Наташа шла по серому обшарпанному коридору. Откуда-то доносились лязг металлических затворов и крики. Запах здесь стоял жуткий: пахло протухшей едой и еще непонятно чем, казалось, стены источали зловоние. Наталью Владимировну сопровождала толстая пожилая женщина в форменной одежде. На распухшем лице горели злобой маленькие глазки. Тонкие губы сжаты.
От мерзкого запаха Наташу мутило и она приостановилась.
- Иди, иди, - грубо сказала женщина-охранник и сильно толкнула арестантку кулаком в спину. – Обвыкнешь, уголовница. Корчут из себя кисейных барышень, а потом так и смотрют, чтобы к охраннику в штаны залезть. Иди, иди.
Подгоняемая злобной теткой, Наташа ничего не ответила. Она вообще не хотела говорить. Она хотела ничего не видеть, ничего не слышать. В ее душе что-то умерло. Умерло то, что давало жизненные силы. А может быть, умерла сама душа, а телесная оболочка продолжала существовать? Но для чего и для кого? Чтобы испытывать физические муки? Наташа смирилась. Взгляд ее был пуст, как и пусто то место где должна быть душа.
Тетка остановила Наталью перед большой металлической дверью.
- Стоять. Лицом к стене. Руки за спину, - командовала она.
Загремели засовы. Дверь отворилась. Наташа робко вошла вглубь комнаты, осмотрелась. Здесь уже не было кроватей, как в больничной палате, а стояли деревянные нары. На нарах сидели и лежали женщины все одетые в серые арестантские одежды. По камере распространялось зловоние еще сильнее, чем в коридоре. Из маленького окошка еле-еле пробивался свет, который слабо освещал помещение.
- Господи, молоденькая какая. Тебя-то за что? – спросила одна из арестанток, тучная пожилая женщина.
- За убийство, - надломленным голосом ответила Наташа.
- Кого ж ты, бедовая, погубила? – продолжала расспрос арестантка.
- Мужа… Только я не убивала…
- А здесь никто никого не убивал, и никто ничего не крал. Мы здесь просто так сидим, - встряла в разговор молодая бойкая женщина. – Я вот тоже не за что сижу.
- Уж конечно, Дунька, ты у нас святая. Да все знают, как ты с любовником воровством промышляла. Помолчала бы, воровка! – выкрикнула из угла комнаты рыжеволосая женщина.
- А ты, убогая, мне рот не затыкай! Щас космы-то повырываю!
- Это кто кому повырывает! Сейчас я тебе морду-то разукрашу.
Две женщины сцепились бы в драке, если бы не встала промеж них молодая стройная цыганка.
- Ну-ка, вы, вороны, раскаркались. Живо по местам. Чтобы я не слышала вас. Никакого покоя. Прочь пошли, - властно сказала она.
Скандальные женщины безоговорочно послушались цыганку, и разошлось по своим нарам.
- Сама ворона. Покоя ей захотелось, - ворчала себе поднос Дунька, но когда обернулась, и ее взгляд встретился с взглядом цыганки, замолчала.
- Ну, что красавица, вот мы с тобой и встретились, - обратилась цыганка к Наталье Владимировне. – Аль, не признала?
Наташа долго всматривалась в лицо цыганки, но в темноте его было сложно узнать. Вскоре знакомые черты лица цыганки всплыли в памяти, и Наталья Владимировна узнала Бэлу. Это была та цыганка, которая не захотела взять у нее кольцо за гадание. Лицо из прошлой жизни.
Наташа, казалось, не улыбалась целую вечность, но, увидев Бэлу, улыбка озарила ее лицо. Что-то теплое, мягкое проснулось внутри нее, может быть – душа. На смену улыбки, рыдание вырвалось из ее груди. Наташа бросилась в объятия цыганки, совершенно незнакомого человека, но почему-то самого дорого в эту минуту.
- Бэла, милая Бэла! – плача, повторяла Наташа. – Бэла!
- Узнала, милая, - спокойно сказала Бэла и погладила по голове Наташу. – Успокойся, не плачь. Пойдем. Вот свободная койка.
Наташа с узелком в руках, сопровождаемая цыганкой, села на кровать. Она держала в своей руке руку Бэлы, боясь ее выпустить. Две женщины молча сидели и думали каждый о своем. В камере была тишина. Все заключенные с интересом наблюдали за происходящим.
- Ты все знала? – нарушила тишину Наталья Владимировна.
- Ну, как я могу все знать. Нет, конечно. Я видела только горе и несчастье. Видела рок нависшей над тобой. Но что могло с тобой случиться, я не знала.
- Как так?
- По руке и по глазам человека могу прочитать, что его ждет, какая судьба ему уготована, - ответила Бэла.
- А можешь сказать, почему несчастья сыплются на мою голову одно за другим?
- Могу. Все мы отвечаем за чьи-то грехи. Может быть, кто-то из твоих предков был лихим человеком, а ты теперь расплачиваешься за его грехи.
- Мои родители и бабушка с дедушкой были добрыми и достойными людьми. Я не знаю человека, который бы сказал о них плохое слово.
- Эх, милая, да кабы все знать о наших предках… Вот кем были твои про- , про-, про- родители. Чем они занимались. Я вижу ты из богатой семьи. А как сколотили свое состояние твои предки? Всегда ли они поступали по чести и совести? Были ли люди, которые проклинали бы весь ваш род?
Наташи ничего не ответила, а только опустила голову. Слезы капнули на ее руку.
- Вот видишь, не все так просто в жизни.
