-гиты естественна и очевидна в силу случайного стечения обстоятельств судьбы «ищущего гения», указывая скорее на «частный интерес» независимого «самодостаточного философа», чем на некоторую историческую закономерность.
На наш взгляд, серьезная приверженность Толстого Упанишадам и Бхагавад-гите требует более глубокого историко-философского обоснования. Объяснить весьма неординарную судьбу Толстого (с ее прямым выходом на Веды, казалось бы, перешагивающим через всю многовековую традицию русской философской мысли) «случайностью», некоторым «увлечением», «отклонением от общего пути» пусть великого, но все же в редкой степени независимого русского мыслителя, - значит «упростить» историзм живой динамики русской философской мысли.
Скорее всего, верно обратное: найденное Толстым прибежище в вечной истине Бхагавад-гиты вовсе не случайное событие, а, напротив, есть демонстрация результата уникального (в сравнении с остальными философскими системами западной культуры) пути развития русской философии, тенденции которого зарождаются намного раньше непосредственной «встречи» русской философской мысли и универсальной метафизики Бхагавад-гиты в творчестве Толстого. Тому подтверждение последующий небольшой исторический обзор предпосылок историко-культурного феномена «встречи», ставшей своего рода преодолением «непреодолимого» барьера Востока и Запада, случившегося именно в русской философии.
<…>
В целом же мы можем сделать вывод о существовании достаточных оснований для того, чтобы предположить оценку «ведизма» Толстого как закономерного результата генезиса русской философии в целом. При этом важно констатировать проявившуюся в отечественной мысли тенденцию поиска именно некоего Единого знания, «одной философии для всех культур» (М.К. Мамардашвили), подготовившую в итоге смещение русской философии к позиции осмысления наследия Бхагавад-гиты как абсолютного знания, выходящего за пределы обусловленности национальными, религиозными и прочими внешними, «телесными» в социально-культурном контексте отождествлениями.
Чтобы не пропустить новые материалы "Веда.ру" подписывайтесь на наш Телеграм-канал.
ЛИТЕРАТУРА
1. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: в 90 т. М.; Л.: Гослитиздат, 1928-1958.
2. Маковицкий Д.П. У Толстого. 1904-1910. Яснополянские записки. «Литературное наследство». М., 1979. Т. 90. Кн. 1-4.
3. Толстой Л.Н. Путь жизни. М.: Республика, 1993.
4. А.Ч. Бхактиведанта Свами. Бхагавад-гита как она есть. М.: ВВТ, 2005.