- В предисловии к русскому изданию своей книги «Теология и социальная теория» британский теолог и философ Джон Милбанк обозначает осевые проблемы современного общественного самосознания. Разрешение же этих проблем он полагает во взгляде на «целостную христианскую социологию, которая одновременно является и экклезиологией, христианской мета-историей, когда постулируется примат мира (peace) над насилием».
Настоящий кризис, который переживает наша планета, все поставил под вопрос. То, что мы еще недавно воспринимали как неизбежный прогресс, теперь явно приводит к загрязнению природной среды и разрушению человеческой жизни, какой мы ее знаем. Поэтому некоторые задаются вопросом: может быть, что-то не так с самим человеческим существом? Или переход от охоты и собирательства к сельскому хозяйству был ошибкой, следствием которой стали господство, иерархия и война? Многие во всем винят европейское наследие с его сциентизмом, технологизмом, милитаризмом, капитализмом и стремлением к имперским завоеваниям. В этой книге мы солидаризируемся с теми, кто предлагает более умеренный взгляд, считая, что Запад совершил поворот в неверном направлении и что именно это сегодня ведет весь мир к катастрофе. Даже если политическому доминированию западноевропейских и атлантических наций сегодня брошен вызов со стороны Азии, все же культурное влияние Запада остается весьма значительным. Хотя призыв к демократии, может быть, и утрачивает привлекательность, но наследие технократизма, индивидуализма и капитализма вместе с упадком религии сохраняет свою силу, а порой и наращивает ее. На место идеи демократии приходят идеологии, также имеющие западное происхождение: национализм, коммунизм, авторитаризм и фашизм, — часто в новых, причудливых, гибридных сочетаниях. Религиозные традиции Азии обнаруживают тенденцию к поддержке этих идеологий; они инструментализируются, чтобы служить национализму и вере в самопомощь и частное просветление. Поэтому мы пока остаемся в рамках западной траектории развития. И наиболее поразительно, что эта траектория привела к отказу от ее собственных ключевых метанарратива и метафизики, а именно от представления о том, что конечная реальность была сотворена личным Богом; что она онтологически искажена предпочтением, которое ангелы и люди отдали знанию, основанному на власти, вместо знания, основанного на любви; и что она была искуплена этим личным Богом, который восстановил примат любви, прожив человеческую жизнь в нашем историческом времени. Из этого нарратива и этой философии проистекает установка на то, что политические цели справедливости должны быть однозначно подчинены более широким социальным целям примирения и взаимного процветания людей, пребывающих в отношениях друг с другом. Каждая культура и цивилизация опирается на формирующие ее мифы и верования.
Смысл любого человеческого языка требует доверия к главным трансцендентным означающим, которые не могут быть вполне обоснованы разумом. Соответственно, человек — это неисправимо религиозное живое существо. Поэтому, когда цивилизация отвергает свои наиболее важные нарративы и метафизические посылки, она необходимо приходит в упадок. Именно по этой причине, как предвидели некоторые пророки XX века, христианству сегодня бросает вызов ислам, который, как представляется, в большей степени сохранил свои базовые убеждения, а также более целостный и ритуализированный взгляд на человеческую жизнь. В то же время весьма сомнительно, что нынешний ислам свободен как от упадочных тенденций, так и от тенденции к секуляризации, которые являются следствием его встречи с Западом. Его более возвышенные и сложные философские традиции остаются в подвешенном состоянии, а его политизация (необязательно в форме терроризма) часто приводит к некоей смеси элементов секулярной идеологии и пуританского фундаментализма, который сам — слишком модерный по своему характеру. Поэтому вполне можно говорить о том, что весь мир в настоящее время просто деградирует – именно в силу доминирования в нем наследия западного модерна. Не возникло никакого серьезного альтернативного религиозно-культурного видения, которое могло бы приостановить и поставить под вопрос это доминирование. И потому есть основание говорить, что христианство, действительно, является окончательной религией (как это было для Гегеля): это религия, которая обобщает вечные и универсальные интуиции в представлении о единстве Бога и о Его единстве с миром через понимание того, что это единство является также субъективным, троичным и потому реляционным и что сама жизнь и триединство Лиц в бесконечном таинственно соединены с жизнью и многоликостью конечного, хотя в то же время здесь сохраняется и различие. Таким образом, вполне можно предположить, что нынешний кризис Запада и западно-ориентированного мира связан с отказом от этой окончательной религии и ее откровения о Боге, как также и о человеке, как о событии любви, превышающей любой закон или набор ритуальных предписаний и запретов. И это также отказ от Церкви как окончательного сообщества, чей очищенный язык и ритуалы поддерживают и распространяют таинственный образ всеобъемлющей личности Богочеловека Христа. После этого отказа может прийти только нигилизм и пост-человек. Ибо ныне мы видим, что без представления о том, что люди созданы по образу Божию, чистый, благонамеренный гуманизм утрачивает какую-либо убедительность.