Наталья Владимировна о своих предках знала все только хорошее. Но, может быть, существовало что-то ей не известное. Может быть, предки имели какую-нибудь тайну. Но если ей ничего не известно, то, как можно что-то узнать сидя здесь, в тюремной камере. Да и какое теперь это имеет значение. Невозможно повернуть время вспять. Все что свершилось в судьбе Наташи, уже свершилось.
- Единственное, что я могу тебе сказать, так это то, что ты последняя из своего рода, и все горести, несчастья и проклятья, связанные с вашей семьей закончатся, - тихо сказала Бэла, подумала немного и добавила:
- Ночью я тебе смогу сказать, кто проклял весь ваш род. А сейчас отдохни. Впереди у нас тяжелая ночь.
Наталья Владимировна послушалась. Она, не снимая одежды, завалилась на кровать и, обнимая свою котомку, уснула. Ее никто не беспокоил. Бэла обвела сердитым взглядом своих сокамерниц, которые тихо сидели на своих местах.
Бэлу в камере слушались: то ли боялись, то ли она пользовалась авторитетом у своих товарок. Но если Бела сказала «тихо», значит, наступит тишина и никто не посмеет рта открыть. Многие бросали косые взгляды в сторону цыганки, но открыто противоречить ей не смели. Бэла держалась обособлено, практически ни с кем не общалась, не вела душевных бесед. Появление Наташи смягчило сердце цыганки. И она решила опекать бедную несчастную девушку.
Наташа проснулась ближе к полуночи. Над ней, склонившись, сидела Бэла. Арестантки не спали, им было интересно, что будет происходить сегодня ночью.
Яркое пламя одной свечи освещало комнату. Какие-то тени копошились в углу камеры. Это пожилая женщина, которая первая встретила Наташу, и Дунька пытались соорудить что-то напоминающее ширму. Они шепотом переговаривались между собой. Когда все приготовления было закончены, Бела перенесла свечу за ширму и пригласила Наташу. В камере стало темно. Арестантки, опасаясь чего-то непонятного, прижавшись друг к дружке, сидели на нарах и молча смотрели на ширму из-за которой пробивались неяркие лучики света.
Бела и Наташа, взявшись за руки, сидели друг против друга. Табурет со свечей стоял между ними. Бела долго и пристально смотрела в глаза своей подопечной, стараясь что-то в них прочитать. Потом ее веки сомкнулись, и цыганка погрузилась в глубокий сон. Не прошло и десяти минут, как Бэла резко открыла глаза. Что напугало ее. Бэла встала, немного прошлась, потом села на свое место и заговорила:
- Эх, милая, страшно проклятье нависло над вашим родом. В крови, ох, в крови руки твоих предков. Душегубы они у тебя.
- Не правда, - возмутилась Наташа. – Наш род древний и благородный.
- Древний-то он древний, да вот с благородством оплошал. На крови все богатство ваше замешено, на крови безвинных людей.
Наташа закрыла лицо руками. Послышались всхлипы, это плакала Наташа.
- Да, не казни ты себя. Ты тут не виновата. И родители, и бабушка с дедушкой, и прабабушка с прадедушкой не виноваты. Они не знали ничего, - успокаивала Наташу Бэла. – Это ваш древний предок виноват. Это он окропил землю чужой кровью. А твои родные и близкие люди выполняли свой долг перед отечеством достойно. Поэтому и возвеличился ваш род.
- Что? Что ты увидела? Расскажи! – Наташа схватила руки Бэлы и стала умолять ее. Слезы текли из глаз несчастной. – Расскажи, мне нужно, мне очень нужно знать почему, за что, горе не отступает от меня! Почему и за что я проклята! Мне тогда станет легче. Я буду точно знать, за что страдаю. Ведь не может человек безвинно страдать! Значит, я виновата, что родилась в этом проклятом роду и должна нести бремя горестей за своих предков, которые так сильно нагрешили в жизни! Я должна быть наказана. Я должна искупить чужие грехи. Я должна покаяться за своих предков и вымолить у Бога прощение за совершенные злодеяния. Милая, милая Бэлочка, скажи, что ты видела!
Бэла внимательно посмотрела на Наталью Владимировну. «Бедная, бедная девочка» - подумала она.
-Ладно, слушай.
Яркий солнечный день. На пригорке стояла маленькая деревянная церквушка. Издали купала этой церкви переливались серебряным цветом, но вблизи они оказались деревянными, сделанными из маленьких липовых дощечек. Вокруг церкви толпились люди в разных одеждах, кто в татарских халатах, кто в цветных рубахах и широких штанах. Все они были вооружены короткими саблями, топориками, луками и стрелами. Кто-то делил церковную утварь из разграбленной церкви, кто-то просто отдыхал, расположившись на земле, а кто-то просто слонялся. Везде слышалась нерусская речь, громкий хохот. Явно люди были довольны.
Неподалеку от оживленной толпы в окружении вооруженных людей сидели русские крестьяне, прикованные цепями. Женщины склонились над плачущими детьми и пытались их успокоить. Мужчин было мало, и все они были попарно привязаны. Горе и страдание витало в воздухе над этой группой людей.
Двое в ярких халатах прохаживались вокруг несчастных и рассматривали их. Довольные, потирая руки, они что-то обсуждали на своем языке.
Рядом с входом в церковь расположился богатый татарин. Он отличался от окружающих внешним видом: роскошным халатом, сытым лоснившимся лицом и властным взглядом. Вокруг него, как преданные псы, стояли его охранники. Напротив богатого татарина сидел русский человек, тоже не низшего сословья. Они мирно беседовали.
- Э-э, урус, хороще служишь. На, заслужил, - богатый татарин передал русскому мешочек с деньгами.
- Не за деньги я тебе помог, - вернул русский татарину мешочек. – У меня к тебе другой интерес.
