1221 год. Зима-весна. Хорезмийцы обрубают на корню независимость Газни. Вероломно расправившись с предводителем таджиков, они открыто охотятся за его сторонниками. Страх прорывается новым бунтом, залитым лавиной туркмен.
Продолжение. Предыдущая часть и бремя мужества, лежат ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Чем меньше человек видел, тем больше увидеть готов
Вопреки ожиданиям, обычный человек в Газни, боялся уже не так. Гибель вождя таджиков не испугала, но ожесточила. Мерзкая же расправа над его племянником, отвратила от власти и тех, кто не питает относительно нее грез, но понимает зачем она (власть) существует.
Вид распятого в назидание юноши (Тадж ад Дина долго не снимали с креста), заставлял чутких разводить руками, а проницательных увозить семьи. Хотя увозить особо было и некуда.
В новом мире старых убежищ не стало.
Своих кипчаков Амин ал Мульк повел из Газни на Юг, мечтая обосноваться подальше от монголов. Успехом попытка не увенчалась, но сегодня речь не о ней, да и завтра тоже. В этом поиске кипчаки столкнулись с монголами. Громадная масса в двадцать тысяч коней, наткнулась на две тысячи багатуров. Перебив десяток другой конюхов, чингизовы молодцы ожгли крупы коней и ушли на Запад.
То что хорезмийцы остались живы, сделало стычку знаменательной. Но за спиной уже бурлило варево. Едва кипчаки ушли, таджики восстали.
Едва последний конь унес последнего человека, государство в Газни рухнуло окончательно. И как казалось тогда бесповоротно.
Сильно подвели внутренние дрязги. С собой Амин ал Мульк увез визиря Шамс ад Дина, которого заточил в одну из крепостей по пути. Что это было не понял никто. То ли султанские люди перегрызлись, то ли один из них (умный) решил переждать бурю за камнем, в ожидании когда за его грех повесят другого. Так и произошло.
Снежные Халифы
Дороже всего доброта за чужой счет, и злоба за свой
На хозяйстве Газни оставался крепостной комендант - Салах ад Дин. Человек построивший дом на песке случая, утвердивший власть на вулкане настроений. Когда они сменились - сменилась и она.
Бунт начался быстро. Настолько, что рукоять пронзившего Харпуста кинжала, еще хранила тепло ладони убийцы. А на убийцу уже наточили другой. Такова судьба злых..
Цитадель окружили буйные толпы. К площадным бездельникам, присоединялись люди из ремесленных гильдий, возглавляемые законоведами и книжниками. Ни один закон (кричали одни), не дозволяет распинать за родство. И ни в одной книге (утверждали другие) не сказано, что такое пройдет безнаказанно.
Люди ярились и волновались. Безнаказанность разродилась численностью, а численность прорвалась буйством.
Еще вчера Салах ад Дин приказал-бы отделать их (мерзавцев!) плетьми, наслаждаясь со стены горячим зрелищем и холодной клубникой. Но это было вчера, а вчера не сегодня.
Затаившись в секретной клетушке, комендант жалел, что ввязался во всё это раньше и не убежал позже. В его распоряжении оставался единственный стражник, не столько верный, сколько потерянный.
Его вид выдавал человека, не умеющего ходить вперед не видя спины, и назад не слыша приказа. Говоря попросту, стражнику было некуда идти. Когда его зарезали, он вздохнул облегченно. Хотя бы думать не надо.
Клетушку Салах ад Дина нашли, обнаружили и его самого. Косматый кузнец Рустам вынес ладонью дверь, запираемую (обычно) двоими. Следующий удар пришелся в лицо коменданта. Одни принялись терзать, другие грабить. Кому что нравилось.
Протащив за ногу по лестнице, Салах ад Дина кинули в толпу. Та расступившись сомкнулась, поглотив вчерашнего небожителя. Блеснул мясницкий нож, хотя необходимости в нём уже не было. Тело повесили на базарной площади, чтобы мужчина мог плюнуть в лицо, а женщина ткнуть палкой в другое место.
