– Зачем это вам?
Предыдущая часть...
Часть 4
Логичный вопрос. И в нем вся суть. Как боязно произносить его вслух, порывами внутреннего крика, который вот-вот сорвется с языка. Внешне Кариночка старалась казаться спокойной, дышала ровно, но внутри все клокотало, всплывали запахи, образы, невезучее видение двери квартиры, скрип собственных сапог, мамино платье. И в молчание, в которое погрузили они с воспитательницей комнату вдруг приобрело цвет, задышало желтыми, лиловыми оттенками, яркими красками легло на обоих.
Я увидела ее… Она уже неживая… Папа так быстро смирился…
– Мне оно, может быть, и незачем, но ты, сама по суди, на кого здесь можешь положиться? Не на мачеху и отца. А со мной у тебя будет определенна защита…
Кариночка уперлась взглядом в лицо женщины, сверля его, словно проверяла, нет в ее голове чего-то скрытного, чего нельзя показывать людям. Но холодный акулий взгляд не выдавал ни одной эмоции, словно перед Кариночкой не человек вовсе, а статуя.
– У вас есть дети?
– Да, у меня есть сын. Он маленький.
– А вам тут хочется сидеть? Вам не нужно быть с ним?
Тут она повела губой, словно хотела улыбнуться, но сдержалась.
– Как бы тебе объяснить… Я люблю сына, но в моем сердце есть столько дырочек, сколько вас, здесь живущих – для каждого. Да и к тому же, работа – есть работа. Мне иногда кажется, что работа может заполонить все, заменить чувства, но без чувств кто мы такие?
«Зачем она говорит мне это? Не похоже, что у нее есть чувства», – Кариночка прошлась пальцами по деревянному косяку, с облупившейся краской, которая резкими краями цеплялась за кожу. Холод, струящийся через дверную щель, вдруг достиг Кариночку, она поежилась, отодвинулась от двери и дико взглянула на воспитательницу.
– Я не хотела, чтобы она умирала.
– Я понимаю.
– Вы не понимаете. Как вы можете понять? Я увидела ее… Она уже неживая… Папа так быстро смирился…
Кариночка осеклась, «смирился» – это новое слово, которое она еще не примеряла на себя или кого-то из близких, она его просто слышала, видела по телевизору. Что есть смирение? Смирение – это ты берешь и забываешь? Или соглашаешься? И смирение – это на самом деле? Или оно только внешнее. Ведь любое чувство действительно по-настоящему, если оно исходит изнутри, полностью осознано, переварено нашим внутренним «я», просмаковано, изучено со всех сторон, его нельзя просто взять и накинуть на себя подобно мантии. Смирение – послушность, покорность. Он вдруг стал покорным. Папа покорился мачехи, из человека против шерсти он стал покладистым прислужником, он уничтожил себя ради нее, и это-то и не нравилось Кариночке. Нет, она продолжала садиться к нему на колени, но все было уже не так, как раньше. Разве это любовь, если она уничтожает?
– Мачеха околдовала его. Я не ненавижу сестер, я ненавижу ее…
– Пойми, она тебе заменяет мать, кормит, одевает…
– Нет! Она не сможет заменить ее!
– То, что ты не смирилась, не значит, что мир рухнул. Скажи, тебе когда-нибудь приходило на ум, что это время настанет? Время смирения?
Девочка присела на край дивана, когда прошла вглубь комнаты, закрыла лицо руками.
Обрамление из серебристых нитей рассыпалось на глазах. Это были тонкие кружевные линии, отраженные близким и несбывшимся мнением мамы. Женщина говорила и, сама не понимая, рушила возведенную Кариной крепость.
– Если было можно, я бы села на космолет и улетела бы в далекий космос.
Она не смотрела на воспитательницу, взгляд проходил сквозь нее, устремлялся вдаль к школьному саду, в котором проходили уличные уроки физической культуры. По нему она с одноклассниками нарезала круги, плелась последняя не потому, что не умела бегать, а потому, что хотелось побыть одной, шумный класс изрядно надоедал.
– Так говоришь, он отлетел к доске? – директор поправила очки на носу...