Татарин прищурил и без того узкие глаза, заулыбался и спросил:
- И что тэбе нужно?
- Девку самую красивую, что сам укажу.
Собеседники громко рассмеялись, а татарин шутливо погрозив толстым, коротким пальцем, сказал:
- Урус хитрый как лис. Так что ты хочешь?
- Дельце у меня к тебе есть. Надеюсь, что ты мне в этом поможешь. Только уговор, никто не должен знать об этом.
Татарин пожал плечами, как бы соглашаясь с ним. Русский поведал ему, что есть у него двоюродный брат, богатый человек. Только богатство его ему не нужно. А хочет русский отомстить брату за то, что принял брат наследство его отца как должное. Принял он наследство и приумножил его, а вот сам он, получив меньшую долю приумножить не смог, брат мешает. Вот и задумал русский извести брата и все его семейство с помощью татарина.
- Убьешь его, жену и детей. Чтобы духу их на земле не было. Мне дышать легче станет. Жить буду по-человечески. Он мне всю жизнь отравил.
Слушал татарин своего собеседника и поддакивал ему:
- Дескать, правильно. Конечно…
А потом сказал:
- Ты мне помог – я тебе помогу.
Сговорившись о выгодах, собеседники расстались. Русский уходил прочь, а богатый татарин, посмотрев ему вслед, плюнул и сказал:
- У, шайтан.
Рассвет озарился ярким пламенем горевших домов. Плач доносился отовсюду. Казалось, что земля стонет от бесчинств творившихся на ней.
- Брату своему спасибо скажи, - сказал богатый татарин лежащему на земле почти раздетому мужику.
Мужик приподнял голову. Удивление и ужас были в его глазах. Богатый татарин ухмыльнулся и пнул его ногой.
- Брату своему спасибо скажи, - повторил татарин.
- Да будь он проклят! – в сердцах воскликнул мужик, когда он понял смысл сказанных слов татарином. – Будь проклят он и весь его род! Будьте прок…
Мужик не успел договорить, как на его шею опустился короткий меч богатого татарина.
- Вот и все. Больше я ничего не видела, - закончила свой рассказ Бэла.
Наташа была поражена рассказом цыганки. Неужели такое возможно? Неужели возможно увидеть как наяву то, что случилось много-много лет тому назад? Неужели возможно, что ее дальний предок так подло мог убить своего брата и его семью? Неужели жадность и зависть может так переполнить душу человека, что он способен предать все: свой народ, своих родных и близких ему людей? И это ее предок! Вот за какой грех теперь ей, Наташе, приходится расплачиваться.
- Вот это судьба, - нарушила тишину тучная пожилая женщина. – Живешь себе, живешь, и не знаешь, за что страдаешь. А оно вона как получилось. За чужие грехи расплачиваешься.
- Да это брехня, - строптиво заявила Дунька. – Придумала все Бэлка. Ну, как, скажите на милость можно увидеть прошлое? Конечно, проверить-то никак нельзя.
Бэла подошла близко к Дуньке, наклонилась над ней и, глядя в глаза, спросила:
- А ты мне не веришь?
- Сомневаюсь, - Дунька отвела свой взгляд от глаз цыганки, оттолкнула ее и выкрикнула:
- Что таращишь на меня свои бельма! Всех тут запугала, цыганка чертова. Где доказательства, что ты правду говоришь. Вам, цыганам, соврать, что раз плюнуть.
- Ты мне не веришь? – Сев на свое место, спросила Бэла.
- Нет, - твердо ответила Дунька.
- Твое право. Ладно, бабы, ложитесь спать. Уж почти и ночь прошла.
Наташа прилегла на нары. Сон не шел. Ей не мешали вздохи, сопение и храп спящих женщин, ей мешали ее собственные мысли. Рассказ Бэлы потряс ее. Наташа поверила цыганке. А что ей оставалось делать? Это было единственное объяснение ее несчастий. Вот уже и первые солнечные лучи. Они, едва пробившись через маленькое оконце с решеткой, согревали и убаюкивали. Мысли улетучились, и Наташа уснула.
Жизнь в камере почти не отличалась от жизни в больнице. Те же склоки, дрязги, скандалы. Женщины никак не могли найти общий язык. Но что они все делили, Наташа понять не могла. Ведь они объединены одним горем, могли бы понять и морально поддержать друг друга. Здесь сидели разные люди: и воровки, и убийцы, и поджигательницы. Конечно они заслуживали наказания, но можно же не усугублять своего положения постоянными распрями. Ан, нет, покричать, поругаться и даже подраться, потаскать друг друга за волосы – это все вносило разнообразие в их однообразную монотонную жизнь. Помимо всего прочего, женщины умудрялись добывать спиртное. Когда в камере появлялась водка, начиналось общее «веселье». Арестантки пили, потом жаловались на судьбу, и все «веселье» заканчивалось расцарапанными лицами и вырванными клочьями волос.
Наталья Владимировна наблюдала за происходящим и ужасалась. Она, воспитанная в благочестивой семье, не могла понять, как могут так низко опуститься люди. Единственной отрадой была Бэла. Цыганка не ввязывалась в склоки, но в самый их разгар могла одним словом обуздать скандалисток. Женщины видели, что Наташка, как они ее называли, находится под покровительством Бэлы, и поэтому ее не трогали.
Наташа смирилась со своим положением. Она часто вспоминала рассказ Бэлы. Вспоминала и представляла те ужасы, которые пришлось испытать людям по воле судьбе ставшими жертвами ее дальнего предка. Наташа уже понимала, за что страдает, и от этого понимания ей становилось легче. Все в мире закономерно. Если где-то далеко, в пространстве или во времени, безнаказанно совершается зло, значит, где-то рядом его искупают другие люди. Наташа надеялась, что Господь сжалится над ней, простит ее предка и освободит ее от страданий. Каждую минутку, она обращалась к Богу и молила его прощении. Теперь Наташа понимала, что она послана в этот мир для искупления чужих грехов.
