Макс Юлиус Фридрих Фасмер (он же ― Максимилиан Романович) ― друг не только мой. Он ― друг всех русских вообще и лингвистов в частности, ну, тех, конечно, которые красивой и увесистой книжке на полке предпочитают истину, пусть даже и непечатную. А поэтому стоит вспомнить, что «друг», по-русски говоря ― это «другой» ― в смысле ― не я. А вот приятель он или неприятель ― это уже совсем иной разговор.
Об этом нашем общем друге ― нежном воспитаннике приложившего руку к русскому синтаксису А. Шахматова ― говорить можно много. Но главным образом то, что этот бывший русский подданный в нужный момент вспомнил свои исторические корни и ― «пошла писать губерния».
Если внимательно присмотреться к этому словарю, то окажется, что русский язык ― явление в высшей степени унылое, прежде всего по причине колоссальнейших заимствований из всех возможных языков, так что оказывается, что даже самые обиходные вещи и еда, причём, даже первой, самой необходимой категории ― не имеют в русском языке исконного места. Например, «хлеб», по мнению Фасмера, происходит из германских языков. Вот что он пишет: «Судя по интонации, следует говорить о заимствовании из герм., ср. гот. hlaifs «хлеб», др.-исл. hlėifr ― то же, что более вероятно, чем родство с последними; см. Мейе <…>; Стендер-Петерсен <…>; Лиден <…>; Уленбек, <…>, Бернекер <…> … В пользу заимствования говорит и заимствование др.-герм. слова в фин. lеiрä «хлеб» (см. Томсен<…>). <…> Можно упомянуть еще гипотезу Иоки <…> о происхождении слав. слова из кит.; ср. др.-кит. gli̯ǝр «рисовые зерна». <…> Как вы видите, статья Макса Фасмера имеет два направления: во-первых, указывает на иноязычное, чаще всего германское или близкое германскому ареалу происхождение, а, во-вторых, создаёт основной объём и, одновременно, «доказательство» правоты первого, давая отредактированную выдержку из истории вопроса, которая призвана только поддержать главное направление.
Вот пример из другого тома: «Крюк <…> Заимств. из др.-сканд. Krókr «крюк».
То же со множеством других слов: «мудрый», «муж», «мороз», «каша», «жрец» и тысячи других, совершенно понятных и глубоко укоренённых слов, которые можно объяснить совсем не через германские, угорские или тюркские языки.
Вообще говоря, Макс Фасмер подходит к вопросу не с точки зрения этимологии собственно русского слова ― то есть происхождения и бытования его на русской почве и в русском языке, а с учёным видом собирает к каждому из совершенно понятных русских слов десятки иностранных примеров из десятков же языков, вроде бы и не говоря, что слово заимствовано, но и, одновременно, подчёркивая его неоригинальность ― вторичность. В итоге опять-таки получается бессмысленный «слоёный пирог» из всевозможных языков, подчас не имеющих и не имевших друг с другом никакой реальной связи. Но поскольку словарь «русский», то именно русские слова за всё «отдуваются». И получается ровно так, как и заведено было в СССР, а теперь и в России: как всё хорошо ― молодцы немцы, как плохо ― виноваты русские!
Противоположный, но не менее своеобразный подход нашего друга Макса ― выискивать слова, которые найти можно разве что в словаре Даля или ещё того хуже ― Срезневского, то есть, либо областные, вроде олонецкой «колоколки», либо древние, вроде «колонтаря». Но и они, если посмотреть на них через волшебную призму Фасмера, тоже не наши, а то ли вепсские, а то ли заимствованные и вовсе неизвестно откуда.
Замечательно, что главный вывод из такого рода трудов сделал задолго до рождения Макса Фасмера русский историк Дмитрий Иловайский: «…у нас есть целые учёные трактаты, толкующие о заимствовании русскими песен, сказок и пр. то с востока, то с запада. Остаётся только предположить, что и весь Русский народ откуда-нибудь заимствован».
