А снег все падал и падал...
Серый, исчирканный мокрыми, тяжелыми хлопьями день, незаметно, словно песок в часах, перетекал в точно такой же серый, безрадостный вечер.
Аквариумные стекла витрин магазинов и матовые шары стилизованных под старину фонарей светились тускло, вполсилы.
Казалось, что частицы той мерзости, чем посыпают заснеженные улицы, покрыли стекла тонкой, осклизлой пленкой.
Вдоль промокших фасадов небольших арбатских особнячков и высоких, некогда доходных домов, отчетливо шаркая обувью по искусственной брусчатке, под рваными черными зонтами, неизвестно куда и зачем угрюмо брели серые существа, толи случайные прохожие, толи их тени.
Плоские, словно в действительности лишенные объема и плоти тени. Табачный дым, слоями колыхался на уровне окон первого этажа, упорно не желая растворяться в пропитанном сыростью и бензином воздухе.
Последний осенний день издыхающим хорьком уползал в темные, безлюдные арбатские переулки.
Сыро и зябко...
Снег...
***
...Очередное собеседование как всегда, закончилось ничем, а если быть более точным, то отказом.
Холеная, аккуратно накрашенная мадам, скептически осмотрела Ведерникова: его штопаный пуловер, заглаженные концы воротника рубашки, упрямо топорщащиеся к плохо выбритому подбородку, обрёмканные у щиколоток брюки светло-серого цвета, стоптанную вовнутрь обувь и только после этого брезгливо двигая длинным, отполированным ноготком по убористым строчкам, приступила к изучению его трудовой книжки .
Облизнув темно-багровые, пухлые губы с какой-то блядской родинкой над верхней, она, с сомненьем собрав бумаги Ивана в небольшую стопку и аккуратно переставляя слегка коротковатые, упакованные в ковбойские сапоги ноги, направилась в кабинет начальства.
Минут через пять женщина вернулась, и уже более не глядя на волнующегося соискателя, протянула ему его документы.
- Вы в своем резюме, оценили стоимость своих знаний и умений непомерно высоко.
Нанять вас с таким высоким окладом, наше предприятие не имеет возможности.
Пойдете за десять?
- Да, но сейчас десять тысяч не получают даже уборщицы! А я инженер с большим стажем. Вы надо полагать смеетесь!?
Иван нервно распихивал бумаги по карманам потерявшего свой первоначальный цвет плаща, старого и нелепого.
- Ну так и идите в уборщицы, кто же вас удерживает?
Лениво качнула она полными плечиками и уткнулась в глянцевый, толстый журнал.
В ближайшем ларечке, Ведерников купил сто граммовый, граненый стаканчик с водкой и три сигареты россыпью, по два рубля за штуку...
Срывая жесткую фольгу, которой был запечатан стаканчик, Ведерников порезал указательный палец и, чертыхнувшись, поспешил опрокинуть в рот теплую, с резиновым привкусом водку.
Все было плохо: и оцарапанный палец, и водка, и эти самые сигареты по два рубля за штуку, слабые и ароматизированные, ровно пропитанные одеколоном.
Хотелось плюнуть на все: на ожидающих его жену и восьмилетнего сына Сережку. На тещу, невесть зачем непременно торчавшую допоздна в их квартире.
На голодно дребезжащий, пустой холодильник, плюнуть и убежать куда-то на край света, в глухую вымирающую с перепоя деревню, туда, где его никто и никогда уже и не найдет, не узнает, не укорит в несостоятельности.
Убежать в тот край, где все жители, непременно все, до самого распоследнего человечишки были бы точно такими, как и он, Иван Ведерников: безработными, бесталанными, бесперспективными и безвольными..
Иван вытер пьяную слезу ладонью и, нащупывая мелочь в кармане, отправился в сторону метро Смоленская.
Ноги моментально промокли, стало сыро и неуютно. Бежать в неведомые дали к точно таким же как и он сам, категорически расхотелось.
Ну, какой дурак кидается в бега зимой!?
Тем более, когда дома тебя обязательно ждут жена, сын и мать ее, теща...
Там, где всегда тепло и уютно, кругом хоть и нищенский, но порядок, где на газу пофыркивает закипающий чайник, а из духовки сочится горячий дух черных сухариков...
