Часть 2.
В 1922 году в революционной России несколько человек занимались довольно странным делом. Они переводили с немецкого на русский язык небольшую книжку, которую перед этим кто-то уже (не слишком старательно) перевёл с французского на немецкий язык, на котором она и была издана. Весь фокус был в том, что книгу эту написала русская женщина, дочь известного русского писателя. Более того, написана книга была к 100 летнему юбилею великого русского писателя, который из-за Революции почитай что сорвался (отношение к нему у Советов было самое неопределенное, а слова Ленина об "архискверных" произведениях Достоевского уже становились достоянием определенных кругов). Прочитав переведённое переводчики и литературоведы едва ли не за голову схватились - в книге утверждалось, что Фёдор Михайлович Достоевский - урожденный литовец с явной примесью крови норманнов, да ещё из очень старого шляхетского рода, который к 18 веку уже захирел и впал в безвестность.
Ещё Любовь Федоровна Достоевская писала, что ее отец страдал от литовский застенчивости и нелюдимости, а временами даже «боязни людей», был очень робок с женщинами и даже часто напоминал с ними князя Мышкина, конечно же поэтому и успехом у них до поры до времени не пользовался никаким. Но многие несчастья и неудачи в его жизни удавалось преодолевать благодаря норманнскому духу, который давал Достоевскому стойкость, умение смотреть в лицо опасности и необыкновенную целеустремленность.
От предков-норманнов, "перемешанных" с литовцами досталось ее отцу и большое пристрастие к иностранным языкам, а еще - сентиментальность и склонность к шиллеровской мечтательности, которая была очень сильна в Достоевском на заре жизни, ещё до каторги (оттуда-то он вышел уже совсем суровым реалистом).
Кажется вначале, что теория эта как-то "шита белыми нитками": Достоевский как великий русский писатель давно уже «перерос» узконациональные границы - что уж там вспоминать, где он русский, где норманн, где литовец. Да и зачем ворошить старинные семейные истории, от которых одни отголоски остались?
Кроме того, как можно сочетать литовскую сдержанность, закрытость, осторожность с вошедшими в историю слишком большими страстями Федор Михайловича, его запойной игрой в рулетку, пристальным интересом к «тёмной стороне» человеческой натуры и выставлением ее напоказ в своих произведениях?
С другой стороны, с другой стороны... Достоевский недаром был загадкой для многих исследователей - слишком многое в его характере и судьбе плохо сочеталось друг с другом. И без «норманнской теории» (да или хоть какой-нибудь другой) довольно сложно объяснять, как сумел он не «пойти ко дну» в совсем критические, а то и трагические моменты своей жизни, а происходили они с пугающей регулярностью - недаром Достоевский в юности бредил Шекспиром, как будто предчувствовал, что уготовила ему судьба.
Про раннюю потерю матери, наверно, можно даже не упоминать – в те времена многие уходили безвременно; смерть отца была трагичней и окружена пугающими слухами – он умер, почти спившись и едва ли совсем в своем уме, в смерти же его подозревали его собственных крепостных, которыми он под конец жизни обзавелся. С товарищами юный Федор сходился из рук вон плохо, они казались ему животно-грубыми и недостаточно начитанными (Любовь Федоровна объясняла это литовской замкнутостью и застенчивостью), следовательно, в инженерном училище жилось ему неважно и временами мучительно. К службе картографа оказался непригоден и почти сразу вышел в отставку, а наследство от отца было совсем маленьким и не могло удовлетворять внезапно проснувшемуся шляхтецкому тщеславию и желанию жить «на широкую ногу». Ранний успех в литературе, который принесли ему «Бедные люди» оказался недолговечным, он не смог его повторить еще много лет подряд; а знакомство с салоном Панаевой, где царил Некрасов, привело к полному разрыву с Тургеневым и Некрасовым и тому, что он надолго стал предметом их насмешек. Потребность найти единомышленников привели его в «кружок Петрашевского», откуда уже было рукой подать до Петропавловского каземата, эшафота (свои чувства на нем он опишет потом в «Идиоте») и каторге, где он провел четыре года, закованный в кандалы, в страшной грязи и вони, окруженный преступниками полу-умными. 33-летие он встретил, недавно выпущенным из Омского острого, но в грубой солдатской шинели, в чине рядового в забытом Богом и людьми, далеком и стылом сибирском Семипалатинске.
Казалось бы, самое время взяться за бутылку, почувствовать себя самых обиженным существом на свете и спрятаться от жизни где-нибудь в кабаке? Ведь очень многие бы так и сделали - и превратились бы в печально известных «героев Достоевского» - Мармеладова из "Преступления и наказания", Лебедева из "Идиота", Лебядкина из "Бесов", Снегирёва из "Братьев Карамазовых"...
Однако – нет. Будущий русский гений упорно не сдается. Он пишет письмо за письмом к старым знакомым и товарищам из прежней до-каторжной жизни, просит о протекции, о разрешении печататься, о возможности возвратить дворянство. Просит брата Михаила выслать ему большой ящик книг. Находит себе в Семипалатинске самого неожиданного друга на свете – это молодой прокурор барон Врангель, только что прибывший из Петербурга, где он зачитывался «Белыми ночами» и «Бедными людьми» Достоевского. Влюбляется, наконец, страстно в Марью Дмитриевну Исаеву – да так, что готов «головой в Иртыш», если она не ответит ему взаимностью. Тут он даже перестает быть "князем Мышкиным", который нездоров и не может иметь дела с женщинами, как пишет его дочь, и у него начинается период "африканских страстей".
В итоге спустя пять лет Достоевский с женой и пасынком встречает Новый Год в Петербурге, в кругу друзей, с уже напечатанной (хоть и не слишком тепло принятой) новой повестью. И где-то в голове у него уже слагаются первые главы из "Мертвого дома", который опять вознесет его на литературный Олимп. Так в чем же секрет подобной жизнестойкости? По мнению дочери Достоевского - в норманнском духе, позволявшем страстным и прозорливым норманнам совершать легендарные путешествия и быть знаменитыми колонизаторами. А еще - в сильной воле, несмотря на слабые нервы и припадки меланхолии. "Я думаю, что человек может иметь одновременно очень сильную волю и очень слабые нервы" - пишет Любовь Федоровна. В поступках своих такой человек руководствуется своей сильной волей, продолжает она, но по временам дает разрядку своим больным нервам, плача и жалуясь друзьям. Это качество было присуще и дочери Достоевского, она считала, что унаследовала его от отца.
Продолжение в следующей статье.
Более подробно о родовой истории семьи Достоевских и отношении к ней его дочери в моей первой статье этого цикла см.
https://zen.yandex.ru/media/id/6038c53f0e0e7a2a9c30a86d/dostoevskii-glazami-ego-docheri-kakim-oТna-ego-videla-61d4922988a10973c78625e5
Полный текст книги Л.Ф. Достоевской можно бесплатно прочесть по ссылке