Так как праздники продолжаются, предлагаю вам, драгоценные, очередной рассказик из моей книги "Этот мужчина и эта женщина".
Ситуация
- А не надо было вынуждать! – резюмировала пенсионерка Ольга Михайловна, когда ее дочь Ляля надела на голову зятю Михасику кастрюлю с макаронами.
Папаша виноват
Михасик сидел на крепком дубовом табурете, опустив голову, и размышлял, сколько ему дадут за двойное непредумышленное, в состоянии аффекта. Если жену Лялю – этой же кастрюлей по виску, а тещу Ольгу Михайловну – в окно.
- Ма, скоро будем ужинать? – крикнула из комнаты дочь Людмила, 15 лет. - Нет, Люся! – крикнула в ответ Ляля. – Ужин папа съел.
Михасик сгреб с макушки последнюю макаронину и молча, как старый партизан Брянщины, прошел в прихожую.
- Что…даже скандалить не будешь? – растерянно спросила теща, когда он надевал брезентовый плащ рыбака. - Отойди, а то убью, - выдержанно, как и подобает партизану, ответил Михасик и вышел за дверь.
Дочь Людмила раскачивалась на табурете и энергично грызла ногти.
- Чё на этот раз не поделили, ма? – доев пластины на большом и указательном пальцах правой руки, спросила она Лялю, судорожно всхлипывающую за пожелтевшей от времени занавеской. - Ты к матери не лезь, - осадила бабушка Ольга Михайловна, тягая из банки маринованные грибы. – Папаша твой во всем виноват. Женщина у него завелась. Другая. - Опа, ба! Какая женщина? – хихикнула Людмила, вынув изо рта обглоданный мизинец.
Ляля перестала реветь и достала с полки в буфете захватанную стопку.
- Завтра подам на развод.
Ольга Михайловна, не разжевывая, выплюнула грибы на клеенчатую скатерть.
- Эй, а вы уверены, что он гуляет? – зычно крикнула из комнаты Людмила, раскрывая для большей слышимости дверь. – Может, сплетни это все?
Ляля резким движением дернула ящик стола и извлекла наружу дамский носовой платок со следами розовой перламутровой помады.
- Вот! В кармане его пальто нашла. - Ну…- согласилась Людмила. – Мой платок. Я его еще осенью где-то посеяла. И что с того? - Так… это твой платок, внучка? – схватилась за сердце Ольга Михайловна, оседая мимо табурета. - Мой, - кивнула Людмила, клацая зубами. – И помада на нем - моя? И что? - Так из-за этого платка мама папу…Господи! Конфузия-то какая! Ляля! Одевайся! Пошли Мишеньку искать!
Через минуту Ляля, на ходу надевая полусапожки, неуклюже понеслась по лестнице следом за мамой Ольгой Михайловной. Людмила обмусолила еще разочек мизинец и набрала по мобильнику отца.
- Па, ты где? – спросила она отца как раз в тот момент, когда он в 101-й раз назвав жену «с*кой», чокался с другом Василием на брудершафт. - У дяди Васи, - хмуро ответил Михасик и понюхал горбушку «черкизовского». - Мать с бабкой тебя искать пошли, - сдала родню Людмила, рассматривая платок. - Не советовал бы, - закипятился Михасик и сжал горбушку так, как партизаны, попав в окружение, сжимают полковое знамя. И, немного струхнув, поинтересовался: – А зачем? - Извиняться будут, - усмехнулась Людмила, рассматривая последний, случайно уцелевший ноготь на левой руке. – Я платок на себя взяла.
- Какой платок? – хотел, было, спросить Михасик, но Людмила положила трубку и занялась левой рукой.
Не вернусь!
Михасик доел горбушку и, раздвинув шторы, стал рассматривать загаженный собаками периметр двора. Через минуту по диагонали пронеслись жена Ляля и теща Ольга Михайловна, обе нараспашку, с румянцем, а жена – еще и с всклокоченной головой.
- Ишь, разбегались, курицы! – усмехнулся Михасик и, на всякий случай, схоронился за шторой. – Шиш, я вам вернусь!
Он налил себе еще и, не дожидаясь товарища, мирно сопящего в ванной, залпом выпил.
Соседка Клавдия Петровна только закончила делать себе маникюр, как заметила, что в коробке осталась последняя, да и то сломанная спичка. С минуты на минуту должны были прийти подруги, захотелось чайку.
- Попрошу у Ляли коробок, - решила Клавдия Петровна и, дуя на ногти, нажала на кнопку звонка.
Дверь ей открыла пунцовая от переживаний Ольга Михайловна и, не спросив о причине визита, сразу ушла.
- Я за спичками, Ляль, - прямо с порога прокричала удивленная Клавдия Петровна и, не дожидаясь ответа, продефилировала на кухню.
Ляля сидела на угловом диванчике, как была, в пальто, беспрерывно курила и качала обутой в сапог ногой.
- Спичками выручи, - дружелюбно попросила Клавдия Петровна и сморщила нос от едкого дыма. - Там, в столе возьми, - махнула рукой Ляля и снова чиркнула зажигалкой… - Думаешь, мне вернуться? – поинтересовался Михасик у друга Василия, когда тот, проспав пару часов на кафельном полу, внезапно ощутил, что замерз. - А чё ты дрейфишь, братан? – отозвался Василий, пытаясь зацепиться трясущимися руками за край ванны. – Квартира твоя, дочка там твоя, а то, что эти (он ввернул непечатное слово) там живут – так придешь и выгонишь взашей! Ты хозяин или кто?
- Так ты представь только – целую кастрюлю и – на башку! Убью! – вспоминая обиду, вновь завелся Михасик, потирая ушибленное место. - Да, чего ты привязался – макароны, макароны, - скривился Василий, уверенно становясь на четвереньки и выползая наружу. – Главное, квартира – твоя! На посошок?
Все благополучно разрешилось
- Мама! Папа вернулся! – радостно прокричала на всю квартиру Людмила, вешаясь на шею отцу. - Миша! – вскрикнула теща Ольга Михайловна. - Михасик! – завопила из кухни насквозь прокуренная Ляля.
Удовлетворенный встречей Михасик, задрав голову, прошел в супружескую спальню…Женщины наперегонки забегали по квартире…
Соседка Клавдия Петровна, получив от Ляли новенький коробок спичек, собралась было уходить, как заметила, прямо посередине стола, свой носовой платок! Тот самый, которым стирала со щеки Михасика следы от губной помады, нечаянно оставленной ею месяца три назад, когда тот согласился любезно сопроводить ее домой после дня рождения друга Василия…
- Боже мой! Наверное, сунул машинально в карман! Мальчишка! Я уже и забыла о нем совсем! – улыбнулась Клавдия Петровна, непонятно что имея ввиду под словом «он». Она потянулась было к платку, как услышала над ухом вопль внезапно возвратившейся Ляли.
- Так это твой платок?! Ах, ты...!
Дочь Людмила рассеянно взглянула на свои объеденные руки и быстренько закрылась в комнате. На два засова.