1.
История кого-то любит больше, кого-то меньше, а к кому-то она так и поистине предвзята, и стремится выставить вовсе уж в негативном свете. Почему так?,. И не ответит никто. Но просто примем это утверждение за факт, за аксиому, роптать против которой бесполезно.
Взять, к примеру, Михаила Богдановича Барклая-де-Толли. Какое издание о войне 1812 года ни возьми, всюду мы видим этого полководца в негативном свете. Нет-нет, есть, конечно, авторы, которые пытались показать лучшие качества Михаила Богдановича, да только нечастое это явление.
Так вот, возьму на себя смелость заявить следующее.
У генерал-фельдмаршала Барклая-де-Толли и в самом деле имелся один очень крупный недостаток, который здорово мешал общему делу защиты Родины, да и самому Михаилу Богданову весьма и весьма отравлял существование. Речь идёт о его патологическом неумении выстраивать с людьми добрые отношения; особенно с подчинёнными. Своим педантизмом, своей неизменной чопорной холодностью он раз и навсегда возвёл барьер между собой и окружающими, и мало и редко кому позволял через этот барьер переступить. Даже самые правильные и разумные решения, которые он принимал, доводил до подчинённых настолько безапелляционно высокомерным тоном, что порождал – если не у всех, то у большинства – стремление к противоречию. Он принимал логичные решения, отдавал разумные приказы, но не считал нужным просто и по-человечески, по-товарищески разъяснить соратникам, пусть и подчинённым, откуда и во имя чего его решение проистекает.
Мы прекрасно знаем, что любимец историков и ура-патриотов Кутузов, по большому счёту, лишь реализовал изначальный замысел Барклая, продолжив отступление и сдав в конце концов Москву. Но душка и лицемер Михайло Илларионович сумел подать происшедшее как ловкий, но вынужденный манёвр, проистекавший из ситуации, которую сформировали до него. «Вали на предшественника!», – эту заповедь из анекдотного «пакета №1» придумали не в наши дни.
Абсурд в том и состоит, что отступление, а со временем и сдачу Москвы считали неизбежной и даже необходимой они оба – и Барклай, и Кутузов. И изначальная обречённость авантюры Наполеона также не вызывала сомнения у обоих. Командуй войсками изначально Кутузов, продолжай руководство войсками Барклай – результат был бы один и тот же.
А вот отношение к каждому из названных полководцев, что у современников, что у потомков, сформировалось кардинально разным.
Барклая-де-Толли не любили. Скажете, что для военачальника отношение к нему подчинённых не имеет особого значения?.. Отвечу: до поры, до времени. А в какой-то момент эта нелюбовь может и перевесить положительные качества человека. Когда на кого-то нужно навесить ответственность за поражение.
Что в конце концов и случилось с Барклаем. Общество требовало жертвы – и оно таковую получило.
Пониженный после оставления Смоленска в должности, чрезвычайно этим уязвлённый, Барклай участвовал в Бородинской битве. Он сам бросался в самую сечу; под ним пало несколько лошадей, рядом погибли два адъютанта, и ещё несколько офицеров получили ранения… А у него – ни царапины. Дважды его со штабом окружали вражеские уланы (вроде как польские, но тут источники говорят по-разному), но он прорывался к своим – и опять без единой царапины.
Навряд ли он специально искал смерти – человек, любящий жену и любимый ею, вряд ли так поступит. Однако, судя по всему, он считал необходимым отвести обрушившиеся на него обвинения в трусости. Представляется, что он не искал специально смерти в столь жестоком сражении, но считал, что достоин её.
Однако смерть сочла, что рано ему покидать наш мир, что ещё придёт пора послужить России; после того, как уйдут два его главных соперника на Олимпе воинской славы – Багратион и Кутузов.
2.
Итак, Михаил Богданович Барклай-де-Толли – российский генерал-фельдмаршал, полный кавалер ордена Св. Георгия (а таковых было только четверо; даже великий Суворов не вошёл в это число), на протяжении двух лет военный министр России. Представитель древнейшего рода, корни которого произрастают едва не из числа соратников Карла Великого. Основоположник шотландской ветви предков нашего юбиляра вместе с Вильгельмом Завоевателем (иначе Незаконнорождённым) прибыл завоёвывать Британию, в чём и преуспел. Ну а другому его предку, который в британской гражданской войне принял сторону короля Карла I (того самого, который завещал Атосу «Помните!»), пришлось спасаться от репрессий Кромвеля.
Так предки нашего юбиляра оказались в Риге; дед Михаила Богдановича избирался здесь бургомистром…
Российская империя, присоединив прибалтийские земли, признала дворянство местных древних родов. Хотя к числу знатных род Барклаев не относился – такой вот парадокс.
Вот с этого момента и начинается наша история.
Точная дата и даже год, равно как и место рождения Михаила Богдановича точно неизвестны. (Настоящее имя его по-западному многосложно, но я ограничусь русским вариантом). 27 декабря 1761 года – одна из версий; и как обычно в таких случаях, я оговариваюсь, что для того, чтобы поведать о достойном человеке, можно отталкиваться и от недоказанного факта.
