Снег, снег, снег… Он сводил меня с ума. Снег, снег, снег - в мыслях, в снах, на губах. Снег, снег, снег - без конца и без края, без начала и без конца. Я засыпала и просыпалась, словно в душной палате для умалишенных, и не чувствовала ничего, кроме бессилия и охватывающего меня безумия.
***
Он сидел на полу, обхватив колени руками, и выл. Выл беззвучно, внутренне, раскачиваясь из стороны в сторону, подобно старому шаману в глубоком трансе. А по его впалым щекам скатывались неконтролируемые слезы…
Утро началось обыкновенно: с восхода солнца. Душ, чашка кофе, два бутерброда с сыром и тщательно отутюженные рубашка и брюки на спинке стула. Теперь он не был опасен для окружающих. Вернее, они так думали, приговорив последнего в мире волшебника к обыкновенной жизни среди обыкновенных людей. Ему было разрешено есть, пить, гулять, читать газеты, слушать радио и даже иногда посещать ярко размалеванный дом на окраине города. По пятницам он имел право играть в преферанс на веранде клуба, а по воскресеньям ходить в общественную баню. И если не знать, кем раньше был этот человек в тщательно отутюженных брюках и рубашке, отличить его от обычного горожанина, спустя годы обыкновенной жизни, стало невозможно.
Оценив свой безупречный внешний вид в зеркале тесной комнаты, бывший волшебник вышел на улицу. Народу было много: теплый выходной день располагал к неспешным прогулкам по бульварам и скверам. Молодые пары, женщины с колясками, семьи с любопытными детьми, пожилые, но еще способные на подвиги мужчины, – обычный город обычных людей: бесхитростных, предсказуемых, скучно правильных, без секретов и тайн. Тайна была только у одного человека, который, стараясь не привлекать к себе внимания, миновал бульвар и скрылся в узком переулке невысоких серых домов.
Отыскав нужный подъезд, бывший волшебник поднялся по лестнице на третий этаж и постучал в хорошо знакомую дверь условным стуком: три коротких – три длинных – и снова три коротких. Послышались торопливые шаги и поворот ключа в замке - гость тенью проскользнул в едва приоткрытую дверь и растворился в лабиринте стен и коридоров.
Комната, в которой он очутился, была небольшой: одно окно, шкаф, стол, пара стульев. На одном из них за столом сидел пожилой мужчина с недлинной окладистой бородой и стальным взглядом. Перед ним лежала толстая папка с исписанными мелким почерком листами и ручка.
-Я не опоздал? – бывший волшебник опустился на свободный стул и наконец перевел дух.
-Нет-нет, что вы, - поспешил успокоить визитера хозяин комнаты, - не волнуйтесь. Я сам недавно пришел и готов продолжить работу. На чем мы остановились в прошлый раз? – и на столе появился наполовину исписанный лист бумаги.
-На том, что при обращении человека в камень я использовал заклятие «гранитус». Впервые это случилось около двадцати лет назад… Вы записываете? Обязательно надо, чтобы вы, как мой личный сказочник, всё записывали, не упуская ни одной детали.
-Я очень внимателен к деталям, не переживайте, - пожилой мужчина с окладистой бородой надел очки и склонился над записью: «.. впервые использовал заклятие «гранитус» около двадцати лет назад…». Как видите, я всё фиксирую, продолжайте.
-Да-да, именно так, - бывший волшебник вдруг пришел в необычайное возбуждение, - но дело даже не в этом. Вам ведь, наверное, известно, что нашего брата нередко нанимают: ну, там, любовь счастливую, проказу на соперника, золото вместо меди – так, обычная человеческая ерунда, ничего серьезного. Хотя платят хорошо, платят хорошо, - бывший волшебник, мечтательно улыбнувшись, погрузился в приятные воспоминания, но через пару мгновений уже продолжал, горячо и сбивчиво:
-А этот был какой-то неправильный. Пристал ко мне: «обрати её в камень» да «обрати её в камень». Этакий Пигмалион наоборот. Денег сулил – вам и не снилось, а почему и зачем – не объяснял. Да я не особо и спрашивал – какая разница. Но одно дело – на сутки приковать человека к, пардон, клозету, и совсем другое – превратить в статую. Без личного неприязненного мотива, только из-за денег - ну вы меня понимаете. Отказывался как мог, предлагал просто состарить на пару лет или наложить молчанку – для женщин хуже проклятия не существует – нет, он ни в какую. И деньгами перед носом размахивает. Большими деньгами, заметьте. В общем, - бывший волшебник перевел дух, - в общем, статую на площади видели? Девушка, красивая такая, со вскинутыми к небу руками.. Во-о-от…
В комнате повисла тишина.
-Итак, - пожилой мужчина с окладистой бородой оторвался от записей и внимательно посмотрел на гостя, - получается, что вы – скульптор?
-Я волшебник. Бывший.
-Волшебник… Вы на этом настаиваете? Может, вы пекарь или каменщик?
-Я волшебник!
-Вы уверены в этом? Что-то не похожи.
Бывший волшебник побагровел:
-Я докажу! Почему вы мне не верите? Вы же мне верили. Еще вчера вы мне верили! Я докажу! Я докажу! – горло перехватывало и сковывало плотным удушающим шарфом.
-Гранитус! Гранитус! – закричал бывший волшебник, взмахивая руками и бросая недобрые взгляды в сторону своего собеседника. – Гранитус!
Но ничего не происходило - невозмутимый пожилой человек с окладистой бородой упорно не хотел превращаться ни в каменное изваяние Аристотеля, ни в бюст Софокла.
-Я волшебник! Слышите? Я – волшебник!
И уже выбиваясь из сил, шёпотом:
-Я волшебник… А вы.. вы.. сказочник?
-А я ваш лечащий врач…
Он сидел на полу, обхватив колени руками, и выл. Выл беззвучно, внутренне, раскачиваясь из стороны в сторону, подобно старому шаману в глубоком трансе. По впалым щекам скатывались неконтролируемые слезы, а у двери его палаты стояли безучастные санитары: они держали наготове шприц с успокоительным и смирительную рубашку.