Родился он очень давно. Теперь и не узнать, как это случилось. В те времена, у людей не было ни чего лишнего, все доставалось очень трудно. Ничего не выбрасывалось, все перекраивалось, перешивалось, перестраивалось и перековывалось из того, что еще могло хоть как-то пригодиться, либо принести хоть малую толику пользы. Вот и его выковали из какого то куска железа, которое мастер-кузнец посчитал подходящим именно для него.
Всё свершилось как положено. Лежал он себе брошенный ранее в углу колхозной кузницы, бесформенным куском железа в куче своих собратьев, разномастных, больших и маленьких, фигурных и монолитных, оставленных в разное время про запас. Выбрал его мастер-кузнец из этой массы железа, повертел в руках, прикидывая, что из него получится, или же какой стороной его положить на наковальню, что бы лучше получилась работа, по качал в руке, как бы ощущая его тяжесть, между делом ведя беседу с молодым молотобойцем, хватит ли материала или придется отрубать лишнее. Решив, что материал годится, аккуратно взял его щипцами и так-же аккуратно положил в пылающий огонь к другим его собратьям положенным туда ранее, при этом как бы устраивая его ложе слегка вдавив в красные угли. И вот когда пришло время, быстрым движением выхватил из огня, положил на наковальню и короткими поворотами, подставляя под удары молота, два удара пауза, два удара пауза превратил его в багор. Острый шип, острый крюк и гнездо для рукоятки-шеста. Когда раскалённый уже готовый багор остыл до темно-малинового цвета кузнец быстро опустил в корыто с водой и так же быстро вытянул обратно, немного подождав и повертев, осматривая со всех сторон, оценивая цвет металла опустил в воду, уже надолго. Подержав некоторое время в воде, достал его и кинул на землю к другим готовым баграм, которые лежали на земляном полу возле двери.
Прошло какое-то время, зашёл в кузницу молодой колхозник. Они втроем с кузнецом и молотобойцем поговорили о своих, незатейливых, понятных им троим делах, колхозник был глуховат, по этому кузнец с молотобойцем говорили довольно громко. Затем этот колхозник начал перебирать лежащие у двери выкованные багры, взял в руки один из них, тот самый, попробовал острие шипа, затем крюка, зачем то постучал о наковальню, ощупал гнездо для рукоятки и сказал, что он забирает этот. Тут кузнец подошёл к деревянному стеллажу у двери, протянул вверх руку и снял оттуда небольшую жестянку, размером чуть больше своей ладони и протянул колхознику. «Вот его документ» - сказал кузнец. На жестянке, выкрашенной в темно-жёлтый цвет, черной краской был нарисован багор. Так багор попал в дом к этому человеку, на своё постоянное место жительства.
Принеся его домой этот человек сразу начал насаживать длинную сосновую рукоятку, за ранее приготовленную, уже давно ошкуренную зачищенную и высушенную. Когда всё было готово повертел его во все стороны, попробовал на вес приподнимая с одного конца, удовлетворённо крякнул, улыбнулся каким то своим мыслям и прислонив к забору куда-то ушёл. Вернулся он, неся в одной руке молоток, а в другой несколько гвоздей. Два гвоздя побольше забил он на глухой восточной стене дома, на разных уровнях и аккуратно повесил на них багор, железом на верхний гвоздь, деревянной ручкой на нижний. Так багор обрел свое постоянное место на долгий срок. Затем человек прислонил лестницу к углу дома со стороны улицы, взяв жестяную табличку, взобрался по ней и под самой кровлей прибил четырьмя мелкими гвоздями эту табличку в торец бревна на углу дома. Теперь каждый житель села будет знать, что в этом доме хранится багор и если где то в селе вдруг начнется пожар, то хозяин этого дома должен бежать на пожар с багром. Это его рабочий инструмент и ответственность за сохранность и рабочее состояние возложены на хозяина дома. А случись вдруг хозяина нет дома, любой из соседей мог взять этот багор для того, чтобы использовать его на пожаре. И началась у нашего багра его долгая служба.
Висел багор на стене дома а жизнь шла своим чередом. Вскоре багор узнал что у человека есть семья, жена и трое детей, старший сын, дочь затем ещё один сын. Багор быстро познакомился с ними. Старший уже помогал по хозяйству, дочь нянчилась с младшим, который ещё только ползал. Спустя два года родился ещё один сын. Старший подрос и начал уезжать на учёбу в школу в другое, большое село. Прошло ещё восемь лет, неожиданно сильно простыв и не долго проболев, умер старший сын. Отец с матерью пропадали на работе в колхозе, дрова, вода, сено, скот, все заботы о хозяйстве всё легло на плечи двух младших сыновей. Одному было одиннадцать лет другому девять. Особенно доставалось старшему, он был значительно крупнее ровесников, а с больших и большой спрос. Через два года родился ещё один сын, а ещё через год началась война.