Распятого юношу бережно сняли и похоронили. Земле предали и его дядю, любезного таджикам Харпуста. Так они и лежали рядом, зрелый и молодой. Познавший мужскую радость и людскую злобу.
Злоключения города этим не кончились. И даже не начинались.
На мятеж вдохновил кади, а выгоду извлекли другие. Откуда-то из Термиза вылезли два брата Ради и Умдат. Оба имели приставку ал Мульк к имени и слыли людьми оборотистыми. Первый сызмальства крутился у денег, второй у первого.
Недолго думая Ради объявил себя... царем, и окрыленный успехом решил областью Газни не довольствоваться. На площади где еще чернел Салах ад Дин, был объявлен поход на Индию. Туда и позвали всех желающих, собрав несколько тысяч площадных зевак, одетых как придется и вооруженных чем попадя.
Покорители Индии пылили (коней почти не было) на Пешавар. Здесь планировалась последняя остановка перед броском на Кашмир и Дели.
Еда кончилась быстро, заставив попрошайничать по селениям. Грабить опасались, чтобы не терять времени (и зубов). Провизией селяне неохотно делились в счет будущей добычи, норовя угостить чем-то, что сами уже не ели.
Волей не волей, такая щедрость заставила войско проводить много времени у канав. Здесь завоевателей (Индии) и застигли туркмены.
Они прибыли недавно, и в отличии от беспутных, знали не куда идут, а хотя-бы зачем.
Туркменский исход
Стой на своём, и своё не оставит
Туркмены не устояли на своих землях. Разновидность кочевников, понемногу перенимающая оседлый образ, они обзавелись храбростью человека пашни. Присутствие духа перед лицом угрозы и без активных действий давало победы. Часто туркмены побеждали одной выдержкой. Но на этот раз, враг оказался не тот.
Вынырнув из неизвестности, монголы и войну принесли неизвестную раньше. Туркменские рати не боялись кипчаков, могли одолеть кара-китаев, играючи вытаптывали воинства таджикских владык. Но как воевать с этим, они не знали.
Кипчакская лава неслась скопом, подгоняя себя ревом и оглушая противника визгами. Стараясь подломить дух до драки, они норовили загнать в себя. Чтобы глаза боялись смотреть, язык прятался за зубами, а пальцы подмышках . Те из вождей, кому хватало мужества шагать вперед и смотреть прямо, кипчаков побеждали.
Откатываясь те орошали песок слюною ругательств, бессильных как злоба женщин и жалких как стенанье мужчин. Взгляд и шаг побеждают большинство врагов, но не всех.
Монголы шагов ждали. Если их не было, оставляли стоять на солнцепеке, перехватывая на марше, у водопоя или родного кочевья к которому необходимо вернуться. Потому что оно горит. И возвращались.
Это был враг, которому нужно не твоё, а ты. И этим был страшен.
Враг был везде, а стоило погнаться он исчезал. Был незаметен, но забытый напоминал о себе стрелой в шею. Казался трусливым, но его робость была уловкой, а бегство силком.
Вырезав хорезмийские города по Сейхуну, Джучи легко подчинил туркмен. Племена разбили на тысячи, поставив над ними нойонов. Они не боялись косых взглядов и не проявляли кривого почтения. Распоряжались так будто на каждого туркмена приходится десяток монгол, а не на каждого монгола сотня туркменов.
Еще этот враг не прощал обид, и наказывал за измены.
Потому когда туркмены перерезали командиров и ушли на юг, дороги назад для них не было.
Начавшись не сразу, исход прекратился не скоро.
Семьи и одиночки, простые и знатные, родовитые и перекати-поле заструились змейками пустынных дорог. Монголам (пока) было не до них, что оставляло возможность, если не выжить то идти. Счастлив идущий к цели, но и просто идущий разве несчастен?
Туркмены шагали зимой и летом, закрываясь выцветшим тряпьем от палящего солнца и колючего снега. Теряли коней и жен, поедаемых бескормицей и тревогой. Учились не кричать и не плакать. Есть ту еду, которая есть, а не которую есть хочется. Учились понимать, что жизнь не для брезгливых. Неудивительно, что у таких людей появился вождь.
