За дровами
(Записано со слов Халматова Сафрона Алексеевича)
Детство моё, наверное, как и детство любого другого человека в моём возрасте вспоминается мне как череда счастливых и иногда горестных для детского восприятия моментов. Хотя жизнь и не баловала нас тогда (наше поколение очень рано взрослело) мы всё же были дети. При всех наших взрослых заботах, радости и горести наши были детскими.
Произошло это событие в начале зимы 1940 года. Мне тогда ещё не было и десяти лет, а моему старшему брату Петру едва исполнилось двенадцать. Он был рослый, физически очень развитый, довольно умелый в работе, тогда, как я, ничем особенным не отличался от основной массы своих сверстников. Отца, почему-то не было тогда дома, наверное, как я сейчас понимаю, отправили его на какие-либо обязательные работы. Мало ли куда его отправляли в то время. Мать водилась дома с нашим младшим братишкой, который недавно родился. Мой старший брат остался старшим мужчиной в доме и с него был особый спрос, да и вообще, он с раннего детства был не по годам взрослым. Дома заканчивались дрова, и мать отправила нас за ними в лес. Предыдущий день мы готовились к поездке, переоборудовали сани-дровни, сняли доски, поставили на сани и закрепили поперечную перекладину, приготовили верёвки и вообще всё, что требовалось для предстоящей работы. Дело было, в общем-то знакомое, не раз мы ездили за дровами с отцом.
Наутро проснувшись, в первую очередь, как обычно, покормили коня, затем корову, потом уже зашли домой, чтобы поесть самим. Конь ведь тоже должен идти на работу сытым. Мать собрала нам в котомку нехитрую снедь: немного хлеба, немного арсы (излишками мы не были избалованы). Одеться, собраться, запрячь коня, всё это дело привычное, фактически наша каждодневная обязанность. Это то же самое, как в настоящее время собираться в школу.
Дорога в лес довольно накатанная, не один так другой из односельчан ездит за дровами, да и для колхозных нужд частенько кто-нибудь да возит дрова. Дорога в лес в основном вся в гору, в местах, где особенно крутой подъем или же дорога занесена снегом, мы, жалея коня, шли пешком. Это уже вошло в привычку, так все делали. Доехав до места, Пётр, как старший, пошёл выбирать сушину. Ходил он довольно долго, то сучковата, то тонковата, то ещё что-нибудь ему не нравилось. Наконец он выбрал, по его мнению, подходящее дерево, принесли от саней топор, пилу-двуручку (её в последующем называли «Дружба–2») и собрались валить. На моё замечание о том, что дерево для нас очень толстое, у него был железный аргумент - зато, сколько дров за один раз привезём. Подпилили с одной стороны, затем подрубили клин, как всегда, делал отец, после этого подпилили с противоположной стороны и, наконец, свалили дерево. На всё это ушло довольно много времени, всё-таки дети, и нам было далеко до сноровки взрослых, да и силы-то совсем еще детские. Отмерили и отпилили по длине бревно, как нам показалось подходящим, обрубили, как положено все мешающие сучки, подогнали коня и начали закатывать бревно на сани. Бревно действительно оказалось для нас толстоватым. Сколько времени мы промучились, закатывая его на сани, я сейчас даже не могу сказать. Нам каждый раз не хватало буквально чуть-чуть, и бревно скатывалось обратно в снег. Зимний день короток, солнце уже клонилось к закату. Скудная еда не давала сил, мы были уставшие, оба мокрые от пота и снега и растерянные от собственного бессилия. Вдруг, после того как бревно в очередной раз казалось уже зацепившееся на краю поперечной перекладины соскользнуло с саней, брат вдруг в сердцах ударил меня. Я упал в снег и заплакал от боли и обиды. Лежал я довольно долго, не хотелось вставать, очень хотелось кушать, хоть немного отдохнуть, да и обида на то, что наказан без вины давила на сердце. Пётр, тоже понимая всё это, сидел на бревне ко мне спиной и долго молчал.
Наконец он встал, подошёл, начал гладить меня по голове, уговаривая, чтобы я встал, просил прощенья. «Вот сейчас погрузим бревно и сразу поедем домой», - приговаривал он. Конечно, сколько можно лежать в снегу, я встал, вытер слёзы и, промучившись ещё какое-то время, мы наконец закатили это треклятое бревно на сани. Радости нашей не было предела, забыта обида, ну подумаешь, один раз дал тумака, зато бревно на санях. Дальше уже дело техники, установить, закрепить, правильно увязать. Это-то уж мы умеем, проходили.
Когда выезжали из леса, было уже почти совсем темно и только чуть темнее окружающей снежной целины, санная дорога. До дома мы доехали быстро, всё-таки, груз для нашего коня был видимо не очень велик. Так сказать, детский груз.
Когда подъезжали к дому, увидели мать. Ворот у нас не было, а были обычные деревенские прясла, она стояла у прясла и смотрела в темноту, на дорогу. Чего, наверное, она не передумала, пока ожидала нас. Загнав во двор коня, мы просто распрягли его и загнали на скотный двор. Мать отправила нас в дом, сказав, что всё остальное сделает сама.
Это было наше детство.