Адиб Халид (био)
Николай Петрович Остроумов прибыл в Ташкент в 1877 году, чтобы занять должность директора школ во вновь созданной Туркестанской губернии. Его рекомендовал генерал-губернатору Константину Петровичу фон Кауфману Николай Иванович Ильминский, известный казанский миссионер и востоковед, учеником которого был Остроумов. Остроумов обучался исламу и тюркским языкам, и эти знания очень быстро сделали его доверенным лицом Кауфмана. Остроумов сохранял эту близость к власти на протяжении всего царского периода. До 1917 года Остроумов служил государству на разных должностях. В 1883 году он был назначен редактором «Туркестонской вилоятининг газети», местной официальной газеты, через которую он стремился формировать контуры местных культурных дебатов в направлении интересов российского государства. Он выступал в качестве цензора для публикаций на местных языках, и его мнение о «туземных» делах регулярно интересовало местную администрацию.1 В то же время он написал обширный корпус научных работ по этнографии и истории по исламу. Остроумов переводил Библию на чагатайский язык и писал антиисламские полемики на русском языке. Его личные документы включают переписку с коллегами-востоковедами в России и за границей2, и его труды дают достаточно доказательств его участия в международном предприятии ориентализма.
Использование Остроумовым авторитета своих востоковедных знаний и его легкое принятие имперского служения, конечно, напоминает работы Эдварда Саида, который приводил доводы в пользу тесной связи между знанием и властью в имперском предприятии. Критика Саидом ориентализма оказал огромное влияние в последние два десятилетия. Программы исследований во многих дисциплинах, от литературной критики до антропологии и истории, были переопределены в результате проблем, изложенных в ориентализме. Учитывая огромное разнообразие Российской империи, дебаты об ориентализме, по-видимому, очень уместны в российской области. Тем не менее, ответ был в лучшем случае приглушен. Несколько ученых-литературоведов опирались на дебаты об ориентализме, чтобы поместить русскую литературу XIX века в ее имперский контекст4. Среди историков мало интересовались проблемами, поднятыми Саидом. В некоторых прекрасных работах последнего десятилетия колониальные столкновения в Российской империи рассматривались в широком сравнительном контексте и использовались идеи, извлеченные из изучения других современных европейских империй5. специфика. Натаниэль Найт, возможно, в первом расширенном взаимодействии с аргументами Саида в русской области, исследовал карьеру другого востоковеда из другой имперской границы и другого десятилетия, чтобы доказать, что «структура, предложенная Саидом для понимания западного ориентализма, должна применяться с с осторожностью, если вообще, к российскому контексту»6.
В этом эссе я стремлюсь предложить некоторые способы, которыми многие идеи, возникающие в ходе дебатов об ориентализме, действительно имеют отношение к нашему пониманию не только отношений России с ее империей, но и самой России. Я делаю это отчасти, предлагая критику аргументации Найта, которую я не нахожу убедительной, хотя мой основной интерес заключается в переосмыслении русской истории в более широкой сравнительной перспективе. Я пишу не как историк русской этнографии, а как исследователь прежде всего Средней Азии, для которого неизбежны вопросы репрезентации и авторитета. Я выступаю не за некритическое принятие универсальной «модели», а за более активное участие в активной междисциплинарной работе, которая помогла бы разрушить некоторые из наложенных на себя ограничений российской историографии. Такое взаимодействие должно быть взаимным, помогая прояснить саму концепцию, привлекая внимание к Российской империи. Он [End Page 692] должен также спасти постколониальные исследования от их основного европоцентризма, который исходит из того, что большая часть его литературы была создана на основе опыта всего двух империй.7