– Карина, ты, конечно, можешь посчитать меня глупой, но космос не решит твоих проблем, только отдалит, пожалуй.
Воспитательница подбирала слова, каждое из которых казалось выдержанным, обдуманным, спелым, словно южный фрукт, налитый соком и вот-вот готовым внутреннюю зрелость.
– Мы можем перестать говорить о моей маме. Вы не называете ее, но я понимаю, что вы говорите о ней. Мне так не хватает ее. Моя мамочка.
В словах скользнула нить нежности. Кариночка прижалась скулой к плечу, так и застыла. Женщина в полуобороте протянула руку, взяла девочку за предплечье и выдала сострадание, которое на которое только могло быть способно ее акулье выражение лица, сощурила глаза и повела головой влево. Но Карине этого было достаточно. Вполне. И даже слишком.
Елена Александровна задерживалась по каким-то делам, потому в интернат идти нельзя. Нет, можно, конечно, но что толку сидеть в пустых коридорах? Все комнаты закрыты на ключ, а ключ находится у воспитательницы. Карина и еще несколько ребят остались в школе делать уроки с учителем в классе географии, так как он оказался свободным. География у Кариночки вызывала особенный интерес, так как это другие страны, миры, другое все. Как интересно, мир координат, ты можешь ходить по линиям, выстраиваться в цифры и знаки, подумать только ты можешь обозначить себя цифрой, по сути, стать цифрой, и она будет если не тобой, то твоим именем, твоей точкой опоры. Кариночка даже придумала теорию координат. Образуются линии пересечения людей, они зависят напрямую от координат, твоих и другого человека. И если эти линии совместимы, то есть, если они не параллельны, то вы должны надеяться на то, что встретитесь, ибо нет несоприкасновимых линий, если они проложены не параллельной дорогой. Нужно только верить, надеяться и стремиться.
Кариночка немного прибавила в весе, она сама не замечала этого, но сестрица назвала ее толстухой вчера. Потому, когда случайно посмотрела в зеркало, мимо которого проходила каждый день по пути в школу и из нее, оно висело на стене в холле интерната, увидела, как мешком висят на ней рейтузы и свитер. Кариночка открыла рот, ведь перед ней находилась уже не маленькая девочка, которую она привыкла видеть в зеркальное отражение домашнего трюмо, а птенец, который оперился, вот-вот расправит крылья и взмахнет ввысь. А в весе прибавила немного, скорее просто подтянулась, повзрослела. Замечание сестры все же задело, и теперь казалось, что Карина вовсе не Карина, а пароход, все сметающий на своем пути. Она уже сделала уроки, ждала, пока закончат остальные, прохаживалась в образовавшемся между парт коридорчике. Мальчишка, тоже интернатовский из другой деревни, хотел отнять у сидящей за первой партой девочки ручку, неловко потянул, та окрикнула его и схватила руку. Ручка отскочила Кариночке прямо под ноги, та не успела дать себе команду «Стой. Раз, два», воздух класса хрустнул пластмассой, разлетелся трещинами, вскружил засаленные головы учеников, которые всю неделю ждали одного – пятницы. Именно в пятницу дети могли выдохнуть и снять маски с лиц, отправиться в объятия родного дома, намыться, напариться в бане, которую зачастую по субботам натапливали заботливые родители, тоже томящиеся в преддверии выходных, только не для отдыха дома, а для справления домашних дел.
Ручка треснула под ее ногой, как и ее жизнь треснула, когда не стало мамы. Этот хруст ничем бы не обернулся, если бы не реакция мальчика, который чуть агрессивнее подался вперед, чем нужно было бы, если бы не жалостливые глаза одноклассницы с круглым веснушчатым лицом, если бы не надорвалось что-то внутри от обычного звука. Он подался вперед, закрыл глаза и выставил руки вперед, словно готовился к тому, что произойдет.
– Моя ручка!
Взвизгнула девочка таким тоненьким голоском, что звук разбился вдребезги елочным шаром, разлетелся на осколки слезами покатился по стенам класса, по расклеенным картам земных полушарий, карте России, раскинутой так масштабно, что казалось, что такая большая страна не может поместиться на таком маленьком шаре.