Настал день суда. Наталья Владимировна в арестантской одежде шла по светлому коридору. Ее сопровождали два охранника. Один пожилой крепкий мужчина с добрым лицом. Второй – молодой парнишка. Он изредка посматривал на арестантку, и когда их взгляды встречались, щеки юноши густо краснели. Пожилой мужчина видел, как смущался его товарищ и грустно усмехался себе в бороду.
Горе и страдания нанесли свой отпечаток на лицо молодой женщины. Глаза были полны грусти. Уголки губ опущены. Бледное лицо. Все это исказило бы красоту любой другой женщины, но только не Наташи. Она стала более загадочной и неповторимой. Печальная красота…
До суда оставалось немного времени, поэтому Наталью Владимировну не стали заводить в зал суда, а завели в небольшую комнату. Наташа села на скамейку, опустила глаза и стала перебирать тонкими пальчиками ниточку, оторванную от арестантского халата. Охранники сели рядом с ней.
- На, поешь, - предложил Наташе пожилой мужчина краюшку черного хлеба.
Наташа отрицательно покачала головой. Ей было стыдно брать хлеб.
- Бери, бери. Вона кака худа. Свалишься еще. Бери, покушай. Я знаю, долго они тебя мучить будут. Сами в перерыве пойдут – брюхо набьют. А горемыки, словно, нелюди какие, голодные сидят. Так что не выкобенивайся тута, бери и ешь, коль дают, - строго сказал добрый человек.
Наташа с благодарностью в глазах посмотрела на него и взяла краюху.
- Спасибо.
- Кушай на здоровье. Меня дядька Трофим звать, - добродушно ухмыляясь, представился пожилой мужчина. – А его, Федором.
Молодой человек украдкой посмотрел на Наташу и смущено опустил голову. На время Наташа забыла, зачем и где она находится. Рядом с ней два человека, от которых излучается доброта и благодушие. На душе стало легко и хорошо. Впервые за долгое время «заулыбались» ее глаза.
- Молодой ешо. Первый раз конвоирует. А как повезло ему, сразу такая краля досталась. Конвоировал бы каку бабку-отравительницу или разбойника-грабителя, так бы не конфузился, - дядька Трофим слегка локтем подтолкнул Федора.
Бедный Федя покраснел так, словно его варили. Наташа, видя его смущение, сказала:
- Ничего привыкнешь.
- Да, я ничего, - единственное, что смог вымолвить Федя.
Все хорошее имеет свойство заканчиваться. Вот и сейчас, приятная беседа прервалась. В комнату вошел молодой человек и приказным тоном сказал:
- Вводите обвиняемую.
Что-то оборвалось в душе Наташи. Страх и тревога отобразились на лице женщины. Пять мучительных шагов, и Наталья Владимировна оказалась в огромном зале, залитом ярким солнечным светом.
Зал был полон незнакомых Наташе людей. В центре стоял огромный дубовый стол. Но пока он пустовал. Рядом со столом, напротив друг друга стояли два стола поменьше. За одним столом сидел уже знакомый нам адвокат, Василий Степанович. Он нервно перелистывал бумаги, создавая видимость активной деятельности. «Бегающие» глазки посматривали то на прокурора (он сидел напротив), то в глубь зала и опять возвращались в бумаги.
Прокурор чинно сидел на своем месте и, ухмыляясь, наблюдал за адвокатом.
Напротив судейского стола, удобно расположившись, сидели присяжные заседатели. Это были совершенно разные люди, из разных социальных прослоек. Наталья Владимировна увидела знакомые лица. Среди них были и князь Ремезов, давнишний друг Александра Сергеевича, и граф Остахов, любивший пропустить рюмочку другую с ее мужем, и еще несколько человек, часто посещавших дом Наташи и ее мужа. Вели себя все эти люди тоже по-разному. Кто-то сидел тихо с безучастным видом, ожидая начала процесса. Кто-то, найдя в своем соседе достойного собеседника, говорил без умолку.
За креслами присяжных заседателей сидели праздные зеваки, которым интересно присутствовать на судебном заседании, чтобы было о чем сплетничать. Среди этих людей Наташа увидела Марию Матвеевну, главную сплетницу высшего общества Москвы. Не сочувствие к бедам Натальи Владимировны, не горечь потери Александра Сергеевича, не желание восстановления справедливости, а возможность быть первой в курсе всех событий привели ее сюда. Как же приятно будет ей как очевидице судебного заседания, со знанием дела, заявлять:
«А, она, нахалка, посмела заявить, что не виновна…»
Или
«Бедный, бедный Алексей Павлович как же он переживал… Потерял самого родного человека… Но он, молодец, держался на суде с достоинством…»
Молодой человек, который велел ввести обвиняемую в зал суда, скорее всего, секретарь судебного заседания, встал и громко заявил:
- Встать! Суд идет!
Во главу дубового стола прошел крупный мужчина, скорее всего судья. Рядом с ним расположились двое щуплых средних лет мужчин, наверное, помощники судьи. Все трое были одеты в судейские мантии, а на головах – колпаки с кисточкой. Сам судья в этой одежде смотрелся неплохо. Его солидная фигура, облаченная в огромный балахон, казалась неприступной горой. А вот его помощники были похожи на две маленькие кочки.
Судья и помощники о чем-то шепотом перемолвились.