Опустело село, обеднели дома, поникли люди, а багор всё висел и нес свою без сменную молчаливую службу.
Но вот закончилась война, выросли дети, и уже внуки стали бегать вокруг дома двор вновь наполнился радостью. Старшие внуки уже пытались дотянуться до багра рукой или даже снять его, но тяжеловат он был для детских рук. Тесно стало в доме, дети, обзаведясь своими семьями, начали строиться и расселятся, обустраивать своё хозяйство. Внуки всё равно прибегали к дедушке и бабушке, младшие под присмотр, которые по старше в няньки или помочь по хозяйству.
Не заметно вырастали и внуки, сменяя друг друга. Вот уже не разберёшь, внуки бегают или правнуки, всё перемешалось в старом доме, не изменны только дедушка и бабушка, да бессменный багор, висящий на восточной стене теперь уже старого дома.
Прошло сорок лет. Время ничего не щадит, постарел бывший когда то молодой колхозник, стал он главой многочисленного семейства. Давно уже не ходит он на работу, наверное уж забыл, что обязан был когда-то бежать по первому зову на пожар. Но всё так же висит на двух гвоздях тот самый багор и наверное думает, что сторожит покой села. Потемнела деревянная рукоятка, но все так же крепка, как и в прежние годы, заржавело железо, но оно и к лучшему, значит, не часто приходилось работать. Не пришлось ему ни кого спасать. И вправду сказать, за все годы службы снимали багор, быть может, раза два или три, да и то только за какой-нибудь хозяйственной надобностью. Крепок он как и прежде, хороший у него хозяин, повесил на стену дома под широким козырьком крыши, дождь не мочил, солнце сильно не палило, если и промочит не много дождь, ветер быстро высушит. И все так же смотрит на улицу жестяная табличка, теперь уже грязно-жёлтого цвета и с большим трудом сейчас можно разглядеть изображённый на ней багор.
Нет ни чего вечного. Время бежит, сменяются поколения, меняются люди, растут скорости. Ни кто теперь и не вспомнит, кто и за какой надобностью снял багор и не повесил его обратно на своё место. Наверное, очень торопился, потому и прислонил его просто к забору на углу дома, зацепив крюком за верхнюю перекладину. Ручка лежит на земле, преет, но кому есть дело до этого, всем некогда. Висел багор таким образом лето, затем зиму, а на следующее лето понадобился он ещё кому то, да и пропал. Только жестяная табличка, свидетельство о нем, последнее напоминание. Кому он нужен, какой то старый багор, когда тушат пожары машины и возят воду трактора.
Посылает старый дед к вечеру внучонка за телятами. Тот хитрец не сразу бежит искать, вскарабкается по углу дома под самую крышу что бы окинуть взглядом окрестности, определиться в какую сторону лучше всего бежать, заденет голыми ногами какую то жестянку, которая держится на трёх гвоздях а четвёртый угол отогнулся, оцарапается, чертыхнётся да и побежит на луг исполнять порученное. Пусть дед и старый но, его слово закон и обсуждению не подлежит. Разве что, очередной раз, вскарабкавшись на угол дома, посмотреть из далека телят, обратит внимание на рисунок, да будет гадать – «зачем там прибили жестянку с багром»?
А годы летят, время уже не бежит, оно мчится. Давно уже нет дедушки и бабушки, только их строгие портреты смотрят со стены, когда с удовлетворением, когда с укором. Да старый, почти черный дом в резных ставнях, тремя, с полукруглым верхом окнами на улицу. Внуки и даже некоторые правнуки уже сами именуются дедушками и бабушками. Теперь ни кто даже не вспомнит, что был, какой то багор, что висела какая то табличка. Только замкнулась в мозгу какая-то цепочка связей и как свет далекого фонаря вдруг возникла в памяти боль оцарапанной ноги чуть ниже линии старых шорт и возникла перед глазами капелька крови, да детская досада на невезуху.
Странная штука память. Пол часа назад, ещё ни чего не было, а сейчас, как будто это было вчера. Все так четко и ясно. Шершавое, старое, темное дерево, кованное железо, острые грани, которых казалось не коснулось время. Всё живо.