Карина устремляется вперед на него, она ничего не хочет сделать, только отодвинуть его подальше, отгородить девочку от обидчика, только и всего. Вскрываем старую мозоль и бьем изо всех сил, чтобы обидчик не успел понять, что происходит. Не жалеем себя и рушим на повал, не думаем, что будет с нами, и тогда все будет хорошо. Папа так учил Карину драться, давать отпор, словно знал, что придется. Вот и подоспела сила, которая взялась вот так разом неоткуда, она вдруг озарила худое тело Кариночки, наполнило мышцы, и сплела руки девочки. Карина молниеносно прокрутила все папины слова в голове, сплела руки в замок и взяла на таран мальчишку, ударив его прямо в солнечное сплетение.
– Так говоришь, он отлетел к доске? – директор поправила очки на носу, – Не знала я, что мы воспитываем борцов.
Казалось, что ей пришлось по душе поведение девочки, слишком довольно она ухмылялась. Карина сжалась и лишь изредка бросала на директора кроткие взгляды.
– Чего молчишь? Кажется, в кабинете географии ты была куда смелее, чем показываешь нам здесь.
– Вы знаете, Галина Сергеевна, думаю, что Карина попросту защищала Алену, вот и произошло это недоразумение.
Елена Александровна тщательно подбирала слова, делала она это мастерски. «Недоразумение» – еще одно слово, с которым впервые пришлось столкнуться Кариночке. Каким богатым оказывается язык, когда происходит то, чего не ждешь.
– Должна признать, вы никогда не защищаете тех, кто неправ. Если бы вы не пришли, то я сочла бы Карину в полной или частичной мере виновной в произошедшем. Но вы защищаете ее, значит, или считаете ее правой, или чем-то ей обязаны, но второе я исключаю за ненадобностью. Учтите, все троя под моим наблюдением.
– Это естественно, я тоже буду приглядывать, если что, то первой сообщу вам, – воспитательница мотала головой.
– Как вы думаете, стоит ли сообщать родителям?
– Я сообщу, будьте уверены в моей тактичности.
– Вот и решили, мне совершенно не хочется тратить на это время.
Они вышли в коридор, не успели дойти до раздевалки, как Кариночка бросилась обнимать воспитательницу за пояс, отчего та покрылась краской и стала осматриваться по сторонам, не видит ли никто ее слабости. Школьный коридор оказался пуст, все уже разбрелись по домам, а если и нет, то тихарились в классах за пропахшими старостью учебниками, собравшись кучками. Елена Александровна обронила строгость, смахнула ее с плеча и обняла Карину в ответ. Обоим не хотелось разговаривать о произошедшем, безмолвно они условились не звонить мачехе.
В классе у Кариночки не клеились отношения с детьми, те смотрели на нее как на прокаженную. Возможно, они что-то пронюхали про маму. Кариночка не хотела рассказывать, утаивало произошедшее, ведь если они узнают, то никогда не смогут смотреть на нее как на равную. Нет, если бы узнали, то уже придумали бы обидную кличку, прозвище, которое стало бы вторым именем. Клички в школе давали практически всем. Зануда, шпала, Фридрих, колтун, – каких только не было. Возможно, они догадывались о ее планах сбежать в лес? И думали, что она дикарка, полнейшая противоположность нормального человека, которая думает не о губных помадах и платьях, а об охоте и заготовке дров. Даже если и догадывались, то их бы она все равно с собой не взяла. Вот стоит дерево возле школы. Оно будет расти, несмотря на то, растут ли другие деревья, будет тянуться к свету, пока не превратится в нечто могучее и несломимое. И также Кариночка будет тянуться.
