Все тайное становится явным или Пейзаж с радугой. Многие не знают, но слова о тайном и явном являются почти прямой цитатой Иисуса Христа: "Несть бо тайно, еже не явится, ниже бысть потаено, но да приидет в явление". Однажды я слышала, как Путин сказал: "как говорят у нас в народе, умыл руки." Было печально понимать, что он не помнит о том, что это тоже из Евангелия - умыл руки прокуратор Иудеи: "Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы." На церковнославянском последняя фраза звучит иначе: "Вы узрите." Поразительно, что он вправду считал себя невиновным.
Вчера ближе к вечеру я вышла на небольшую прогулку, с неба лился дождь, но ветра не было. Без зонта, в легком пальто я прошла по набережной канала, затем дождь прекратился, и я под влиянием воспоминаний отправилась в Коломну, где жила когда-то. На улицу Писарева. Снова начался дождь, еще сильнее. Мое пальто почти насквозь промокло, и обувь, и платок. Люди смотрели на меня с печалью, боясь смотреть. Но когда я приблизилась к острову Новая Голландия, яркое солнце озарило город. Я шла прямо на солнце. Дождь падал с неба. Моей целью был парк около княжеского замка, который я считала своим. По этому парку я так часто гуляла со своей золотой собакой, и она любила подойти к фонтану и поставить передние лапы на него.
Прекрасный мокрый маленький парк был зелен и пуст. Казалось, моя собака где-то рядом со мной. Быть может, ушла далеко за кусты и оттуда смотрит на меня. Я подошла к замку, взглянула на растительные узоры, которыми он украшен, и повернула назад. Когда я вышла на набережную Мойки, в небе уже появилась огромная радуга.
С неба падал золотой дождь. Радуга была настолько величественна, красива, она была огромной. Казалось, что она начинается там - на острове Новая Голландия. Но когда я прошла по мосту на другой берег, увидела, что она идет точно от золотого купола Исакьевского Собора.
О, я не пожалела, что так долго шла под дождем. Радуга напомнила мне те слова из пророчества (о котором я уже говорила прежде): "как Я поклялся, что воды Ноя не придут более на землю, так поклялся не гневаться на тебя и не укорять тебя". Дело в том, что радуга была и остается знамением от Бога, свидетельствующим, что всемирный потоп никогда уже более не повторится.
Мне нужно сказать еще совсем немного, а хотелось бы замолчать навечно. Это не так просто - вести дневник, когда его в реальном времени кто-то читает. Мне уже стало казаться, что кто-то слушает, как я пою под Боба Дилана, находясь в полном одиночестве в своей квартире: "When ya ain't got nothin', you got nothin' to loose, you're invisible now, ya got no secrets to conceal!"
И это мешает мне. К сожалению, я не могу перестать писать эти тексты. Быть может, мой дневник - это наблюдение - является одной из причин моей болезни. Вспоминается Бергман, слова, которые произносит пьяный актер в одном из его лучших фильмов: "Водка - это моя болезнь, и она же - мое лекарство." Тот самый, который просил Бога только об одном: "Используй меня!"
Еще вспоминается: "God used me as a hammer, boys..." В той песне (Тома Уэйтса) есть еще такие слова: "At night I pray and clean my gun."
Именно здесь следует рассказать историю о том, как я поссорилась со Священником на Исповеди в Великую Субботу. В Великий Четверг он произнес, стоя на амвоне, проповедь, которую начал так: "В этот день Христос, как и каждый Священник хоть раз в своей жизни, совершил Евхаристию." Мне сразу резануло. Как бы - верно, но на самом деле... Если бы он сравнил Священника со Христом, а не наоборот, то было бы еще не так... но и этого не стоило делать.