Иван мечтательно вздохнул и поперся дальше, домой.
Из-за приближающегося угла все громче и громче раздавался многомоторный шум самого обыкновенного московского проспекта.
- Господи!
В сердцах воскликнул Ведерников, в очередной раз, провалившийся в лужу и почерпнув обувью грязную, перемешанную со снегом и плевками талую воду.
- Да кто, же так мостовые застилает?!
Где уровень? Где водоотводные трапы? Где дренажные системы? А еще говорят, что чехи хорошо брусчатку кладут. Деньги в карман они хорошо кладут, а не брусчатку.
На углу, из полураспахнутой двери ломбарда, на Ведерникова пахнуло теплом и нормальным, мужским, самым обыкновенным табаком.
Потоптавшись на крыльце, Иван поспешно сдернул с пальца серебряное, венчальное колечко и, прикрыв за собой дверь, шагнул в скупку.
***
За стойкой сидел интеллигентного вида мужик, с небольшой округлой бородкой, слегка припорошенной сединой, и вьющимися темными волосами. Будь на его переносице пенсне, то Ведерников бы, пожалуй, и не удивился, но пенсне не было, а были небольшие, явно дорогие модные очки тонкой, золотой оправы.
- Триста.
Не глядя на кольцо, проговорил тот, за стойкой и равнодушно принялся заполнять какие-то квитанции с темно-фиолетовыми пятнами штампов и печатей.
- Рублей?- Уточнил Иван, всей кожей чувствуя глупость собственного вопроса.
- Рублей...-
Кивнул интеллигентный, не прекращая своего занятия.
- Но этого чертовски мало!
Громко обиделся Ведерников.
- Оно серебряное и к тому же венчальное. Мне нужно больше...
- Больше?
Хозяин ломбарда впервые с интересом посмотрел на посетителя и неожиданно ухмыльнулся, как-то уж слишком пошловато и приблатненно...
- И сколько же вам, милостивый эээ ... товарищ желательно поиметь за ваше дрянное, химическое серебро?
Тысячу? Две? Пять?
Его влажные, полные губы со страдальчески - брезгливо опущенными уголками вытянулись в нечто напоминающее улыбку.
- Десять...
Выдохнул Иван и, хмелея от собственной наглости, выудил сигарету из пачки, лежащей на прилавке и торопливо чиркая зажигалкой, прикурил.
Тот, что с бородкой, проводил взглядом собственную сигарету, авторучкой отодвинул от себя Иваново кольцо и вновь ухмыльнувшись, да так, что блеснула влажной золотинкой потускневшая фикса, бросил тихо, но веско.
- Дам пятнадцать.
Сроком на три месяца. Без процентов.
Но при условии, что под залог пойдет ваша душа и ваше честное слово.
Он тоже закурил и, выпустив носом, дым спросил, глядя на Ведерникова сквозь бликующие стекла очков.
- Согласны?
Безработный инженер, недоверчиво осмотрел помещение ломбарда: коричневый несгораемый шкаф в углу, на нем, изогнутый столетник, торчащий из пол-литровой банки с темной, схожей с заваркой водой, толстую решетку с оконцем, за которой и сидел странный шутник. Иван даже принюхался на всякий случай.
Авось да и пахнет жженой серой. Но серой не пахло - пахло сигаретным дымом, промокшими ботинками Ивана и изысканным одеколоном хозяина ломбарда...
- А что, неужто можно и под душу?
Усомнился, было, Ведерников.
-Вам? Вам Можно.
Кивнули за стойкой. И вновь затемненные очки уставились в лицо Ивану.
- А как же я, без души-то жить буду?
Преодолев молчание, придвинулся к окошку Ведерников.
- Да как хотите.
Равнодушно ответил интеллигентный, вынул из ящика стола несколько новеньких, жестко хрустнувших купюр, и на зеленоватой, незаполненной пока еще квитанции, явно дорогой авторучкой вывел старательно и крупно: залог № 666.
- Многие всю жизнь живут, и ничего, не жалуются.
-Да, да, наверное, вы правы.
Согласился Иван, отрешенно и медленно, словно все еще сомневаясь, протянул сквозь окошко паспорт.