Только одна одноклассница относилась к Кариночке снисходительно, улыбалась так, словно боится, что увидят ее улыбку, потому делала это кротко словно между делом и отводила взгляд. Карина смотрела непонимающе, когда Катя подошла и спросила, сделала ли та домашку по математике. Она открывала и закрывала глаза так быстро, чтобы понять, не кажется ли ей, что у нее действительно спросила совета эта девочка. Оказывается, Катя хотела списать, Карина мысленно всплеснула руками, но потом покорила себя, Катя просто пользовалась ею. Людям свойственно пользоваться друг другом, на то они и люди – не всемогущие, лишь с помощью других людей можно добиться чего-то и стать кем-то, сделать что-то такое, о чем будут ходить толки, не умолкать шептания в толпе. Но Кариночка еще не смотрела на общение с людьми как на что-то вспомогающее, потому и обходила людей стороной, отказывалась от помощи и от общения. Но Катя – другое дело. Она не собиралась навязываться. Как-то на перемене сказала Кариночке.
– Все зазнаешься?
– Я? – непонимающе повертела девочка головой.
– Да, ты, а кто же еще?
– Вот дела, – фыркнула Кариночка, непонятно, откуда в ней разом взялось столько смелости, – Я думала, это ты со своими подружками зазнобушка?
– С какими подружками? Ты о чем? – Катя покосилась на задние парты, – Если ты о них, то подружками назвать их сложно, ты же знаешь, каково в нашем классе. Ничего не вечно. Сегодня они с тобой смеются и здороваются, а завтра обсуждают по-тихому. Я стараюсь держаться от них в стороне.
Кариночка открыла глаза широко, словно это помогло бы понять, правду ли говорит одноклассница.
– Они называют тебя Долговязой.
– Да, я знаю.
– И ты молчишь?
– А знаешь, как они называют тебя?
Кариночка вопросительно уставилась на девчонку, ее возмутили ни широко поставленные глаза, ни расправленные дворянские плечи, ни восхищенно тонкая переносится с благородной горбинкой, ни вечно аккуратно уложенные волосы, а хищность, на которую оказалась способна эта девочка. Казалось, что она скромная и тихая, не посмела бы сказать «нет» никому, но это не так. В последнее время Кариночка все больше убеждалась, что все не так, как кажется, видимое только издалека отражает то, что есть на самом деле. В зеркале мы все видим наоборот, так и в жизни, то, что внутри, мы видим несколько иначе. И если мы восприняли увиденное буквально, то в этом только наша беда.
Кариночка сморщила нос и сжала кулаки, но тут же ее отпустило, она вспомнила, что стоит перед незнакомой девочкой. Ей ведь тоже достается, как и многим. Может, не все так плохо, как кажется? Или ни ей одной так плохо?
– У меня есть большая проблема.
– Какая? – девочку заинтересовала возможность поучаствовать в чем-то секретном.
– Моя сестра, – Кариночка прищурилась, – Она с нами в классе, сводная, я ей не доверяю.
– Вы всегда ходите раздельно, я думала, что вы вместе живете в интернате, ведь у вас разные фамилии?
– Да, разные. Она обо всем рассказывает мачехе…
– Так твой папа и ее мама… – тайна переполнила девочку, – Они развелись?
– Нет же, – Карина нахмурилась, – Моя мама умерла.
Кариночка произнесла это вслух, осмелилась. Что-то вязкое и густое вдруг покинуло ее тело, оставило, испражнилось наружу, словно давно хотело этого. Интересно, как тело и мысли, и вся Кариночка целиком реагирует на разговоры о маме. Раньше даже слово, буква, звук вызывали тоску, разносились по коже болью, но теперь все изменилось. Теперь она холодна? Нет, скорее уравновешена. Это из-за взросления, но она не чувствует, что взрослеет, кажется, та же маленькая девочка с косами и бантами, большими глазами. Или не большими. Откуда же ей знать. Просто она запомнила свое отражение, когда пела песни перед зеркалом, мама еще была жива. И теперь только его и видела, она представляла себя такой, какой была два года назад, пока еще радуга в фонтане не заиграла.
– Извини…
– Не извиняйся, не говори никому, это мой секрет. Ты ведь не скажешь?
