Почти 60 лет провёл на сцене выдающийся русский актёр Владимир Николаевич Давыдов (Иван Николаевич Горелов), звезда Александринки, гордость петербургской императорской казённой сцены. Сам Островский писал для него роли, а уже будучи главой Малого театра, настойчиво пытался переманить его в Москву. Неудивительно, ведь репертуар Давыдова в пьесах Островского, по подсчётам исследователей, включал в общей сложности 80 ролей...
Выходец из небогатой дворянской семьи (его отец, Николай Горелов, был поручиком уланского полка), он родился в Новомиргороде (Украина). Есть сведения, что учился в Киеве, однако Тамбовская губернская мужская гимназия причисляет Давыдова к своим выпускникам, указывая, что именно здесь он впервые вышел на сцену. Переехав в Москву, будущий великий артист проходит подготовку под руководством актёра Малого театра И. В. Самарина, перенимая у него лучшие традиции московской школы. Вообще, в споре москвичей и петербуржцев о том, "чей" же на самом деле Владимир Давыдов, не может быть победителя... Он служил и на столичных подмостках, и на московских, а в провинции вообще сыграл более 400 ролей по городам России.
Разнообразнейшая, невероятно гибкая актёрская техника, способность играть абсолютно любой жанр, перевоплощаться в любого персонажа, не бояться никаких ролей, включая женские -- всё это пришло, благодаря колоссальному опыту игры на разных сценах, как императорских театров, так и в антрепризе. Перед тем как дебютировать в 1880 году в Александринском театре -- эта дата обычно упоминается как начало его карьеры -- он уже отработал 13 сезонов по стране, исполняя драматические, оперные, опереточные, водевильные роли, выступал как чтец, куплетист, жонглер, фокусник, чревовещатель.
Обращаясь к опубликованным материалам о Давыдове, можно прочесть о его выдающихся работах в комедиях Островского: о прелестном в своей наивности Мишеньке ("Женитьба Бальзаминова"), нежном и восторженном Нарокове ("Таланты и поклонники"), трогательном актёре Шмаге ("Без вины виноватые") и многих других. Но в текущем репертуаре Давыдову приходилось играть и другие роли. Мало кто сейчас уже помнит популярнейшего драматурга В. Крылова, мастера "ремесленных пьес", пользующихся бешеным успехом у столичной публики; А. Крюковского, который перевёл и переделал на русский лад свыше 50 комедий западноевропейских авторов, и которого в шутку называли "перекройщиком в жанре забавного и смешного"; польского комедиографа М. Балуцкого... А между тем, именно их произведения составляли основу репертуара. И в этих развлекательных, коммерчески ориентированных спектаклях Владимир Давыдов играл честно и ответственно, привнося на сцену огромный запас житейских наблюдений.
Сильнейшее впечатление на зрителя производила роль Черемицина, чиновника-взяточника в спектакле "Омут" по пьесе М. Владыкина. Давыдов играл её фактически всю жизнь. Лукавый, ничтожный старикашка, полный воспоминаний о былых карьерных успехах, был и уморительно смешон, и временами страшен в своих пугающе правдивых, реалистичных красках.
Глубокая неудовлетворённость репертуаром приводит к тому, что при подписании очередного контракта в 1886 году Давыдов решительно выдвигает требование о предоставлении ему права отказываться от неподходящих ролей. Это был смелый поступок, который мотивировал и других актёров защищать себя и своё право на интересную, полноценную творческую работу. Получив отказ, Давыдов "хлопнул дверью" -- уехал из Петербурга на целых 2 года. "Сижу дома и изредка хожу смотреть Давыдова, который играет теперь у Корша, эка Питер прозевал такого актера",-- писал в одном из писем того периода А. П. Чехов.
В учебники по истории театра вошли "коронные" роли Владимира Давыдова -- Фамусов ("Горе от ума"), Городничий ("Ревизор") и Подколёсин ("Женитьба"). Трактовка Давыдова роли Городничего стала классической, и жива до сих пор: с мягким комизмом, в почти благодушных, вальяжных тонах рисовал актёр своего героя, подчёркивая его умудрённое многолетним опытом искусство житейского обхождения.
Пауза, деталь, жест
Тончайшие психологические узоры плёл Давыдов в гоголевской "Женитьбе", находя глубокое обоснование для каждого душевного движения Подколёсина. В особенности славилась сложной гаммой переживаний его пантомимическая пауза перед прыжком в окно. Давыдову было важно найти и сыграть внятные и логичные мотивировки, а не списывать финальный поступок незадачливого жениха на мгновенный сиюминутный порыв...
Вообще, о "давыдовских паузах" ходили легенды: в роли пьяницы Хлынова ("Горячее сердце" Островского) он выдерживал молчание больше пяти минут, и зрительный зал замирал, не в силах оторвать от него глаз. Сопровождался длительной паузой и первый выход Расплюева ("Свадьба Кречинского"). Рецензенты писали, что уже в этом бессловесном ещё персонаже угадывалось всё: и нравственное ничтожество, и беззаботность, и вместе с тем какая-то детская непосредственность. И всё это почти без трюков! Была лишь ненавязчивая игра деталью: актёр торопливо протягивал руку за чаем, который несли не ему, а потом боязливо отдёргивал её; быстро прятал перчатки, услыхав слова Нелькина о "негодяях в белых перчатках"и так далее.
Давыдов одним из первых русских актеров начал пользоваться при подготовке ролей изучением смежных областей искусства — литературы, живописи и т. п. Тетрадки его ролей всегда были испещрены многочисленными заметками, рисунками, схемами мизансцен, цитатами. Необычайная работоспособность сочеталась в нём с недовольством "дрессировкой" артистов, которую он называл "обезьяньей выучкой". Ему было важно в любом материале искать внутреннюю жизнь, психологические причины и следствия, человеческие проявления.
В драме А. Потехина «Виноватая» Давыдов играл роль старика Кутузкина, который страдает, видя, что его молодая жена, выданная за него по расчету, не просто не любит, а испытывает к нему отвращение. Артист передавал терзания Кутузкина, его страсть, пробуждение собственнических инстинктов мужа-тирана, подавляющих нежность и жалость к жене. Казалось бы, материал не слишком богатый -- семейная история -- но зрители были в восторге от подлинного драматизма, противоречивости натуры Кутузкина...
В чеховской драматургии стремление к подлинности позволило Давыдову создать убедительные и многогранные образы Фирса ("Вишневый сад", 1905), Чебутыкина ("Три сестры", 1910) и другие. Роль Иванова в одноименной драме писалась персонально "на Давыдова", и её исполнение на сцене Театра Корша было великолепно.
В 1886 году Островский лично приглашал Давыдова в труппу Малого театра, но перевод не разрешили -- дирекция справедливо полагала, что без ведущего артиста в столичном театре упадут сборы. Судьба распорядилась так, что артист всё же оказался в "доме Островского", но уже в новом веке -- в 1924 году. Оставалось ему жить всего год...