Когда-то Евгений Цыганов решил, что никогда не будет сниматься в массовке – и теперь играет исключительно заметные роли в кино и сериалах. В интервью он рассказал о первом в жизни съемочном дне, меховой шапке в роли шпица в «Даме с собачкой» и о параллельных реальностях в «Воланде».
Актер Евгений Цыганов в представлении не нуждается: широкой публике он знаком по «Детям Арбата», «Оттепели», «Прогулке», «Территории», а театралам – по ролям в Мастерской Фоменко. Кроме того, у Евгения есть рок-группа Pokaprёt!, а на последнем «Кинотавре» он представил свою первую режиссерскую киноработу – короткометражный фильм «Мятежный». Недавно Цыганов выступил в необычном для себя амплуа – сыграл главную роль в спектакле Театра кукол Образцова «Я – Сергей Образцов». А 1 января в прокат вышел фильм Сергея Осипьяна «Портрет незнакомца», в котором снялась вся труппа Мастерской Фоменко, и Евгений, разумеется, тоже.
Почему вас позвали играть Сергея Образцова?
Он мой дальний родственник. Мама Сергея Владимировича Анна Ивановна фон Ребиндер и моя прабабушка Елена Ивановна родные сестры. Они обе были учительницами. Анна Ивановна вышла замуж за инженера-железнодорожника Владимира Образцова, а моя прабабушка – за учителя гимнастики, бывшего циркача Абдуллу Ибрагимовича Девишева. Они родили 11 детей, в том числе, бабушку Софью, маму моего отца. Образцов называл их «татарское нашествие», эта история есть в его книге «По ступенькам памяти».
И вот режиссер Катя Образцова позвала меня в спектакль и предложила роль. Сергей Владимирович «ровесник века», он родился в 1901 году, прошел через войну и репрессии, видел царя, Ленина. По образованию он художник, и первыми зрителями его кукольных выступлений были ВХУТЕМАСовцы. Как он писал: «Сейчас это хобби, тогда это называлось дурь».
Потом куклы «запели», и Образцов оказался в музыкальной студии Художественного театра у Немировича-Данченко. Выступал перед Станиславским, Мейерхольдом, Таировым, Михоэлсом. Потом стал выступать на эстраде. Его историю мы пытаемся рассказать не документальным способом, а средствами кукольного театра. Его мир весьма условный. Но есть и реальные номера Образцова, которые вряд ли кто-то видел на сцене.
Вы там поете?
Я пою, и ребята поют. Там замечательные артисты, которые удивительно управляются с тем, с чем, казалось бы, умеет управляться только сам Образцов. Для меня это новый мир. Хотя я еще на первом курсе Щукинского училища хотел в качестве профнавыка изучать профессию кукольника, но мне его зарубили и сказали, что театр в театре нельзя, что надо печь пирожки. Потом уже в Мастерской Фоменко я делал в театре Образцова куклу-собачку для своей «Дамы с собачкой», но она получилась настолько конкретной, что в итоге у меня актеры играли с меховой шапкой. Это было смешно.
А теперь мы делаем кукольный спектакль. Идея классная. Но как ее воплотить, чтобы не получился концерт с куклами? Мы пытаемся найти язык, кусочки, как мозаичку, собираем, она еще из разных фактур, по-разному клеится. Это кропотливая работа потом еще нужно отшлифовать, залакировать, высушить. В общем, мы в процессе.
В «Портрете незнакомца» у вас совсем маленькая роль – почему так получилось?
Я тогда снимался у Алексея Учителя в «Цое» и смог вырваться только на один съемочный день. Надо сказать, что режиссера фильма Сережу Осипьяна я знаю дольше, чем работаю артистом, потому что его жена Ксения Кутепова когда-то способствовала тому, чтобы я в принципе выбрал эту профессию. Когда я учился на первом или втором курсе театрального ВУЗа, Сережа снимал для Лионской оперы по роману «В круге первом» черно-белые видеоэпизоды. И предложил мне сняться в массовке.
Та ночная смена стала моим первым в жизни съемочным днем. Я заболел, но пришел – вроде как пообещал, надо идти. Тогда к болезненному состоянию относились не так серьезно, как сегодня. В коридоре неотремонтированной тогда еще гостиницы «Украина» перед комнатой, где снималась сцена, на грязном потертом ковре сидели 40 человек мосфильмовской массовки. Чтобы не заснуть, они всю ночь трепались. У меня температура, с меня течет, от костюмов пахнет, а еще эти разговоры – это была адская, чудовищная ночь. Но у меня не было никаких сил сказать Сереже, что я пойду домой. Я это как-то перетерпел, так что Сережа мой первый кинорежиссер. Но я понял, что никогда в жизни я больше не снимаюсь в массовке и по дружбе.