Тут Кариночка осознала, что совершила промашку, проступок, который может стоить ей душевного спокойствия и равновесия, которое она так долго вымеряла в себе, переливала из одного сосуда в другой, чтобы прийти к тому, что имела сейчас. Борьба видна только по результатам, иначе, какой от нее смысл. Кариночка говорила себе – «никогда о себе ничего не рассказывай, пока не спросят, незнание – твоя лучшая защита». Но теперь произошла утечка, но почему, досадное слово протиснулось в щелочку ее рта между белых детских зубок, словно преступник сбежал из мест заключения, которому подвернулась удача. Она обронила одно предложение, но набор из этих слов грозит ей чем-то большим, нежели тоска. Она видела, как дети реагируют на недостатки других детей. Неимение матери – это куда больший недостаток по сравнению с грязными брюками. Потому придется запастись терпением, насыпать в карманы отваги да такой, какой Кариночка еще не испытывала, и выжидать. Они могут напасть в любой момент, уколоть в самое больное место, ударить туда, куда не ожидаешь, как в самом отчаянном романе, истории, которая не знает пощады для героев, то и дело дает им под дых. Кариночка много читала, нужно было занимать чем-то свою голову, пока ненавистная мачеха придумывала новые козни, пока мысли темнели.
Хороший охотник не тот, кто поймал дичь, а тот, которого не поймали.
Она опять подумала про лес, такой манящий и таинственный, озаренный солнечным светом, словно нечто высшее, сверхъестественное, особенно зимой – искрится, переливается чудом, играет бликами, словно манящая сказка, словно другой незнакомы мир. Ты входишь в него и не можешь поверить, над тобой возвышается кристальная арка, сплетенная соединениями тысячи снежинок, ветви, закованные в небытие зимней белизны, переплетаются, таят в себе жизнь если не вечную, то долгую и счастливую. Что есть у леса, чего нет у людей? Уверенность в жизни, в ее продолжении, если одно дерево будет сломлено, то второе обязательно будет тянуться к солнцу, независимо от своего собрата, обрекая всех и каждого любоваться его великолепием. Такие стройные и в то же время могучие ели выстроились, словно так и было задумано, в ряд. Могучие великаны. С ними не тягаться лиственным деревьям, вот только что-то щебетавшим, шепчущим листвой о том, о сем, и в одно мгновение замершим. На первый взгляд может показать, что они не живы вовсе, но на самом деле деревья погрузились в сон, поверхностный и чуткий, стоит солнцу прибавить градусов, они тут же встрепенутся, откинут назад роскошные локоны и зазвенят звонким чистым голосом. Но пока они спят, пока стоят в ряд построенные, Кариночка не вправе их будить. Она может только пройтись у подножия молчаливых цвета первого снега старейшин леса, поздороваться с ними, пожав руки-лапы, учтиво поклониться и улыбнуться по-дружески, как соседу, который не заходит к тебе на чай, но каждый раз приветливо кивает, завидев, что ты вышел на крыльцо.
– Можешь мне верить, Карина, не скажу!
Первый раз Катя назвала Карину по имени, такое вообще редко случалось, если речь шла об одноклассниках, уже несколько месяцев с ними она, черноволосая и вечно с насупленными бровями девочка, но едва ли ее замечали.
– Так хочешь… – Катя прищурилась, – Скажу, как они тебя прозвали?
Она перешла в наступление, но это ничего, нужно держать оборону, Кариночка так просто не сдастся.
– Угу, – не смогла заставить себя сказать словами, только кивнула головой.
– Брови домиком.
– Что?
– Что слышала, так они тебя называют. В класс заходишь, а они говорят, вон, мол, смотри, брови домиком пришла.
– Это не смешно, – Кариночка наклонила голову в бок, неодобрительно посмотрела на одноклассницу.
– Я и не смеюсь, спроси у них, если не веришь.
Она махнула рукой в сторону парней, и компании девчонок, которые считались костяком класса.
– Ты думаешь, они примут меня?
Кариночка сомневалась, что нужно задавать этот вопрос Кате.
– Подумай лучше, а оно тебе надо?
Кариночка ничего не ответила, стала искать в тетради домашнюю работу, которую перепроверяла несколько раз, но решила сделать это еще раз, чтобы ребята не подумали, что обсуждают их, не стоит привлекать к себе внимание. Хороший охотник не тот, кто поймал дичь, а тот, которого не поймали.
Предыдущие части:
Продолжение
Рада снова видеть Вас на канале!
#дом #семья и отношения #дочки-матери #дети 90-х