Замечу, что все четыре тома Этимологического словаря Фасмера сделаны по единому образцу: либо слово «тёмное», то есть установить происхождение невозможно (вероятно, нет возможности отнести это слово к одному из окружающих языков), либо заимствованное. А если не заимствованное, то такое редкое, что его и слыхом никто не слыхивал. Всё в той же статье «Хлеб», по сути, утверждается странное желание исконных хлебопашцев найти название в высшей степени знакомому продукту не в своём языке, а в чужом или даже на чужбине, а во-вторых, в этом «словаре» нет даже попытки найти русские основания, ну, хотя бы «хлебать», ибо как немцами звали всех иностранцев не могущих говорить понятно, так и хлебом называли, среди прочего и сытную похлёбку, вероятно, хлебом или житом (зерном) приправленную, как до сих пор делают русские дети, окуная кусок хлеба в тот же суп и любое другое жидкое блюдо или напиток. Это последнее не столько об этимологии, сколько об органических связях языка и жизни.
В чём же дело? Может быть Максимилиан Романович плохо знал дело? Да нет же! Если взглянуть в ранние ― никому теперь не известные его работы, например, «Исследования в области древнегреческой фонетики. Пг., 1914». можно убедиться в том, что, что Фасмер, конечно, серьёзный учёный, а также и в том, что учёный такого класса хорошо понимал, что делал. Да и биография его о многом говорит.
Вот например, из Википедии нам известно, что Макс Фасмер летом 1933 года зачем-то запросил через своего позже погибшего в советском концлагере брата Рихарда у пастора ещё действовавшей в Ленинграде кирхи справку, подтверждающую его «арийское» происхождение. В «нечеловеческих условиях» в Третьем Рейхе Макс Фасмер в 1938—1939 годах в качестве приглашённого профессора читал лекции в Колумбийском университете в Нью-Йорке, где и начал работать над составлением словарных статей для того самого Этимологического словаря русского языка.
В 1937―1941 ― в «трудные нацистские годы», выступал с лекциями в Софии, Будапеште, Бухаресте и Хельсинки, и продолжал работать над славянской этимологией. Одним из главных подвигов Макса Фасмера в первой половине 1940-х было (я не шучу!) ношение на работу сразу двух портфелей. Как расшифровывает Википедия: чтобы не отдавать при встрече нацистское приветствие…
Мы не знаем в точности библиографию его трудов во время войны. Знаем только, что он преподавал на кафедре аж до февраля 1945 года. Интересно, что русская Википедия даёт какие-то вялые данные, а немецкая вообще стеснительно умалчивает об этом, да и обо всех других трудах Фасмера. Но главный интересующий нас труд, который активно создавался, как на грех, в те самые годы, будто подсказывает нам – с какими мыслями работал этот «гений русской этимологии». И думается, что причина этому – отнюдь не смерть оговорённого и репрессированного брата в Ташкентском лагере. Вообще, конечно, хотелось бы заглянуть в Полный список трудов М. Фасмера: Festschrift fur Max Vasmer zum 70. Geburtstag am 28. Februar 1956. Berlin, 1956; Zeitschrift fur slavische Philologie. Heidelberg, 1963. Bd. XXXI. H. 1.
Вполне вероятно, что я ошибаюсь, и там нет ничего предосудительного…
Но, вообще говоря, поразительно, что этот специалист по «языку недочеловеков», уже в 1933 торопливо искавший свои «арийские» корни, ещё в 1928 году стал иностранным член-корреспондентом Академии Наук СССР, а в 1960-е, видимо за особые заслуги перед этими «недочеловеками» его главный труд был переведён на русский и до сих пор почему-то считается наиболее авторитетным трудом по русской этимологии, при этом собственно, происхождения слов почти и не устанавливая.
Рядом с этим увесистым четырёхтомником все остальные Чудиновы, Преображенские, Шанские, Араповы, Черных и прочие были и остаются даже до сих пор отставленными в сторонку. Так и хочется сказать про чудодейственную силу сумрачного германского гения. Или, на безрыбье – и Фасмер соловей?
Предвижу, что на меня сейчас почти наверняка спустят всех собак каким-то чудом оказавшиеся на Дзене знатоки исторической грамматики, законов падения редуцированных и полиглоты в области славянских, романских, германских, тюркских и даже семитских языков. Что сказать? Я отправляю их к изучению Этимологического словаря русского языка Макса Фасмера и призываю применить всю широту их знаний к нелицеприятному (а то есть беспристрастному и справедливому) чтению данного опуса, совмещённому с честным и заинтересованным взглядом на родной язык.
P.S. И всё-таки, согласитесь, чудовищная интрига: кто же в СССР, даже в самые тёмные годы, мог быть таким мощным покровителем нашего друга Макса?