Фразы такого или почти такого содержания в моих комментариях не редкость. Дескать, что вы к ним привязались, ей-богу! Жилье как жилье.
И главная претензия (когда реплики содержат скрытое хамство) - "Не расстанусь с коммуналкой, ни в жисть! В ваших "спальниках" - одно зло".
Сказать по правде, меня и раньше удивляло, и теперь не меньше, почему все мои материалы про коммунальный быт рассматриваются только как антитеза: либо в этом дурдоме, либо на окраине. Есть же вполне себе человеческое жилье. И его в Петербурге много. Точнее, его очень много. И людям и в голову бы не пришло переехать, скажем, с площади Мужества или Политехнической (люблю ее нежно) на Звенигородскую или Восстания. Потому что хочется жить в тишине и покое. Не всегда, конечно, и там бывают тишина и покой, но темп жизни - размеренный. Без всплесков и ежедневных маленьких революций.
Я терпеть не могу коммунальное жилье и эту ненависть унесу с собой в могилу. Потому что этот пионерлагерь для великовозрастных людей - ненормальное явление. Человек, каким бы распрекрасным и коммуникабельным он ни был, все равно тяготеет к уединению. К своему очагу, а не замызганной газовой плите на общей обшарпанной кухне.
Поэтому, когда мне в личку пишут обиженные моими словами женщины (так и представляю их - мундштук, китайские шелка, горжетка), дескать, да вы знать не знаете, какими эксклюзивными, во всех отношениях исключительными бывают питерские коммуналки (и начинают приводить мне, в качестве доказательства, метраж комнат и высоту потолков), хочется попросить их читать меня внимательнее.
Я люблю исторический центр. Люблю его архитектуру, историю и культуру. Но я не люблю и никогда не полюблю его быт. Подлинная питерская интеллигенция постепенно вымывается из него временем, реновацией и нуворишами. Кто остается?
Из свеженького хоррора? Ночью, часа в три, из квартиры сверху раздался истошный вой. Так выла бы собака Баскервилей, если бы потеряла нюх и сбилась с пути. А вокруг - болото.
Минут через пять раздался стук падающего тела и женский крик. Потом голоса слились в полифонию, и "оратория" продолжалась...около часа. Если бы на первом этаже не было отделения полиции, я бы решила, что жильцы мистической "третьей комнаты" тоже потеряли нюх. И почему, чтобы проверить документы у нас, в ночь 31-го числа, наряд примчался через 10 минут. А в квартиру №8, где каждую ночь бьют друг другу морды, и орут так, будто у них в глотках застряли кишки, никто не идет?
Едва дождавшись утра, не достучавшись до участкового, поднялась в квартиру сама. Дверь мне открыло нечто с накрашенными неделю назад глазами, полулысой, всклокоченной головой и пьяное в дым.
За его/ее спиной высовывались еще две такие же затертые физиономии, под глазом одной был синющий бланш, как на агитке из 1960-х о смелых пионерах, которые дают отпор хулиганам.
Вскоре, как Лизавета к Раскольникову, из комнаты посередине коридора выползло другое нечто, чуть выше, в мятой мужской футболке, непонятного цвета, и с голыми ногами, в огромных синяках.
Наш диалог - бессмысленный и беспощадный! - передавать не буду, скажу только, что из пяти комнат в этой чудесной квартирке - четыре заняты подобными монстрами. И только одну - сдуру, дистанционно! - купила милая кроткая девушка, которая теперь боится из нее выйти. И не может продать. А вы мне тут про лепнину, граждане, и вид из окна. Тьфу!
А пока... Мы с малюткой Шаней твердо решили, что нам нужен дом. Свой, большой, теплый, чтобы можно было выйти из него и уткнуться носом в цветник. Родительская квартира не в счет. Потому что взрослые дети не должны вмешиваться в родительский быт. И я - не исключение.
А дом - это моя мечта. Первоначально я хотела найти его и в Питере, где-нибудь на окраине, в черте города. И находила. Но по цене космодрома Байконур (писать о своих финансовых "качелях" больше не буду).
Дом - добротный, бревенчатый, пусть и наполовину кирпичный - стал моим наваждением. Я представляла, какие шторы в нем повешу. Куда поставлю диван. А на пол - непременно домотканые половики! Широкие, разноцветные! Словом, такой вот деревенский интерьер. Или, как сегодня принято его маркировать - скандинавский. Только мечта изменила локацию. Вместо Невы - Кама.
Я старею, Мироздание, прости. Я только к 55-ти стала понимать, для чего Родион Романович взял с собой на дело топор.
