Ты меня молчаньем не томи
Мои чувства - не игра,
Ты меня с собою увези
Туда, к волшебным берегам.
Я за тобой, в огонь и в воду
Не оглянусь назад
Я за тобой - в любую непогоду,
Ты только дай мне знать.
(Автор стихотворения - Карина Шестова)
Глава 1.
На город обрушился мощнейший снегопад. На дорогах были километровые пробки, машины сигналили, если какой-нибудь слишком «умный» водитель, пытался втиснуться не на своё место. Снегоуборочная техника в буквальном смысле не справлялась с разбушевавшейся стихией. Автобусы, троллейбусы были битком забиты людьми. И только хитроумные таксисты чувствовали себя в такой ситуации, как рыба в воде. Они были в курсе всех событий, происходящих в городе и за его пределами, знали все от объездные и разъездные пути, как быстро и максимально безопасно добраться до нужного места, накручивали лишнюю копеечку, не по счётчику. Кто имел с ними дело, костерил их самыми последними словами, но и понимал, что без услуг таксистов, можно не успеть или опоздать, забыть или потерять – в наше современное время и при бешенном ритме города, этот вид транспорта просто необходим.
Екатерина Андреевна Воскресенская катастрофически опаздывала на деловую встречу, от которой зависел её бизнес, её семья, планы и дальнейшее безбедное существование. Она не могла опоздать! Тот, кто её назначил, был человеком категоричным и суровым. Его непременным условием было видеть на этой встрече, именно её, Екатерину Андреевну Воскресенскую. Никакие представители и заместители, его не интересовали. Только личная встреча с генеральным директором сети ресторанов «Синяя птица».
Екатерина почему-то нервничала, до такой степени, что разболелась голова от напряжения и мыслей, сменяющих одна другую. Она была очень уверенной в себе женщиной, даже через чур. Иначе она бы не руководила таким огромным бизнесом, можно сказать империей, которую оставил ей, любимый, ныне покойный муж - Воскресенский Лаврентий Игнатьевич. Это он, сделал из неё ту, кем она сейчас и являлась. Екатерина искренне его любила, но как отца. Ни как мужа. Лаврик, как она ласково его называла, был намного старше Кати. Да, и он любил её скорее, как дочь, которую он когда - то потерял при странных обстоятельствах, Катя никогда у него не интересовалась про это, Лаврентий Игнатьевич оставил эту тему под запретом. Это была его боль, его тоска и одиночество. Все воспоминания о ней, он похоронил в глубине души, под замком, снять который не удалось никому, в том числе и Екатерине, как бы глубоко он её не уважал, и не любил.
Катя судорожно вздохнула и обеспокоенно посмотрела на часы.
- Скоро уже, а? – в голосе чувствовалось пока ещё лёгкое раздражение, грозящее перейти в гнев. Этот хамоватый таксист сразу вызвал в ней, чувство неприязни. Во-первых долго пришлось ждать машину, во-вторых его сальный взгляд, скользнувший по Катиной фигуре, вызвал приступ тошноты.
- Посмотри в окно, красотка, метёт так, будто конец света близко – он отчаянно вырулил куда-то в бок и смачно ругнулся.
- Поймите, я опаздываю на очень важную встречу! – женщина нервно закусила нижнюю губу – плачу по двойному тарифу, только умоляю, можно как-то ускориться!
- Да не вопрос – таксист криво усмехнулся – только меня дома ждут жена и двое детей и как-то не очень хочется, чтобы жена стала внезапно, по прихоти богатенькой дамочки - вдовой, а дети – сиротами.
Машину снова занесло. Дальше ехали молча, каждый думая о своём.
***
Маруська Заболотникова сидела в углу палаты и выла, даже не выла. А подвывала, тоненько так, протяжно. Вьюга на улице разбушевалась, одинокий фонарь, освещавший часть улицы, рьяно покачивался на ветру, бросая тусклый свет в окна палаты, старенького родильного дома. Деревянные окна поддували, от чего в палате стоял холод, такой же как и на душе у глупенькой и не совсем умной молоденькой девушки, Маруськи. Благо, что в эту ночь, она была единственной, кто собрался рожать. Так что её тоненький скулёж, никому не мешал. Она судорожно кусала губы от накатывающей волны боли, и не знала куда себя деть. Она понятия не имела, что давно находится уже в родах и что волны боли, находящие одна за другой, это не что иное, как схватки. Сегодня утром, на улице, ей стало плохо. Какая-то добросердечная женщина, подхватив девушку под руку, довела её до местного роддома. Повезло, что находился он недалеко от автобусной остановки, куда Маруську высадил разъярённый водитель автобуса, когда на конечном пункте выяснилось, что у неё нечем заплатить за проезд. Он ругал её почём свет и ему абсолютно было плевать, что пузо у девчонки на нос лезет. Он просто взашей вытолкал беременную девушку из автобуса и дал газу.