Ну и вот в Великую Субботу никто другой Исповеди не принимал. Я хотела коротко сказать, но не вышло, и тогда я достала из мешка свою цветную одежду и, представ пред ним в совершенно ином виде, начала говорить о том пророчестве, фрагмент которого услышала в Храме в Страстную Пятницу два года назад. Он мне говорит свысока: "Про кости?" Я ему: "Нет, не про кости!" И начала рассказывать. Я поняла: он не помнит, что еще читают в Храме в этот день. Он пытался это скрыть. Но когда я произнесла (с расстановкой): "Вместо терновника вырастет кипарис, вместо крапивы возрастет мирт", тогда он взглянул мне в глаза и сказал: "А это к каждой душе обращено." Это единственное, что он сказал от Бога. Смысл моей Исповеди был в том, что я горжусь добродетелями и талантами, а еще страданиями, что принимаю это пророчество на свой счет, что горжусь тем, что хожу в церковь, и тем, что дед моей бабушки был Священником.
Я не стала говорить ему, что Священником из старообрядцев. Но это значения уже не имеет, потому что анафема снята.
Кстати говоря, если бы меня крестили в Старообрядческой Церкви, то я бы там и осталась. Но Бог решил иначе.
Часто я думаю о том человеке, по имени Афанасий, который был безраздельным правителем таежной деревни. По сути дела, советской власти там не было. И когда пришли их переписывать (бабушка рассказывала), то все они назвались одной фамилией - Новиковы. У той деревни не было названия.
Я думаю, что смерть единственного Священника была для них почти равносильна концу света. У них осталась церковь (она существует до сих пор, моя мечта - разыскать ее), но никто уже не мог совершать Евхаристию. Они остались без Причастия.
Знаю из рассказов бабушки, что в Сибирь мои предки приехали на телеге. Их раскулачили. У прабабушки Параскевы не было обуви, даже зимой она ходила босиком. Когда я думаю о ней, мне кажется, что она похожа на меня.
Кстати говоря, моя бабушка, когда их переписывали, заменила имя, данное ей дедом при крещении - Анастасия - на другое, которое придумала себе сама. Думаю, именно тогда она утратила веру. Ту непреложную веру... О которой сказано в Евангелии: "Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё." Настоятель того Собора, где очень много золота, а под куполом - звезды, сказал однажды, что один из смыслов этой притчи в том, что вера передается по наследству. Как меня поразило это тогда! Ведь правда - закваска передавалась из поколения в поколение. Никогда не переставали печь хлеб, хранили старую закваску. Видела я, как сохраняла часть и моя бабушка. Она и Пасху по луне умела вычислять (я об этом писала), и каждое утро читала молитву "Отче наш", глядя на восход солнца, и ночью, глядя в темноту за окном. Но потом она перестала произносить эту молитву. Она утратила веру, она забыла обо всем. Ей так было легче.
Ей не нравилось, что в мире существую другие Церкви. Любила думать, что она единственная христианка на земле. Сейчас ей 97.
Она уехала в город в возрасте 17-ти лет. В тот год началась война. Потом она вышла замуж за офицера КГБ. Ее мать была против этого брака. Возможно, потому что мой дед Иван не предлагал ей выйти замуж, а только лишь - вместе жить. (Сейчас я поняла, что так и не знаю точно, были ли они официально женаты, ведь фамилию она сохранила ту самую - Новикова). Кстати говоря, он был крещеным человеком. Он умер до моего рождения. Помню его фотографию - высокий светловолосый голубоглазый человек в форме. Глаза странные. Очень жестокие, как будто пустые. Теперь я знаю, что я видела в его глазах - желание забвения.
Я ужасно устала. На улице страшный холод. Но завтра будет теплый день, а в понедельник обещают вообще двадцать градусов. Мне пора уже закончить "Плавание". Сколько можно откладывать? Завершить этот текст я хочу словами Анны Ахматовой:
Читайте на ночь молитву,
Чтобы утром не проснуться знаменитой.
Но еще вспоминается: "Все письма разорвал, все имена забыл, и мне не жалко..."
Питер, 9 мая 2021
Подписывайтесь на мой канал! Читайте дневниковые записи и статьи об искусстве моего авторства! Пишите комментарии и ставьте лайки!
Плавание: повесть о вечной жизни на Манхэттене (первая глава)
О том, как святая Нина отправилась на поиски хитона Господня
Топ-20 лучших фильмов в истории. Мой список