- А что, кровью расписываться не будем? Я вообще-то боли боюсь…
Опомнился он было, и даже вроде бы потянулся за своим паспортом.
- Да вы что, Иван Сергеевич?
Очень натурально удивился очкастый искуситель, уже разглядывая между делом Ведерниковскую ксиву.
- Да какая кровь, о чем вы? В наше-то время, когда при желании можно, например, запросто к твердым сортам пшеницы, типа «Отрада комбайнера», привить гены Адольфа Гитлера, взятые из его нижней челюсти…Читали небось генная инженерия, генетически модифицированные овощи и тому подобная хрень…
- Для чего же Господи это пшенице-то нужно?- вскричал вконец обескураженный, слабо разбирающийся в генных заморочках, инженер.
- Да что бы каждый колосок, как только поспеет, на все поле кричал бы, громко и хором:« Хайл Гитлер!»
Интеллигент в голос расхохотался собственной шутке, и уже сквозь булькающий смех закончил.
- И мужику проще - раньше времени на покос не пойдет, и для самой пшеницы польза: вороны от крика прочь от полей таких улетать будут.
Он промокнул повлажневшие глаза вышитым платочком и уже странно суровым голосом, более требовательно спросил Ивана.
- Ну, так что, милейший, решено?!
- Да, да...Конечно. - Заторопился Ведерников и прикрыл глаза.
- Под пятнадцать?
***
Три месяца для Ивана Ведерникова, вернее говоря Ивана Сергеевича Ведерникова, пролетели практически незаметно.
Никто из близко его знавших: ни жена, ни сын, ни даже вездесущая теща не заметили в нем отсутствия этой самой души...
Выдав супруге десять тысяч на расходы, Иван ни словом не заикнулся о странном, необычном способе, благодаря которому он ими разжился в тот мерзопакостный, осенний вечер.
Наскоро ополоснувшись под душем, душе продавец поспешил в постель и, притворившись спящим, до полуночи со страхом прислушивался к себе, к своим ощущениям.
Еще бы, не так уж часто приходится человеку жить без своей, пусть и не заметной в обыденности жизни, и не слишком, быть может, и значимой, но все ж таки собственной, бессмертной души.
На следующий день, об Иване неожиданно вспомнил старинный институтский дружок, долгое время живший и преуспевший за бугром, решивший в Москве открыть небольшой филиал своей заграничной фирмы.
Недолгий телефонный звонок, и Иван уже не безработный инженер с большим стажем, а один из членов совета директоров, отвечающий за Российский регион, хозяин просторного кабинета в офисе почти в самом центре Москвы, работодатель и руководитель десятка служащих, включая Жору, не то личного водителя, не то телохранителя.
...Работать Ведерников умел и любил.
Проплаченные сделки в российском филиале совершались одна за другой с завидной скоростью и постоянством.
Главбух Московского отделения только радостно крякал, переправляя за границу возросшие доходы фирмы.
- ...Что происходит, Ванечка? Как все это понимать? Да разве ж бывает такое, да что б так быстро?
В страхе протянула как-то утром супруга, из окна, с высоты четвертого этажа их квартирки, разглядывая сияющую, черную автомашину, ожидающую Ведерникова возле подъезда и огромного, модно одетого Жору, тяжелыми шагами прохаживающегося рядом.
Иван с тоской посмотрел на нее.
- Господи.
Только тебе одному известно, как поведет себя она, его Ирина, если узнает, если хотя бы на миг почувствует, с кем она живет под одной крышей. И что ест, спит не с тем, прежним, неуклюжим в общении и в целом совершенно нелепым, но добрым и честным человеком, каким он был до того осеннего вечера, а с неким опустошенным и бездуховным существом, способным разве что на самые низменные желания присущие нелюди.
Иван отодвинул от себя чашку с остывшим, и ставшим от того еще более гнусным растворимым кофе, вышел из-за стола и подойдя со спины к Ирине, обнял ее, прижался к столь дорогому, хрупкому телу, утопая лицом в сухом водопаде рыжеватых волос.
- Ты Иришка, ты главное верь в меня.
Верь. Верь и люби...
А я для тебя, для сына нашего все, что смогу сделаю.
Ты только от меня не отворачивайся, если вдруг что-то пойдет не так…
Не отворачивайся. Время, что время, оно быстротечно.