В роддоме сначала тоже не хотели её принимать. Ни документов, ни обменной карты, даже срок беременности Маруська не помнила, так как от природы была умишком слабенькая и глуповатая. Откуда приехала и к кому, тоже не помнила и вообще походила даже больше на душевнобольную.
Аркадий Ильич в этом роддоме проработал всю свою сознательную жизнь и чего только не перевидал, так что девчонку он взял под свою ответственность, пожалел её и распорядился определить её в предродовую палату. Он, конечно же осмотрел её, отметил медсестре, что ни сегодня-завтра родит девка, да и судя по огромному животу, носит скорее всего двойню. Дав необходимые распоряжения по поводу поступившей, он сдал смену молоденькой докторице, приехавшей из города на практику и ушёл, однако предупредив, что как только начнутся роды, обязательно его вызвать. Случай сложный и неопытной пока докторше, он не доверял.
Ольга Петровна раздражённо фыркнула, как только за Аркадием Ильичом закрылась дверь.
- В палату её и пусть не маячит пред глазами – брезгливо сморщившись, сказала она медсестре, Вере Ивановне.
- Но, Аркадий Ильич просил помыть её и не спускать с неё глаз… - возразила было Вера Ивановна. Но, увидев, как гневно сверкнули красивые глаза молодой докторши, потупила взгляд. Она не умела давать отпор, вот таким вот наглым и хамоватым людям, уверенным в своей правоте. С Аркадием Ильичом она проработала уже пол жизни, можно сказать была его правой рукой. Всегда скромная и безропотная, она ответственно исполняла свой долг медсестры. Их деревня была маленькой, жителей не так уж и много, роддом старенький, но функции свои выполнял. Пока родившиеся когда-то здесь дети, не повырастали и не выпорхнули из родительского гнезда, в город, в поисках хорошей жизни.
Тогда и пришло распоряжение роддом закрыть, за ненадобностью. А пока на практику послали дочь какого-то главного «шишки», как мысленно обозвала его Вера Ивановна. Молодого врача настоятельно просили, принять «как положено». Поэтому старая женщина ни слова поперёк не сказала Ольге Петровне, а молча проводила Маруську до палаты, помогла переодеться в больничную сорочку, заправила ей койку и ушла, предупредив, что можно кричать, если совсем будет невмоготу.
Но, Маруська лишь упрямо подвывала. Не желая осознавать, что роды наступили. Беременность была для неё нежеланной.
***
Аркадий Ильич потоптался на пороге своего дома, чтобы отряхнуть снег со стареньких зимних ботинок. Дороги замело так, что он еле добрался. Мужчина тяжело вздохнул, дома его никто не ждал. В пустых глазницах окон, зияла темнота, из печной трубы, больше не струился дымок, как бы приглашая зайти в тепло и уют старенького дома, доставшегося Аркадию Ильичу от родителей жены.
Супруга его была коренной жительницей деревни Красниково. Тамара Степановна - кровь с молоком в молодости, крупная телосложением, с боевым норовом – этакая настоящая русская красавица, с толстенной косой до пояса. Аркадий Ильич приехавший из города, по распределению, увидев свою Томочку, просто влюбился в неё с первого взгляда. Да так и остался в дальнейшем, в деревне, как бы его интеллигентная и чопорная матушка, воспитавшая в послевоенные годы, сына одна -не уговаривала его вернутся в город. Он не мог бросить свою Томочку, а она не могла уехать с ним в город. Хоть и были её старенькие родители не против. Ну, не смогла бы Тамара Степановна ужиться со свекровью. Не тот был характер, она любила командовать, быть главной в семье. Все бытовые проблемы, решала на раз два.
Зато сын и дочь, родившиеся у Тамары и Аркадия, покинули деревню, как только получили аттестат зрелости. В их жилах текла кровь их городской бабушки, поэтому брезгливо сморщив носы, при виде матери, выходящей из поросятника с ведром, в котором плескались остатки помоев, они гордо заявили матери:
- Мама, мы уезжаем учиться дальше, в город. И в деревню возвращаться не хотим!