Наташа смотрела на всех этих людей и думала: «Неужели они будут решать мою судьбу. Ведь им безразлично, что со мной будет дальше. Главное наказать виновного. А найти виноватого? Кому это нужно? Никому.» Как ни странно, но Наташа чувствовала моральную поддержку только со стороны своих конвоиров. Она чувствовала сострадание только от дядьки Трофима и молоденького Феди. А ведь в зале были люди, которые раньше часто посещали ее дом, выражали ей и уважение и почтение. Неужели, все эти люди смогли так быстро поменять свое отношение к ней, неужели ни один из них не верит в ее невиновность. Кто-то из прежних знакомых не решался посмотреть ей прямо в глаза, они просто отводили взгляд, а кто-то смотрел с таким презрением, что холодок пробегал по спине.
Началась обычная для судей, секретарей, приставов и присяжных заседателей процедура. Сначала перечислили присяжных заседателей, поименно называя каждого, их чины, регалии. Выяснили, кто не явился, какие меры наказания будут к ним применяться. Судья методом жеребьевки назначил новых присяжных из числа запасных. Потом судья предложил священнику провести заседателей к присяге. Священник и присяжные подошли к аналою, стоящему под образами.
Священником оказался молодой упитанный розовощекий человек. Он как-то нелепо смотрелся в рясе и с золотым крестом на груди.
- Поднимите правую руку, - сказал молодой священник, складывая пальцы в щепоть. – И повторяйте за мной.
По мере того как говорил священник, его щеки превратились из розовых в ярко красные. Было видно, что молодой человек волнуется. Наверное, он впервые приводил к присяге заседателей. Но подошел он к этой процедуре со всей степенью ответственности. Священник четко произносил каждое слово и старательно крестился:
- Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, перед святым его Евангелием и животворящим крестом Господним…
После присяги присяжные заседатели в совещательной комнате выбрали старшину. Им оказался пожилой степенный мужчина. По его внешнему виду можно определить, что это отставной военный высокого чина. Самым примечательным в его лице были густые с проседью усы, браво торчащие во все стороны.
Как только присяжные во главе со старшиной разместились в креслах на первых рядах зала заседания, председатель громким голосом разъяснил присутствующим об их правах, обязанностях и ответственности. Окончив свою речь, он обратился к подсудимой:
- Наталья Владимировна Талызина, встаньте.
Наташа встала. Все поплыло перед ее глазами. «Господи, помоги мне пережить весь этот кошмар» - подумала она.
- Ваше имя?
Наташа спокойно назвалась.
- Дворянка.
- Сколько вам лет?
- Двадцать четыре.
- Какой веры?
- Православная.
- Судились когда прежде?
- Нет, - слезы выступили на глазах Наташи. Но она, не моргая и не стряхивая слез, чтобы никто их не заметил, продолжала прямо смотреть на судью.
- Копию с обвинительного акта получили? – продолжал задавать вопросы судья.
- Получила.
- Садитесь.
После допроса обвиняемой, судья перечислил свидетелей и предложил им на время покинуть зал судебного заседания. Свидетели, Наташа знала их всех, это были прислуга, дворовые, доктор Ипатьев и… и Алексей Павлович, встали со своих мест и вышли из зала. По мере того как свидетели выходили, Наташа видела выражения их лиц. Простые люди, которые от Наташи видели только добро и заботу, не смели поднять глаз на нее. Видно было, как переживали и сочувствовали они ее горю. Доктор Ипатьев равнодушно посмотрел на бывшую свою подопечную, не с ним же случилось горе. Он присутствует здесь, в зале суда, по необходимости, как свидетель, не более того. А вот Алексей Павлович. Сколько ненависти и высокомерия в его лице! Он словно старался спалить взглядом обвиняемую. Спалить так, чтобы не осталось и горстки пепла. «Убийца!» - его глаза «кричали» это слово.
Секретарь судебного заседания, молодой человек, встал и начал зачитывать обвинительный акт. Он читал громко и внятно, проговаривая каждое слово. Хоть секретарь был и молод, но было понятно, что это не первое его заседание. Он не волновался, а со знанием дела выполнял свои обязанности.
Обвинительный акт читался минут на тридцать. И эти тридцать минут тянулись очень долго. Наташа не услышала ничего нового из речи секретаря. А вот судья, присяжные заседатели и присутствующие слушали акт внимательно, казалось, ловили каждое слово. Шутка ли дело, обвинялась дворянка, графиня, в убийстве собственного мужа.
В обвинительном акте говорилось, что такого-то числа, такого-то года, на такой-то улице, в доме номер такой-то был убит дворянин, граф Талызин Александр Сергеевич. Смерть наступила в два часа ночи от выстрела в грудь. Револьвер, из которого совершен выстрел, прилагается в качестве вещественного доказательства. На месте преступления была обнаружена жена убитого дворянка Талызина Наталья Владимировна. Она лежала в бессознательном состоянии с револьвером в руке…
В акте подробно описывалась место преступления, характер ранения графа Талызина, показания свидетелей, описания очных ставок, мнения экспертов-криминалистов, экспертов-медиков и так далее…
Заключение обвинительного акта сводилось к тому, что дворянка Талызина Наталья Владимировна обвиняется в смерти своего мужа дворянина Талызина Александра Сергеевича. Преступление это предусмотрено такими-то пунктами такой-то статьи Уложения о наказаниях. Посему и на основании статьи такой-то Устава уголовного судопроизводства дворянка Талызина Наталья Владимировна подлежит суду окружного суда с участием присяжных заседателей.
На этом закончил чтение обвинительного акта секретарь судебного заседания. С чувством выполненного долга молодой человек сложил документы и сел на свое место.
- Дворянка Талызина Наталья Владимировна, вы согласны с обвинением? – спросил судья, когда чтение обвинительного акта было закончено.
