Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Неожиданно родившийся 1-го января в безумной моей петербургской (а стало быть, тоже немного "гоголевской") голове замысел невинной статьи раздулся, кажется, до вполне приличного цикла (начало здесь и здесь), который, кажется, и сегодня не закончится - уж слишком много вкуснейшего и деликатнейшего материала оставил нам Николай Васильевич в своих письмах маминьке. А посему - продолжим! Взгляд стороннего наблюдателя на столичное чиновничество - в частности, и на извечное человеческое стремленье к "деланью карьеры" - в общем.
"...И я осмелился... пресмыкаться в столице здешней между сими служащими, издерживающими жизнь так бесплодно. Пресмыкаться другое дело там, где каждая минута жизни не утрачивается даром, где каждая минута – богатый запас опытов и знаний. Но изжить там век, где не представляется совершенно впереди ничего, где все лета, проведенные в ничтожных занятьях, будут тяжким упреком звучать душе. – Это убивственно! Что за счастие дослужить в 50 лет до какого-нибудь статского советника, пользоваться жалованием, едва стающим себя содержать прилично, и не иметь силы принесть на копейку добра человечеству. Смешны мне очень здешние молодые люди: они беспрестанно кричат, что они служат совершенно не для чинов и не для того, чтобы выслужиться. Спросите же у них, для чего они служат? они не будут сами в состоянии сказать: так, для того, чтобы не сидеть дома, не бить баклуши. Еще глупее те, которые оставляют отдаленные провинции, где имеют поместья, где могли бы быть хорошими хозяинами и принесть несравненно более пользы, или если уже дворянину непременно нужно послужить, служили бы в своих провинциях; так нет, надо потаскаться в Петербург, где мало того что ничего не получат, но сколько еще перетаскают денег из дому, которые здесь истребляют неприметно в ужасном количестве..."
Итак, через полгода пребывания в столице и бесплодных поисков "доходного места", Гоголь в отчаянье. "...Перо дрожит в руке моей, мысли тучами налегают одна на другую, не давая одна другой места, и непонятная сила нудит и вместе отталкивает их излиться пред вами и высказать всю глубину истерзанной души..." Времена юных летами, но зрелых разумом вдохновенных дворян, начинавших службу свою в "дней александровых прекрасное начало", увы, миновали, позолота бескорыстного романтизма службы во блага Отечества слетела, что же осталось?.. А именно то, что описывает Гоголь! "...дослужить в 50 лет до какого-нибудь статского советника, пользоваться жалованием, едва стающим себя содержать прилично". Отсюда, из этих строк - пусть пока это неясно, расплывчато - родятся позднее гоголевский вернисаж "кувшинных рыл" и Башмачкин. А далее - неожиданность: проглядывают внезапно и черты будущего Поприщина с его безумной любовью.
"...Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами... Господи, боже мой! пропал я, пропал совсем..."
А вот и первоисточник - письмо Марии Ивановне. Это - первое чувство молодого Гоголя?
"...Кто бы мог ожидать от меня подобной слабости. Но я видел ее… нет, не назову ее… она слишком высока для всякого, не только для меня. Я бы назвал ее ангелом, но это выражение низко и не кстати для нее. Ангел – существо, не имеющее ни добродетелей, ни пороков, не имеющее характера, потому что не человек, и живущее мыслями в одном небе. Но нет, болтаю пустяки и не могу выразить ее. Это божество, но облеченное слегка в человеческие страсти. Лицо, которого поразительное блистание в одно мгновение печатлеется в сердце; глаза, быстро пронзающие душу. Но их сияния, жгущего, проходящего насквозь всего, не вынесет ни один из человеков… Если бы она была женщина, она бы всею силою своих очарований не могла произвесть таких ужасных, невыразимых впечатлений. Это было божество, им созданное, часть его же самого! Но, ради бога, не спрашивайте ее имени. Она слишком высока, высока..."
Не станем здесь (и вообще) обсуждать андрогинность Гоголя, но... Очень, очень напоминает "девушку-виденье", рождённую исключительно фантазией автора - того, самого, что напишет позднее:
" ...но это была она, она сама! Святители, как она была одета! платье на ней было белое, как лебедь: фу, какое пышное! а как глянула: солнце, ей-богу солнце!"