А больным?
Вчера играл спектакль с флюсом и позавчера тоже. Хотя коронавирус сформировал новое отношение к работе. Раньше, если ты не при смерти, то ты играешь спектакль, снимаешься, потому что никто не будет из-за температуры отменять смену.
Зрители спектакля «Моцарт «Дон Жуан». Генеральная репетиция» флюс и не увидели бы – вы там играете в пластическом гриме. Очень успешный спектакль получился, на него не попасть.
Про него хорошо говорят, в основном. Режиссер Дмитрий Анатольевич Крымов, когда мы только выпустили, мне сказал: «Жень, как-то страшно! Все хвалят…». Он балансирует иногда между веселым театральным праздником и трагедией художника. И этот баланс интересен. А что такое баланс – это когда ты рискуешь свалиться.
Мы сыграли несколько спектаклей, и Крымов вдруг всем говорит: «Ребята, все успешно и здорово, я боюсь, что вы успокоитесь, перестанете волноваться, что вы почувствуете себя уверенными…. Это было бы страшно, потому что только неуверенность дает возможность оставаться настоящими».
Как Крымова приняли артисты Мастерской Фоменко?
Поскольку Дмитрий Анатольевич с нашим худруком Евгением Борисовичем Каменьковичем много лет ведут курс совместно, в появлении спектакля ничего удивительного нет. Другое дело, что в нашем театре плохо приживаются сторонние режиссеры. И даже с Крымовым не все вдруг захотели работать, потому что довериться сложно даже такому мастеру.
Мне было проще, потому что я видел его спектакли. От «Сережи» пришел в неописуемый восторг, пришел в театр и сказал: «Срочно бегите смотрите, вы ничего подобного не видели». Но это мой личный восторг, не все его, оказывается, разделяют. Потому что в нашем деле нет абсолютных авторитетов. Каждый спектакль ты приходишь и заново доказываешь, что ты что-то можешь. Если ты режиссер, то ты приходишь к артистам и заново убеждаешь их, что ты не самодур, что у тебя все функционирует, и ты сделаешь что-то убедительное.
Всегда ли зал реагирует одинаково?
Перед каждым зрителем разворачивается его спектакль. Люди, которые знают оперу Моцарта, реагируют иначе, чем люди, которые ее не знают, потому что сюжет спектакля незаметно дублирует сюжет оперы. Или если ты работал когда-нибудь в театре, в тебя попадают определенные шутки. Тому, кто представляет себе собрание театра, где идут внутренние разборки, совсем невесело в конце первого акта, когда начинается какофония. А для остальных это просто веселый аттракцион, и хочется хлопать в ладоши, как на «Песне года» в концертном зале «Россия» в 1983 году.
Недавно в прокат вышел фильм Александра Зельдовича «Медея» с вашим участием. Чтобы его понять, нужно знать содержание античного мифа?
Было бы странно, если бы фильм снимался в расчете на то, что зрители перечитают «Медею». Зельдович мог вдохновляться и Еврипидом, и Улицкой, родителями, второй женой или первой любовью. А я не играю никакую из «Медей», кроме той, что в сценарии Зельдовича. Когда я прочитал сценарий, у меня возникла масса вопросов. Мы встречались с режиссером и разбирали его несколько месяцев, я искренне пытался сделать его более понятным для себя, предлагал какие-то вещи. И Саша соглашался, но с первой нашей встречи до последней в сценарии не изменилось практически ничего. Я не отнесся к этому как к оскорблению или хамству с его стороны. Наоборот. За эти полгода Зельдович убедился в том, что у него все буквы на месте. И даже мое непонимание его полностью устраивало.
Вы всегда вмешиваетесь?
По-разному бывает. Иногда я себя ругаю за то, что начинаю лезть в режиссерский процесс. Я так делаю, потому что мне действительно нужно понимать. Мне кажется, что последнее время мне везет на режиссеров, на тексты. Они готовы к сотворчеству и не впадают в панику от вопросов.
Вы же снимались у Григория Константинопольского в «Мертвых душах». Насколько он открыт к сотворчеству?
Он деспот, безусловно, но он принципиальный деспот. Он говорит, что должен пить кровь на площадке, иначе ничего не будет. Страшно орет, оскорбляется, если ему вдруг кто-то перечит. Это до такой степени гипертрофированно, что становится обаятельным. Представьте Григория Михайловича: стеклянное забрало, оттуда торчит борода, за ним очки, перевернутый кепарик, галифе, сапоги, белые перчатки. И он со страшным оскалом орет: «Стояяяяять!!!!!!!». Сначала мне казалось, что закончатся съемки, и я больше с ним ни словом не обменяюсь. Но когда мы подобрались к концу, я вдруг понял, что эти 25 дней ора и проклятий, сжатых кулаков – это было так ярко, эмоционально. Он же не просто пьет кровь, он ее потом выхлестывает из себя. В итоге я ему страшно благодарен за эту роль и этот опыт.