- Нет, - твердо ответила Наталья Владимировна.
По залу разнесся негромкий негодующий шепот присутствующих. Их явно удивил отрицательный ответ подсудимой. Все были в полной уверенности в том, что Наталья Владимировна убила своего мужа.
- Прошу тишину в зале суда, - строго заявил судья, а потом обратился к Наташе:
- Садитесь.
Наташа села и обвела взглядом присутствующих в зале. Только враждебные лица.
Судья о чем-то посоветовался со своими помощниками и опять обратился к Наталье Владимировне:
- Подсудимая, расскажите как, по-вашему, был убит ваш муж.
Наталья Владимировна встала. Что говорить, она не знала. Подумав некоторое время, заговорила:
- Проснулась я оттого, что почувствовала, как на меня наваливается что-то тяжелое. Я испугалась, вскрикнула и увидела какую-то тень, метнувшуюся к окну. Я не поняла, кто это был. В этот момент в комнату вбежал мой муж. Раздался выстрел. Последнее, что я помню, это падающий навзничь Александр Сергеевич.
Слезы брызнули из глаз Наташи.
- Успокойтесь, подсудимая. Постарайтесь вспомнить, кто на вас наваливался.
- Я не знаю.
Наташа знала, кто это был. Но почему не назвала имя убийцы мужа? Может быть, она чувствовала, что ей никто не поверит. Слишком очевидны были факты против нее. Или может быть, у нее в глубине души еще теплилась надежда, что Алексей Павлович сам признается в содеянном. Что проснется в нем совесть, и он сам расскажет, как все было. Или может быть, она жила былыми чувствами к этому человеку, помнила его слова о любви. Может быть, произнеся его имя, она предаст воспоминания о своей любви к нему, предаст то прекрасное, что поселилось, хоть и ненадолго, в ее душе. Она любила его искренне, а любящий человек пожертвует собой ради любимого. Но он же предал ее, он же использовал ее в своих корыстных целях. Наташа это понимала, но произнести его имя в зале суда, она не могла.
А что же Алексей Павлович? Выражение его лица не менялось: все тот же холодный, настороженный взгляд, плотно сжатые губы, надменность и уверенность в себе. Он сидел в коридоре в окружении других свидетелей. Все молчали. Если вдруг, кто-то из свидетелей пытался о чем-то заговорить, Алексей Павлович «бросал» в их сторону такой взгляд, что все замолкали.
Продолжался допрос обвиняемой. Прокурор, поднявшись с места, задал вопрос:
- Скажите, обвиняемая, каким образом в ваших руках оказался револьвер?
- Я не знаю, - устало ответила Наташа.
Прокурор, удовлетворенный ответом, довольный сел на свое место и что-то записал в свою тетрадь.
Наталье Владимировне задавали вопросы и адвокат, и прокурор, и судья. И практически на все вопросы она однозначно отвечала: «Не знаю». Что нового она могла сообщить суду? Ничего. У нее нет ни свидетелей, ни фактов, которые могли подтвердить ее невиновность. И Наташа смирилась. Будь, что будет. Ничего нельзя изменить и исправить.
Допрос обвиняемой закончили и в зал суда пригласили свидетелей. Для начала священник привел их присяге. Свидетели старательно повторяли каждое слово, сказанное священником. После присяги их опять вывели из зала суда, оставив только Алексея Павловича.
- Ваше имя? – задал дежурный вопрос судья.
- Талызин Алексей Павлович, - уверено ответил свидетель.
- Ваше звание?
- Дворянин.
- Веры какой?
- Православный
- Женат?...
Алексей Павлович смотрел на судью честными глазами и четко отвечал на вопросы.
- Знакома ли вам подсудимая?
- Да, - Алексей с презрением посмотрел в сторону Натальи Владимировны. – Это жена моего дяди, Талызина Александра Сергеевича.
- Как давно вы знакомы? – продолжал спрашивать судья.
- О том, что мой дядя женился на молодой женщине, Наталье Владимировне, я знал давно из писем дяди. Но познакомился с ней совсем недавно, недели за две до ее ареста, - Алексей Павлович сделал многозначительную паузу и продолжил:
- Да, недели за две, как она убила моего дядю.
Слова Алексея, словно ножом полосонули по сердцу Наташи. Она подняла глаза на него и пристально посмотрела в его сторону. Их взгляды встретились. Алексей смотрел на Наташу с презрением и отвращением, как смотрят на убийц. Но ведь убийца он!...
Бедная женщина отвела взгляд. Опустила голову и так, не поднимая головы, сидела на протяжении всего допроса Алексея Павловича. Ей было больно смотреть в его сторону. Предательство, самый страшный из человеческих грехов! Этот грех унижает и убивает душу. Как ядовитая змея жалит в самое сердце, так предательство уничтожает человеческую сущность. Как страшно быть преданным! И кем преданным? Человеком, который клялся в любви! Человеком, которого любила всем сердцем искренней любовью! Слезы застилали глаза. Это были не слезы жалости к себе и обиды, это были слезы, опустошающие душу. Наташа умирала, но умирала она не физически, а душевно. Больше нет ее, есть только телесная оболочка, которой придется существовать и испытывать физические страдания. И Наташа уже готова к ним. Как страшно!
После допроса, Алексею Павловичу предложили присесть на специально отведенное место для свидетелей в зале суда. Алексей, гордо подняв голову, удобно устроился на деревянном кресле и больше не смотрел в сторону Натальи Владимировны.