Тамара Степановна как-то отрешенно посмотрела на них, что было совсем несвойственно её стальному характеру и и с поникшими плечами, зашла в дом. Своих детей она очень любила, души в них не чаяла. Всё для них, ничего не жалела. Аркаша на свою мизерную зарплату врача, их не прокормил бы. Поэтому женщина держала в своём подворье многочисленную скотину, с утра до поздней ночи управлялась с ней. Продавала мясо, молоко, творог. Только чтобы у её деточек всё было самое лучшее, чтоб не голодали, как она в те страшные годы, когда закончилась война и была полная разруха. Умом Тамара Степановна понимала, что дети вырастут и покинут родное гнездо. И материнское сердце горько страдало и тосковало из-за этого. И вот этот день наступил.
Аркадий Ильич растопил печку и поставил чайник на плиту. Он весь продрог пока дошёл. Дом за день тоже настыл и, мужчина пытаясь согреться, обнял себя руками и ходил из угла в угол, вспоминая прошлое. Сегодня оно почему-то особенно ясно вспоминалось. Вдруг он хлопнул себя по лбу.
-Ба! Вот я старый дурак, ведь сегодня же годовщина по моей Томочке! А я то думаю, что же за тоска весь день гложет…
Аркадий Ильич встал перед уголком со старинным иконами и перекрестившись, начал читать молитвы. Он не был особо верующим человеком, но его жена Тамара Степановна, с особым трепетом относилась ко всему Божественному. В Церковь она ни разу не ходила, да и не куда было. В деревне стояла маленькая церквушка, да и та полуразрушена. В те годы гордились партией, процветал коммунизм во всех своих красках и проявлениях.
Чайник отчаянно засвистел на плите,как в окно раздался громкий стук.
-Принесла кого-то нелёгкая, в такую погоду,-проворчал Аркадий Ильич и спешно накинув толстую фуфайку, пошёл открывать.
-Аркадий Ильич!-лицо Веры Ивановны было мокрым, то ли от слёз, то ли от снега.
-Вера? Что-то случилось?-мужчина пропустил пришедшую в дом.
Вера Ивановна заламывала руки в отчаянии.
- Да! Аркадий Ильич, вам нужно быстрее вернуться…скорее. Там роженица эта, Маруська! Она рожает, тяжело рожает! Один из двойни ножками идёт, боюсь она не выдержит, слабая больно уж.
Аркадий Ильич спешно начал собираться. Прикрыв поплотнее нижнюю дверцу у печки, он стал обувать сырые ботинки.
- А что же, Ольга Петровна?
- Да, она как увидела, наотрез отказалась роды принимать у Маруськи. Руками замахала, ногами затопала. «Не буду,» говорит, «на себя ответственность брать».
- Пойдём тогда быстрее, сейчас только дом закрою - Аркадий Ильич повесил железный замок на ворота и, сквозь пургу,проваливаясь в сугробы, они с Верой Ивановной стали пробираться к роддому.
****
Маруська истошно кричала, даже на улице был слышен её страшный, полный боли, крик.
-Господи, маменька моя родненькая…Да как же больно то, а. Не могуууу больше, ааа!!!
Последний раз вскрикнув и взмахнув руками, словно раненая птица, девчонка испустила дух.
Аркадий Ильич сделал всё, что успел. Но, то ли судьба у Маруськи такая, то ли вина молодой докторши, что испугалась и вовремя не оказала помощь…Теперь об этом поздно судить, человека нет. Вот она была, кричала. Бога вспоминала и вот её нет.
Вера Ивановна вытерла краем платка слёзы и с тоской посмотрела на два пищащих комочка. Кому они теперь нужны?...
***
Кира спала, раскинув руки в разные стороны и не чувствовала пристальный и сальный взгляд отчима на себе. Ей снился прекрасный сон, где она маленькая девочка, сидит у мамы на коленках, та ласково улыбаясь, расчёсывает ей волосы. Кире так хорошо, так тепло рядом с мамой. В этот момент кажется, что нет ничего дороже на свете маминых рук, маминой солнечной улыбки и тихого голоса, поющего любимую песню девочки, о солнечных зайчиках.
Внезапно мама отбрасывает расчёску в сторону и сжимает Киру в крепких и душных объятиях. Девочке становится трудно дышать, она пытается освободится от цепких маминых рук, но тщетно. Тогда она закричала, что есть мочи и …проснулась. На ней тяжело дыша лежало мерзкое существо, по случаю приходящееся ей неродным отцом. Валерик лежал на девчонке и дышал кислым перегаром ей прямо в лицо. Кира брезгливо поморщилась и со всей силы двинула ему коленкой в пах.
- Пошёл вон, старый козёл, - она резво соскочила с кровати и открыв дверь своей комнаты, рявкнула -мама!