Свои титулы, Сеиф ад Дин Аграк Мелик получил с боя. Их оны бы оставил и детям, доживи они до возраста, когда титулы имеют значение. Его отличало беспримерное бесстрашие в сражениях. Особой смелости тут не было, как и большого секрета. Просто он был немного глухим.
Туговатый на ухо, Аграк отрешался от звуков, не воспринимая людскую разноголосицу и конское ржание, стоны умирающих и ярость атаки, рев победителей и визги трусов, слившихся в общий гул боя. Пока все отвлекались на звуки, он занимался прямым делом - резал.
Глаза находили невидимое другим, руки творили неведомое воображению. Аграку всё (и все) казалось досадно медлительным. Сам же он со стороны выглядел молнией, а разил быстрее.
Чужие от него шарахались, а свои к нему жались.
Вокруг Аграка собрались халаджи, кочевавшие на газнийском плато и туркмены бежавшие из Хорезма. Численность воинства плавала, не превышая сорока и не умаляясь менее тридцати тысяч.
Их то покорители Индии собирались смахнуть с карты (жизни...) вначале.
Сказать, что туркмены возились с горожанами долго - умножить слова и умалить смысл. Их просто вытоптали. В суматохе кто-то пришиб Ради, уведшего несчастных в злополучье чужой мечтательности. Не ходи за мечтателем (человек!) и... не ходи за мечтами.
Разделавшись с жертвами грез, туркмены отправились к ним домой - в Газни. Где и так едоков хватало.
Один гранат на три войска
Силен не кто приходит, но кто возвращается
Оправившись от смерти Харпуста, к Газни вновь подошли гурцы. Двадцать тысяч молодых таджиков, выбранные придирчивостью и собранные заботой. Каждый был Исфандияром рода и Рустамом селения. Отражая апрельское солнце, островерхие шлемы давали надежду праведникам и отнимали ее у грешных...
Таджиков привели старые командиры, возмужавшие в победах над Хорезмом, умудренные поражениями от кара-китаев. Войском управляли дальновидный Мелик-Шир - правитель Кабула и славный Азам-Мелик из Балха, достойнейший сын неподражаемого отца.
Им и предстала запертая Цитадель, где прятался Умдат ал Мульк, возглавивший временное правительство в отсутствие брата Рази. Покорителя Индии, которого добивали туркмены.
С временными, у времени разговор короткий. Расставив катапульты, гурцы приступили к обстрелу ворот. Местные для них были своими, потому людей не тронули, да и сам город пощадили.
Надеясь на помощь погибшего (брата), окруженный глухими Слепец отправлял к мертвецу вестовых, что сами оказывались в могиле. Так прошло сорок дней. Затем последние защитники разбежались, и над Цитаделью заколыхалось старое гурское знамя.
О дальнейшей судьбе Умдата не сообщается. Если она (судьба) имела место, понадеемся что все сложилось хорошо. В конце-концов - человек тот, кто желает ближнему счастья. Кем бы ближний не оказался.
Пыль утреннего штурма заслонила песчаная буря. С Севера подошли туркмены, с Юга посыльный.
Тот самый визирь Шамс ад Дин, запертый кипчаками в крепость. Освобожденный по пути Молодым Султаном, он понес счастливую весть, занимавшую простые души - радостью, а непростые - загадкой...
Царь вернулся!
Возглашал Шамс ад Дин
И его слова были прохладой средь зноя, плащом в стужу, огоньком в ночи. Все (без исключения) за них ухватились.
Джалаль ад Дина приняли таджики и туркмены, кипчаки и карлуки, афганцы и представители племен, которых проще знать в лицо, чем повторить по названию.
В Газни Султана встретили ликованием. За стенами теснились войска, позабывшие старые обиды ради нового дела. Сто тысяч мечей и копий кружили голову. Теперь он мог с Проклятым посчитаться. За всё и сразу.
Наблюдая закаты, старожилы подмечали необычную для весеннего месяца красноту. Апрель обманчив.
К осени, почти все эти люди будут мертвы.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 987 814 91 34 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Visa 4817 7602 1675 9435