Затем поочередно приглашались для допроса остальные свидетели. Все они говорили одно и тоже: была ночь, все спали, раздался выстрел, проснулись, побежали в комнату, откуда раздался выстрел, на пути встретили Алексея Павловича, он тоже туда спешил, и страшная картина убийства. На вопрос «Кто, по-вашему, совершил убийство?» Прислуга и дворовые с замешательством отвечали, что они не знают, что Наталья Владимировна невероятной доброты и отзывчивости человек, и она не могла убить своего мужа. Но факт остается фактом: рядом с телом убитого лежала обвиняемая с револьвером в руке. Полицейский и доктор Ипатьев в подробностях описали картину, которая предстала перед ними, когда их вызвали на место пришествия. Все показания сводились к тому, что убийца – Наталья Владимировна.
Среди свидетелей была и Настенька. Бедная девочка, как только увидела Наталью Владимировну, сразу же заплакала. Ей было жалко свою хозяйку. Но чем она могла ей помочь? Ничем. Настенька отвечала на вопросы, глотая слезы. А когда прокурор спросил:
- Кто, по-вашему, совершил убийство?
Настенька в голос зарыдала и выкрикнула:
- Кто угодно, только не Наталья Владимировна! Это не она! Она не могла! Она добрая!
С девочкой случилась истерика, и ее под руки вывели из зала суда. В зале началось перешептывание, все были возмущены поведением свидетеля. Только один человек сидел невозмутимо, отрешенно, это была Наталья Владимировна.
- Тишина в зале! - громко сказал судья и стукнул молоточком по металлической тарелке. Раздался звон, и наступила тишина.
После допроса свидетелей, прокурор предложил присяжным заседателям осмотреть вещественное доказательство, револьвер из которого, якобы, Наталья Владимировна выстрелила в своего мужа.
- Однако, тяжелый, - сказал староста присяжных заседателей, подержав в руке револьвер. – Как молодая хрупкая женщина смогла его удержать, да еще выстелить из него? Тут нужна сноровка.
В зале суда опять зашумели. Тогда прокурор встал и заявил:
- У следствия тоже вставал этот вопрос, и мы нашли на него ответ. В порыве душевного неравновесия, то есть, в повышенном возбуждении, человек способен на многое. У него раскрываются резервные силы, и он может совершать несвойственные ему поступки. Так молодая женщина, увидав своего мужа, сильно разволновалась и, выхватив револьвер, выстрелила. Был же случай, когда во время пожара очень пожилая женщина схватила свой сундук с приданным и сама, собственноручно, утащила его в лес. А когда пожар потушили, то четыре мужика не могли сдвинуть его с места. Вот вам парадокс человеческих возможностей.
- Протестую! – возмутился адвокат. – Прокурор оперирует не научными данными. Кто может подтвердить, что этот сундук бабка сама дотащила с лес?
- Прения еще не начались. И мы сейчас не рассматриваем случай с сундуком. Ближе к делу господа, - спокойно сказал судья.
- Так вот, господа, - продолжил прокурор. – Мы проконсультировались у психиатров, и они дали нам заключение, что Наталья Владимировна в порыве гнева способна была выстрелить из револьвера. Это подтверждается документально.
Прокурор вышел из-за стола и передал документ, подтверждающий его слова.
Как только прокурор сел на свое место, встал адвокат и заявил:
- Прокурор сам себе противоречит. Сначала он заявляет, что моя подзащитная долго готовилась к этому убийству, все четко распланировала, приготовила револьвер. А теперь он заявляет, что она действовала в состоянии аффекта.
- Я не отказываюсь от своих слов. Да, обвиняемая готовилась к этому убийству. И тщательно готовилась! Но у нее не было подходящего момента воспользоваться револьвером. А тут ссора с мужем на почве ревности. Алексей Павлович подтвердил о том, что подсудимая домогалась его и не скрывала этого. Конечно, мужу сей факт неприятен и он решил выяснить отношения с женой. Возник конфликт. В порыве гнева подсудимая выстрелила в мужа, будучи в возбуждении. Все очень логично.
- Господа, я еще не объявлял прения. Я вам делаю замечание, – встрял в словесную перепалку прокурора и адвоката судья и опять стукнул молотком по тарелке. Противники успокоились, сели и стали пересматривать записи.
Присяжные заседатели во главе со старостой, удовлетворенные объяснениями прокурора, расселись на свои места. Судебный процесс продолжился.
Секретарь судебного заседания по настоянию прокурора зачитал врачебное исследование трупа. Этот документ подтверждал, что Талызин Александр Сергеевич был убит выстрелом грудь, хотя это никто и не оспаривал. Прокурору, по-видимому, хотелось продемонстрировать присяжным заседателям весь ужас содеянного обвиняемой, чтобы слушатели смогли представить, как жена изувечила собственного мужа. И это произвело впечатление на присяжных. Когда секретарь закончил чтение, по залу пролетела волна негодования. Адвокату не понравилась реакция присутствующих в зале, он сидел, недовольно поджав губы.
Выждав наступления тишины, судья встал и объявил судебное заседание законченным и предложил прокурору выступить в прениях сторон. Прокурор медленно встал из-за стола, осмотрел всех присутствующих в зале и спокойным невозмутимым голосом начал свою, уже подготовленную, речь. Он говорил четко и внятно, словно каждое слово имело глубокий смысл и общественное значение. Иногда его спокойная монотонная речь переходила в громкий выкрик. Это происходило тогда, когда он говорил о причастности Натальи Владимировны к убийству Александра Сергеевича. Он указующим перстом показывал в сторону бедной женщины и говорил о жестоком спланированном убийстве. Прокурор называл Наташу падшей женщиной, бесполезным существом, унижал ее. Потом он обращался к присяжным заседателям с напутствием принять решение, которое оградит общество от такого «нароста», как Талызина. Он умышлено не называл дворянку и графиню по титулу, стараясь этим самым принизить ее в глазах присяжных. Уставший и довольный своей речью, прокурор опустился на свой стул и со взглядом победителя стал смотреть на адвоката.