День за днем, неделя прочь. А там и месяц пролетит, и два...
Все, все образуется...
Ирина на миг словно одеревенела, но тут, же расслабилась и уже более оживленно, разве что, не смеясь, спросила супруга, отворачиваясь от окна.
- Да что с тобой, Ванечка? Ты словно на фронт собираешься, или в тюрьму. Будто ты вор какой, не на службу, а каяться в милицию идешь.
Смешной ты у меня все-таки. Смешной и глупый. А еще доверчивый не в меру.
Вот тебя шофер дожидается, наверное хозяином величает, а сам того наверно и не знает, что ты гораздо меньше чем он зарабатываешь.
Я конечно могу ошибаться, но ты мне за последнее время, все уши прожужжал: какие сделки и финансовые операции проводишь, какие проценты получишь…
Со временем...
Когда, Ваня? С каким временем? Ты только не думай, что я от тебя что-то требую, денег каких-то несусветных, но что - то я дружку этому твоему, не слишком доверяю. Боюсь я милый чего-то.
Как бы с этими твоими сделками, мы еще сильнее в долги не залезли.
Ты вспомни, Ванечка, ведь что бы тебе костюм купить, да рубашку с галстуком, мама моя свои часы в скупке оставила.
Боюсь надуют тебя, бизнесмен ты мой, ушастый, ох надуют.
Карточку пластиковую выдали, да на кой нам эта карточка, когда на ней и денег-то нет!?
- Будут, будут Ирина. Все будет!
Ведерников при упоминании скупки вновь прижался к жене.
- Вот сейчас я заканчиваю такую операцию, что она одна принесет фирме до полутора миллионов долларов чистой прибыли.
А теперь посчитай, ты же у меня технарь, пусть и бывший - сколько будет пять процентов от полутора миллионов? А?
Вот то-то! И эти проценты по уставу полагаются мне! Ох, Ириша, заживем мы с тобой... Ох и заживем...
Иван поцеловал жену в щеку и поспешил к двери. Жора уже, наверное, заждался.
***
...Постепенно о деловой хватке Ивана Сергеевича Ведерникова, его удачливости и честности при заключении контрактов, чей талант бизнесмена подкреплялся огромными заокеанскими капиталами, заговорила не только Москва, но и Урал, и Сибирь и даже Дальний Восток...
На его имя, ежедневно десятками приходили радужные рекламные проспекты и предложения сотрудничества от известных производителей.
Получил он как-то и бумажонку от той фирмы, где был на собеседовании в тот осенний вечер.
Прихватив небольшой кейс с номерным замочком, Иван сел в машину и назвав Жоре, памятный адрес откинулся на мягкое кресло.
...Та, что с родинкой, Ведерникова узнала однозначно, но окинув своим цепким взглядом и его самого, и возвышающегося за Ивановой спиной огромную Жорину фигуру, дробно и часто зацокала каблучками в кабинет директора.
Минут через десять, когда перед Иваном Сергеевичем в тонкостенной чашечке дорогого фарфора, исходил всеми возможными ароматами востока свежеприготовленный кофе, а директор фирмы старательно и собственноручно нарезал тоненькими колечками свежий бисквитный рулет, Ведерников вдруг поднялся и не торопясь пошел прочь из кабинета.
- Иван Сергеевич! Что случилось? Куда же вы!? Ведь мы почти что...
Чуть ли не в унисон закричали и директор фирмы, и эта женщина, но Ведерников не замедляя шага, ликуя в душе, вернее в том месте, где она раньше находилась, бросил им через плечо, одновременно сбивая щелчком легкую пушинку.
-А вы мне не нравитесь.
Вот просто так, беспричинно. Ни вы, ни ваша фирма мне не нравитесь.
...Двадцать девятого февраля, Иван отпустил Жору домой пораньше, а сам решил до ломбарда пройтись пешком, благо, что погода, вопреки предсказаниям синоптиков установилась хоть и снежная, но теплая и безветренная.
Арбат в снегу, это нечто противоположное Арбату в дождливую погоду.
Чистый белый снег, кружась, опускается на взбугренную мостовую, фонарные столбы, крыши особнячков с их трубами и флюгерами и превращает все это в необычайно очаровательную картину, почти сказочную, полузабытую, словно вернувшуюся из детских, предновогодних снов.
