24 декабря 1924 года. Адольф Гитлер в первый день после освобождения у ворот ландсбергской тюрьмы.
Когда Адольф Гитлер вышел в декабре 1924 года из ландсбергской тюрьмы, то его партия влачила жалкое существование. Многие из ближайших сторонников Адольфа либо ещё находились в заключении. Непосредственно перед арестом Гитлеру удалось передать Альфреду Розенбергу нацарапанную им записку: «Дорогой Розенберг, с этого момента Вы будете возглавлять движение».
Розенберг попытался объединить остатки прежних сторонников в рамках «Великогерманского народного сообщества» (ГФГ), отряды штурмовиков СА продолжали существовать под видом разного рода спортивных союзов, кружков любителей пения и стрелковых гильдий. Но по причине небольшого авторитета Розенберга движение «фелькише» (народников) вскоре распалось.
Однако эти удручающие обстоятельства ни в коей мере не испугали Гитлера, более того, именно тут он увидел свой определенный шанс и источник новых надежд. «То, что было бы никак невозможно раньше, — говорил он впоследствии, — я смог тогда (после выхода из тюрьмы) сказать всем в партии: теперь будем бороться так, как хочу я, и никак иначе».
Многие ожидали, что он вместе с Людендорфом организует единое движение «фелькише». А он уже понял, что только возвышающаяся надо всем, поднятая до высот культа фигура вождя (фюрера) может породить ту интегрирующую силу, которой требовал его план. Поэтому в тот момент для него было первостепенным не заключение поспешных союзов, а проведение линий размежевания и осуществление своего личного и безусловного лидерства и руководства в самой партии. И в рамках своей новой тактике - перехода от революционной к легальной деятельности, он начинает выстраивать отношения с государственной властью. В противоположность Людендорфу, "он не может позволить себе роскошь предварительно оповещать своих противников, что собирается их изничтожить".
26 февраля 1925 года возобновился выход газеты «Фелькишер беобахтер», где было помещено объявление, что на следующий день в «Бюргербройкеллере» состоится новооснование (не воссоздание) НСДАП. В своей передовой статье «Новое начало», а также в опубликованных одновременно директивах по организации партии Адольф подводит фундамент под своё безоговорочное руководство партией — он отклоняет все условия и как первая реакция на его энергичный курс начинают поступать со всех концов страны подтверждения его поддержки.
На следующий день, выступая на собрании перед своими приверженцами и соратниками, он так сформулировал свой взгляд на свою руководящую роль в партии:
«Когда кто-то приходит и хочет ставить мне условия, я ему говорю: подожди, дружок, и послушай-ка те условия, которые я поставлю тебе. Я не гонюсь за большой массой. Через год вы, мои товарищи по партии, сами будете решать. Если я действовал правильно, тогда хорошо, а если я действовал неправильно, тогда я сам отдам свою должность назад в ваши руки. Но до этого такой уговор: я один руковожу движением, и никто не ставит мне условий, пока я лично несу всю ответственность. А я снова несу ответственность абсолютно за все, что происходит в нашем движении».
В конце своего выступления он заклинает собравшихся прекратить все их многочисленные распри, забыть прошлое и положить конец сварам внутри движения. Он не просит идти за ним, не намекает на какие-либо компромиссы — он просто требует подчиниться ему или рассчитаться. Заключительная овация укрепляет его в намерении придать новой НСДАП авторитарный покрой партии, повинующейся исключительно только его приказам, — партии фюрера.
Как только была обеспечена ещё более прочная, чем прежде, власть над партией, он приступил к осуществлению своей второй целеустановки — превращению НСДАП в прочный и мощный инструмент для своих тактических замыслов. О своём решении делать отныне революцию не с помощью насилия, а с помощью закона, он так заявил одному из своих приверженцев ещё во времена его пребывания в тюрьме Ландсберг: «Когда я возобновлю свою деятельность, я должен буду проводить новую политику. Вместо завоевания власти силой оружия, мы, к огорчению депутатов-либералов и их марксистских друзей, пойдем в рейхстаг. И пусть на то, чтобы победить их по количеству голосов, понадобится больше времени, чем на то, чтобы их расстрелять, но в конечном счёте их же собственная конституция предоставит нам шанс на успех. Любой легальный процесс — процесс медленный».
Но обстоятельства складывались не в его пользу. Баварское правительство не только восприняло его замечание, что вполне можно говорить об одном враге, а иметь в виду совсем другого, именно так, как и следовало, т. е. как доказательство его несомненной враждебности по отношению к конституции, но и связало это с другим высказыванием, что либо враг пройдёт по его трупу, либо он пройдёт по трупу врага: «Я хотел бы, — так продолжал он, — чтобы если в следующий раз я паду в борьбе, моим саваном было знамя со свастикой». В свете этих высказываний власти в Баварии, а вскоре вслед за тем и в большинстве других земель, запретили ему публичные выступления. В сочетании с испытательным сроком и грозившей ему высылкой из страны, а также с учётом всеобщей ситуации, казалось, что этот запрет, ставший для него страшным и неожиданным ударом, кладёт конец всем его планам. А это означало, что вся его концепция рушилась, не начав ещё осуществляться.
Однако это не вызывает у него ни растерянности, ни даже намёка на замешательство. На слова в его адрес баварского министра внутренних дел Штютцеля - "Гитлер допрыгается до того, что будет покойником." Он отреагировал в своем духе: "Я покажу этим собакам, какой я покойник!"