Невозмутимый судья дал слово адвокату. Василий Степанович сосредоточил свой взгляд на присяжных заседателях и начал свою речь. Говорил он быстро сбивчиво, иногда теряя нить своих рассуждений. А запутавшись - замолкал, опять пытаясь сосредоточиться, продолжал. Из выступления адвоката было ясно, что он не очень-то и старался найти факты, говорившие о невиновности подзащитной. Но как обязывает его долг, он обязан защищать подсудимую. Линия защиты его была надуманной и необоснованной. Слушать его было скучно и неинтересно. Адвокат просил присяжных о снисхождении к бедной, запутавшейся в жизни женщине. Может быть, у кого-то из присяжных и проснулось чувство жалости к ней, но виновность ее была неоспорима.
- У меня все, - сказал адвокат, переступая на месте.
- Спасибо, присаживайтесь, - поблагодарил судья адвоката за его недолгую речь. – А теперь, подсудимая, встаньте.
Наталья Владимировна сидела с опущенной головой, как в забытье, она, словно, не слышала обращенного к ней слова.
- Подсудимая, встаньте, - повторил судья.
Но Наташа продолжала сидеть. Тогда, конвоир, дядька Трофим, незаметно толкнул ее в бок, и Наташа очнулась. Она подняла глаза на судью. Пустота! Сплошная пустота в ее взгляде.
- Подсудимая, встаньте. Вам предоставляется последнее слово в свое оправдание, - слегка смутившись, сказал судья.
Наташа встала. Обвела взглядом присутствующих. И ни на ком не остановился ее взгляд.
- Нет, - еле слышно сказала Наташа, опустила глаза и медленно села на свое место.
Что творилось в ее душе? Или может быть, этой души уже нет? Может быть, она только что умерла? И кто в ответе за это?
После последнего слова подсудимой, как положено процессуально, присяжные во главе со старостой отправились в совещательную комнату. Перед присяжными стоял один вопрос: виновна ли дворянка Талызина Наталья Владимировна, двадцати четырех лет, в том, что такого-то числа, такого-то года, она стреляла в дворянина Талызина Александра Сергеевича с целью лишения его жизни. Как только за присяжными затворилась дверь, они враз достали папиросы и закурили. Обсуждение вопроса шло не долго, но и за это время комната заполнилась едким дымом.
Староста зачитал вопрос, поставленный судом вопрос. Разногласий в присяжных не было, и они единогласно ответили: «Да, виновна». Можно было бы возвращаться в зал суда, но недокуренные папиросы удерживали курильщиков. Они еще некоторое время побеседовали на отвлеченные темы и отправились на заседание.
Тем временем, Наталья Владимировна сидела в арестантской комнате вместе со своими конвоирами. Ни дядька Трофим, ни молоденький Федя не пытались разговаривать с подсудимой. Не говорили они с ней не потому, что все считали ее убийцей, а потому что они видели ее состояние. Она была здесь, но в тоже время он отсутствовала, она была где-то далеко, не в этом мире.
Наташа непроизвольно выполняла то, что ей говорили. Нужно встать и выйти из зала суда – она встала и вышла. Нужно сидеть в арестантской – она сидела. Нужно вернуться обратно в зал судебного заседания – она вернулась.
- Встать! Суд идет! – громко и четко сказал секретарь судебного заседания.
Все присутствующие встали. Судья со своими помощниками прошли на свои места и сели. Затем, один за другим вошли присяжные заседатели. Староста с торжественным видом нес лист, на котором был вынесен вердикт. Судья прочитал документ и обратился к своим помощникам, совещаясь. В зале суда стояла гробовая тишина. Все ждали вынесения приговора.
Судья взял бумагу и торжественно начал читать:
- «Такого-то года, такого-то числа, по указу его императорского величества, окружной суд, по уголовному отделению, в силу решения господ присяжных заседателей, на основании такого-то пункта статьи такой-то и статьи такой-то Устава уголовного судопроизводства, определил дворянку Талызину Наталью Владимировну, 24 лет, лишив всех прав состояния, сослать на каторжные работы сроком на десять лет. Судебные издержки по сему делу возложить на осужденную».
После прочтения приговора никто не произнес ни слова. Судья со своими помощниками чинно вышли из зала судебного заседания. Все присутствующие поочередно, не торопясь, тоже покинули помещение.
Лица людей, даже не лица, а выражение лиц, они совершенно разные. Кто-то шел удовлетворенным: свершилось правосудие, и убийца наказан. Кто-то шел удрученным, сожалел о случившемся: жалел о внезапной кончине Александра Сергеевича, сочувствовал Алексею Павловичу и осуждал Наталью Владимировну. Кто-то, не веря в то, что Наташа могла убить своего мужа, плакал, украдкой утирая слезы. И только одно лицо было счастливым: все сложилось именно так, как и предполагалось. Убит граф Талызин, графиня отправится на каторгу, а все деньги и имения перейдут в его владение. Теперь все его проблемы будут решены, он сможет жить в свое удовольствие, и никто ему не будет мешать. Конечно, во время судебного разбирательства были моменты, когда он волновался и переживал: вдруг найдутся обстоятельства, которые нарушат его план, Наталью Владимировну не осудят, и отправят дело на дознание. Но все позади! Он победитель! Он, Талызин Алексей Павлович, владелец крупного состояния!
Дорогой читатель! Если тебя заинтересовал мой рассказ, я жду тебя на своем канале. Подписывайся и читай!
Буду рада прочитать твои отзывы и критические замечания!