Из каждого магазинчика вырывается свой неповторимый аромат. То запах свежего хлеба и сдобы, то экзотических фруктов, клубники и переспевших бананов, а то и колониальных товаров - перца, чая, гвоздики, и уже там, на воле, все эти нотки и ароматы, смешавшись с арбузным послевкусием снегопада превращаются в не просто воздух, а во что -то необычайное и великолепное...
может быть даже в «эфир»...
***
…Ломбард, все так же зазывал прохожих полураспахнутой своей дверью, отполированной табличкой на черном зеркале, запахом тепла и табачного дыма...
Пятнадцать тысяч пропали в черном, несгораемом нутре сейфа, а та самая злополучная квитанция под зловещим номером шестьсот шестьдесят шесть, нанизанная на штырек из мятой проволоки, безвольно повисла самой обыкновенной бумажкой.
- А как же душа? Когда вы мне ее вернете?
- Душа? Какая душа?
Золотая фикса вновь блеснула во рту улыбчивого скупщика.
- Да я же пошутил...Неужели вы и в самом деле поверили, что я под вашу так называемую душу выдал вам целых пятнадцать тысяч? Да на кой ляд она мне нужна, душа ваша? Да и каким позвольте полюбопытствовать способом , я бы смог ее из вас извлечь?
Он откровенно потешался, глядя сквозь окошко в решетке на побледневшего Ведерникова...
- ...Неужели я, не могу себе позволить хоть раз в жизни сделать добрый поступок, широкий жест, так сказать? Тем более, что дела у меня в ломбарде идут совсем не плохо, да и лицо мне ваше показалось.
Про данные из паспорта я вообще молчу. Никуда бы вы в случае чего от меня не делись.
Скупщик закурил, и поверх дымчатых своих очков устало посмотрел на Ивана.
- Что же ты сука со мною натворил!?
Кинулся к решетке взбешенный закладчик.
- Да я же, гад ты очкастый, даже голубей, что хлеб по помойкам клюют вспугнуть не решался.
Я сыну за двойки его ни разу замечания не сделал, боялся сущность свою звериную, бездуховную выказать.
Да я...Да ты...
Неожиданно глаза Ведерникова закатились, бледной матовостью пропиталось его возмущенное лицо с дрожащими, посиневшими губами и он, сполз на истоптанный, мокрый и грязный пол ломбарда...
...Огромный, растущий на глазах ярко-белый пузырь, неприятно схожий с рыбьим, неожиданно и оглушительно лопнул, обдав Ивана мелкими брызгами, обладающими отвратным запахом прокисшей мочи и аммиака.
Выпростав правую руку, Ведерников, попытался стереть с лица омерзительную влагу, но только больно ссадил кожу, о шершавую чугунину радиатора парового отопления, и через эту, неожиданную и резкую боль пришел в сознание.
Осмотревшись по сторонам, он в изумлении осознал себя лежащим на полу, в неудобной позе, а клочок ваты, в руке склонившегося над ним интеллигентного скупщика, издавала резкий, невыносимо - всепроникающий запах нашатыря..
- Ну, вы как, молодой человек, пришли в себя? А может быть неотложку?
Хозяин ломбарда еще мгновение с сомнением смотрел на копошившегося, на полу Ведерникова, после чего щелчком ногтя отбросил никчемную уже теперь ватку в проволочную, пустую впрочем, корзину для мусора, стоящую отчего-то прямо на подоконнике, и, щелкнув ключом, ушел к себе, за решетку.
Иван медленно и устало поднялся с пола, промокнул вспотевшее лицо незаполненной квитанцией, забытой должно кем-то из предыдущих клиентов ломбарда и, сдернув с пальца серебряное, венчальное колечко, бросил его на стойку, прямо пред ясны очи бородатого скупщика.
- Триста.
Не глядя на кольцо, вновь проговорил интеллигентного вида скопидом и равнодушно принялся заполнять квитанцию...
Ведерников молча кивнул в окошко и затравленно обернулся.
Сквозь неплотно прикрытую дверь, сквозь темно-фиолетовые сумерки позднего вечера, были хорошо заметны крупные, тяжелые снежинки, устало опускающиеся на сырую мостовую.