Татьяна выскочила из кухни, вытирая руки об грязный фартук.
-Чего орёшь, как ненормальная, весь дом перебудишь мне.
-Забери этого урода, -Кира пинками вытащила отчима из комнаты – или я за себя не ручаюсь!
Девушка гневно сверкнула своими цвета морской волны, глазами на мать. Уперев руки в бока, она стала наступать на Валерика, который как подбитый пёс спрятался за спину жены.
- Танька, уйми свою бешеную прибл…- договорить он не успел, так как Татьяна дала ему крепкий подзатыльник и затолкала на кухню. Закрыв дверь за ним, она обернулась и зло посмотрела на дочь.
- А нечего своими телесами перед ним шастать, сама глазки ему небось строишь за моей спиной! Выросла, деваха.
Татьяна схватила дочь за руку и толкнула в комнату, не забыв закрыть за собой, дверь. Прищурив свои выцветшие глаза, она медленно приближалась к девчонке.
- Вот, что я скажу тебе, доча. Убирайся – ка ты давай из моего дома на все четыре стороны. Не нервируй мне Валерика, он единственный мужик, который согласился взять меня с пятью детьми. И своё семейное счастье, я тебе разрушить не дам!- Танька затрясла перед лицом Киры грязным кулаком. – Я тебя вырастила, школу ты закончила, так что давай теперь, шуруй в самостоятельную жизнь.
Кира старалась сдержать слёзы, готовые прорваться наружу. Не было смысла показывать матери свою слабость, она с детства выказывала девочке свою неприязнь и раздражение. Кира никак не могла понять, почему. Остальных своих детей любила вроде, а её нет. Отчего? Зачем тогда рожала, если она не была нужна ей с самого её рождения.
- Не понимаю, зачем рожать не любимых детей, -вырвалось у неё вслух, пока она собирала свои нехилые пожитки.
Мать собравшаяся выйти из комнаты, обернулась и пристально посмотрев на Киру, произнесла:
- А я тебя и не рожала. – и хлопнула дверью за собой.
Девушка встала посреди комнаты, как вкопанная. "Что, значит не рожала?"
Татьяна на кухонном столе, шинковала капусту для щей, когда Кира ворвалась в кухню и гневно, сверкая глазищами, закричала:
- Как это ты меня не рожала? Объясни! - девушка была не из робкого десятка и всегда требовала своё.
Нелюбовь матери к ней, дала ей стальную выдержку и решительный характер. Она рано поняла, что кроме себя самой ей помочь некому и росла совершенной оторвой, в хорошем смысле этого понятия. Обидчиков своих она наказывала и словом и делом, но по справедливости. Только тех, кто слишком уж старался её унизить и задеть, что она из бедной и многодетной семьи, где мать мужиков меняла, как перчатки, потому и отцы у всех -разные. Кира любила своих братьев и сестёр, к матери почему-то не испытывала ничего, но уважала её и старалась ни в чём не перечить, в надежде что когда нибудь та, проявит свою любовь к дочери.
И, сейчас слова, сказанные матерью , в сердцах - всколыхнули бурю непонимания и негодования, в душе у девушки.
- Забудь - коротко бросила мать, в ответ и зыркнула глазами в сторону отчима, тот виновато спрятал пустой стакан в карман и бочком продвигаясь к выходу, криво улыбнулся Кире.
- То есть, как это "забудь". На пустом месте такими словами не разбрасываются!
Татьяна вздохнула. Она уже пожалела о резко вылетевших словах, ведь она обещала отцу, никогда не рассказывать Кире правду. Он очень просил ее перед своей смертью и вытребовал с неё клятву, что девочка никогда не узнает, как она родилась.
- Ты вещи собрала? - Татьяна увела разговор в сторону - я не передумала. Тебе ведь всё равно уезжать на учёбу, так уехай раньше. Нечего Валерику тут глаза мозолить.
- Да сдался мне твой Валерик! Мерзкий и противный, к тому же бухает, как не знаю кто!
Кира хлопнула дверью, вылетая из кухни. В душе всё кипело от злости.
"Уеду и не приеду сюда больше!"- думала она, взваливая сумку на плечо. С матерью она не попрощалась, а сестра и братья где-то бегали по улице. Их ей было жалко, но искать их не было времени, автобус вот вот подъехать должен. Хорошо, хоть мать заранее дала ей немного денег на дорогу и на первое время, а там она что-нибудь придумает! Кира улыбнулась солнышку, выглянувшему из-за серой тучки и бодро пошагала к автобусной остановке.
Продолжение следует.