Вы согласились участвовать, потому что вам понравился сценарий?
Я согласился, потому что когда-то мне очень понравился клип Pep-see «Вовочка», где Григорий Михайлович парил в цветах с распущенными волосами над участницами группы. Он же был и режиссером клипа. Уровень китча в моих глазах возводило эту трехкопеечную штуковину в ранг искусства под названием «поп-арт».
Вы могли бы попросить Константинопольского снять клип для Pokaprёt!?
У нас пока нет такой шикарной песни. Зато прекрасные Соня и Полина Набока сняли простой, но атмосферный клип на нашу совместную со Светой Невестиной песню «Вкусна». Альбома у нас по-прежнему нет. Если объективно, мы все-таки раздолбаи. Песня группы «Джан Ку» «Я не умею делать деньги» остается нашим внутренним гимном вместе с «Карма мира покрыта жиром» группы «Химера». Мы каким-то чудом успели записать три песни, из которых мы сделали сингл «Социопатия». Сказать, что он отражает звучание нашей группы, по большому счету, нельзя, потому что это студийная работа, а мы группа концертная. Почти семь лет, что мы играем, мы стабильно собираем «16 тонн» в Москве и «Грибоедов» в Петербурге. Наши 100 человек приходят, и нам весело.
У вас одновременно вышли сериалы «Вне себя» и «Везет», оба довольно юмористические. Какой юмор вам ближе?
Когда я прочитал сценарий «Всякая пьянь», который теперь называется «Везет», я подумал: «Как жалко, что этот текст нельзя буквально перенести в кино». Он написан очень художественно, с юмором, это литература в духе Довлатова или Буковски. Однако в итоге юмор все равно оказался в сериале, но уже самостоятельный, рожденный прямо на площадке.
Во «Вне себя», где я играю фантомного любовника жены главного героя (и я, и она мертвы, в общем, запутанная история), мне было вообще ничего не понятно. Но я видел, что создатели сериала Саша Дулерайн и Клим Козинский проектом очень увлечены. Они придумывали свои законы – например, что фантомы с главным героем, которого играет Евгений Стычкин, могут находиться в одном кадре, а если он с кем-то разговаривает, то их там быть не может. Это правила игры, и таких правил там много.
С Еленой Лядовой, у которой роль жены, вы встретились впервые с фильма «Космос как предчувствие»?
Да. Я говорил, что у Лены есть условие в контракте, что если она снимается с Цыгановым, то он должен быть в усах. А с Женей Стычкиным мы играли несколько лет спектакль «Старший сын». Работать с ним прикольно, даже на ритмическом уровне он очень музыкальный, цепкий партнер.
В этом году выйдет фильм Михаила Локшина «Воланд». Кого вы там играете?
Писателя. Но это не байопик. Кино – это все-таки искусство образное, и образ важнее, чем факты. Мы снимали фантазию про писателя в обстоятельствах того времени, пририсовывая к романным образам свои. Имели ли мы на это право? Но сам же Булгаков себе позволил написать отношения Иешуа и Пилата…
В фильме писатель встречает свою музу, ее зовут Маргарита, и она несет желтые цветы. У настоящего Булгакова ее звали Елена Сергеевна, и встретились они не на улице. Я играю и Мастера, и писателя. Юля Снигирь – обеих Маргарит, реальную и романную. Котов тоже двое: кот, который ходит у писателя в дворе и доме, и огромный кот Воланда.
Забавно, что полгода до этого я делал сценарий про одного писателя, который приезжает в Россию, чтобы написать роман. Там пересекались две реальности – его жизнь в советской России и реальность романа. Я разговаривал с продюсерами, как вдруг появился Миша с «Воландом» и тем же сценарным ходом. И я понял, что я не расстроен, что это даже забавно, учитывая предложение играть писателя. Я пишу роман в романе, и меня вводят писателем в роман в романе, возникает бесконечный коридор из зеркал.
Много ли булгаковского текста в фильме?
Много. Но это самостоятельное произведение – как те же «Мертвые души», где Константинопольский на тарелке рядом с профилем Гоголя дерзко ставит свой профиль. Это фантазия на тему романа, работа команды талантливых людей. Книга замечательная. Идея хорошая. Я тоже немного имею отношение к сценарию, поэтому его мне сложно оценивать. Но мы старались прорваться сквозь дерзость этого намерения. И нам было интересно.
Текст: Полина Сурнина
(r) Журнал РЖД, январь 2022 года