Воинская служба молодого офицера начиналась и протекала, в общем-то, характерно для карьеры представителей дворянских родов, не имевших высоких покровителей при дворе. Псковский карабинерный полк, Финляндский егерский, Изюмский легкоконный, Тобольский пехотный… И только много позже – Санкт-Петербургский гренадерский.
Но знаете, что обращает на себя внимание?.. Прибыв в какой-то полк, через какое-то время молодой офицер становился адъютантом полка или командующего. Между тем, в те времена адъютант в отстоящей от столицы части, да ещё в условиях боевой обстановки – это не мальчик «подай-принеси», на эту должность назначали не услужливых карьеристов, а людей инициативных и ответственных, на которых командир мог в полной степени положиться, что он выполнит задачу. Достаточно оценить, сколько адъютантов погибло в сражениях той поры!..
Вот и наш герой… В Русско-турецкой войне 1787-1791 годов Барклай состоял адъютантом при принце Викторе Ангальт-Бернбургском, генерал-поручике Русской армии; отличился в сражениях при Очакове, Аккермане, Каушанах, Бендерах… Когда принц в сражении при Пардакоски получил смертельное ранение, именно Барклай оказался рядом, и получил из рук умиравшего генерала его шпагу, с которой не расставался всю оставшуюся жизнь.
Участвовал в разгроме Польского восстания, за что удостоен первого Георгия – 4-й степени.
Так и служил – за два десятка лет достигнув звания полковника. Не головокружительная, в общем-то, карьера.
Судя по всему, первым, кто предсказал Барклаю большое будущее на военном поприще, стал престарелый прославленный полководец и дипломат генерал-фельдмаршал Николай Репнин – их боевые биографии пересеклись при штурме Очаковской крепости.
А тут – эпоха Наполеоновских войн, перекроившая все границы Европы, сокрушившая устоявшийся миропорядок, погубившая неисчислимое множество народа и породившая множество героев. Ни одна военная эпопея в последующем не сможет покрыть себя романтическим флёром, пусть даже щедро окроплённым кровью и с густым духом пороховой гари.
Своей карьерой Барклай-де-Толли обязан общемировой бойне, развязанной Бонапартом.
Под Пултуском в декабре 1806 года дивизия, которой командовал Барклай-де Толли, выдержала удар привыкшей к победам конницы маршала Жана Ланна («Роланда наполеоновской армии») , который стремился отрезать русскую армию от переправы через Неман. По сути, наш герой и подчинённый ему отряд спасли всю отступавшую армию!..
В сражении при Прейсиш-Эйлау в январе 1807 года Барклай получил тяжёлое ранение – ядром ему раздробило руку; потерявшего сознание генерала вынес с поля боя гусарский унтер-офицер Сергей Дудников.
Лечение растянулось на полтора года; из плоти хирурги извлекли четыре десятка осколков кости (главное – руку сохранили). Кто-то этот период расценил бы как возможность расслабиться, пожалеть себя, отдохнуть от войны… Ну а для пытливого ума свободное время – возможность поразмышлять.
Михаил Барклай-де-Толли относился к числу людей, которые досуг, даже вынужденный, стараются использовать с пользой для дела. Он оценивает силы и потенциал взявшего под контроль едва не всю Европу Наполеона, с одной стороны, и что реально может противопоставить этому могуществу Россия... В результате он, в целом, предвосхищает ход Отечественной войны 1812 года – полностью, вплоть до неизбежного оставления Москвы и последующей «новой Полтавы». Именно он вводит в оборот понятие «выжженной земли», которую следует оставлять вторгшимся оккупантам. Это – в 1808-м!..
За время излечения он дважды встречался с императором Александром, и изложил ему свои соображения по поводу грядущей войны. Наверное, именно этот момент можно считать началом истинной карьеры нашего юбиляра. Александру Павловичу рассуждения педантичного лифляндца показались убедительными.
Есть такая версия, и привожу её исключительно потому, что она существует вне зависимости от того, как я к ней отношусь… Так вот, якобы Александр I настолько не любил русскую старину и преклонялся перед западной цивилизацией, что с радостью ухватился на идею уничтожить чужими руками Первопрестольную, чтобы выжечь из сердца России боярский дух. Сторонники этой идеи договариваются едва не до того, что Наполеон направил удар «Великой армии» на Москву по предварительной договорённости с Александром. Ну а тем, чтобы увязать своё «открытие» с последующим отступлением и кошмаром Березины они не заморачиваются.
Однако же, как бы то ни было, а идею превратить Москву в ловушку для Наполеона Барклай всё ж-таки высказал…
Кто знает, быть может, именно с той поры пошла столь резкая нелюбовь русского дворянства к выходцу из дворянства заморского, у которого душа за древнюю столицу царства не болела?.. И который даже вида не считал нужным подавать, что Первопрестольная ему хоть сколько-нибудь дорога. В том, чтобы впустить в Кремль врага , пусть даже ему же на погибель, русские видели трагедию, а автор плана – только удачный манёвр.
Подчеркну, что приведённая версия – не моя, а только мною пересказана. Свои мысли по этому поводу я изложу чуть позже.