Или уж вовсе - чувственно-болезненное:
"...Хотелось бы заглянуть туда, на ту половину, где ее превосходительство, — вот куда хотелось бы мне! В будуар: как там стоят все эти баночки, скляночки, цветы такие, что и дохнуть на них страшно; как лежит там разбросанное ее платье, больше похожее на воздух, чем на платье. Хотелось бы заглянуть в спальню... там-то, я думаю, чудеса, там-то, я думаю, рай, какого и на небесах нет. Посмотреть бы ту скамеечку, на которую он становит, вставая с постели, свою ножку, как надевается на эту ножку белый, как снег, чулочек... ай! ай! ай! ничего, ничего... молчание"
Итак, решено - не снискавший в столице лавров "на поприщах" Гоголь, найдя себе оправдание в глазах любезной маминьки в виде вполне убедительной (особенно - с расстояния в пару тысяч вёрст... и не проверишь!) ссылки на эфирно-воздушное создание, разбившее навсегда сердце бедного нескушённого провинциала, уезжает за границу. В Любек, Травемунд и Гамбург. Поступок, прямо скажем, удивительный...
"...мне нужно переделать себя, переродиться, оживиться новою жизнью, расцвесть силою души в вечном труде и деятельности, и если я не могу быть счастлив (нет, я никогда не буду счастлив для себя. Это божественное существо вырвало покой из груди моей и удалилось от меня), по крайней мере всю жизнь посвящу для счастия и блага себе подобных".
А позвольте узнать - на какие же средства оный господин, ещё недавно регулярно испрашивавший у ангельски терпеливой Марьи Ивановны денег, денег и денег, изволит отправляться в путешествие? А вот на какие:
"...Одна остановка была наконец за деньгами. Здесь уже было я совсем отчаялся. Но вдруг получаю следуемые в Опекунский совет. Я сейчас отправился туда и узнал, сколько они могут нам дать просрочки на уплату процентов; узнал, что просрочка длится на четыре месяца после сроку, с платою по пяти рублей от тысячи в каждый месяц штрафу. Стало быть, до самого ноября месяца будут ждать. Поступок решительный, безрассудный; но что же было мне делать?.. Все деньги, следуемые в опекунский, оставил я себе и теперь могу решительно сказать: больше от вас не потребую"
Ну, здорово, чего там... "Оставил себе"! Гм...
Процесс "перерождения" длится недолго - уже ближе к концу сентября Гоголь снова в Петербурге, откуда посылает насмерть перепуганной маминьке письмо, в ужасе отвергающее её справедливые опасения насчёт пьянства, "гнусного разврата" и некоторой болезни - вероятно, последствий этого самого разврата". В конце октября сообщается успокаивающее: "В скором времени я надеюсь определиться в службу. Тогда с обновленными силами примусь за труд и посвящу ему всю жизнь свою". Гоголь чувствует себя виноватым за своё безрассудство и своевольничанье с деньгами. Ещё раз (какой по счёту?) меняется адрес: "у Кукушкина мосту, в доме Зверькова, комната под № 16".
В октябре, подав прошение министру Закревскому, Гоголь уже ноябрём зачисляется на службу в Департамент государственного хозяйства и публичных зданий Министерства Внутренних Дел. Незадолго до этого даже пытался устроиться в театр, но на прослушивании не обнаружил дарований, хотя, помнится, в гимназии снискал на этом поприще немалый успех - особливо в ролях комических старух. Напоминает полную капитуляцию. "...не думайте найти во мне хотя искру гордости..." Очень похоже таки на то, что строптивый провинциал прожёван столицею, да и выковырян из её огромного рта зубочисткою будто досадный кусочек телятины, застрявшей меж зубов. Или... нет? Узнаем позже... Путешествие по Петербургу непременно будет продолжено, равно как и изыскан таки ответ на титульный вопрос: как же всё-таки сделать карьеру в имперской столице?
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть (поверьте - в том нет ничего хорошего) и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