Итак, хотя христианство было отвергнуто, остается верным, что именно христианское богословие может лучше всего диагностировать кризис нашего времени. После отвержения Бога любви мы неминуемо оказываемся в плену у бессмысленной машины, которая признаёт только власть, знание как власть – и лишь ради отправления этой власти. Предприятие, которое улавливает того, кто пытается контролировать происходящее посредством доступных ему устройств: такое самообольщение сегодня грозит стать определяющим для всей нашей повседневности. Но если мы отвергли реальность конкретных природ вещей вместе с целесообразным единством природы вообще, а также предельную значимость личного, тогда неудивительно, что протестующая природа оборачивается против нас, а межличностные отношения приходят в упадок — либо ради эффективности, либо во имя абстрактной «справедливости», не замечающей действительных нужд в реальных обстоятельствах. Сегодня большинство людей просто плывет по течению, которое задается этими катастрофическими негативными тенденциями. Однако удивительно и то, что есть немало весьма чувствительных и вдумчивых людей (хотя они и составляют незначительное меньшинство), которые все больше тяготеют к традиционной метафизике и религии, особенно к католичеству и православию. Они считают, как и я сам, что, если мы должны понять и стремиться исправить настоящее, нам надо осознать, что пошло не так, имея в виду наследие Запада. Это не просто история о том, как секулярное вытеснило и заместило собой христианское. И не о том, как современность пришла на смену древности. Как хорошо понимали великие русские мыслители Серебряного века, в своей глубине гуманистический ренессанс (с IX по XVI вв.) сохранял преемственность с христианским персонализмом. Нарастающий интерес к природе в значительной степени стимулировался верой в символическую значимость Книги творения. Все большее ощущение изменчивости и человеческой креативности было связано с более глубоким пониманием того, что все творение и тварные духи наделены творческими силами своего Творца. Все интересы и мировоззрение «ренессансного человека» оставались в согласии с христианским пониманием целостного единства и предельной мистической значимости всего человеческого знания. И наоборот (что довольно курьезно), многие из наиболее характерных модерных феноменов — капитализм, технологизм, политический либерализм (в смысле индивидуализма) и культ воли — генеалогически восходят к считающейся «ортодоксальной», но несбалансированной теологии, ужасно боящейся «пережитков язычества» и делающей, вполне идолатрически, чрезмерный акцент на божественной трансценденции, как если бы Бог был просто верховным волюнтаристским титаном. Приверженцы такой теологии также отрицают причастность творения Творцу, исходя из странного убеждения, что это увеличит божественную славу. Однако если Бога понимают лишь как случайную власть и волю, тогда следствием этого — как ни странно — будет представление, что ныне только человеческая власть и воля являются Его образом на Земле.
В конечном счете, такая монструозная «божественность» становится отталкивающей (это особенно касается идеи осуждения большинства людей на вечные муки), а кроме того, последователи такой монструозной метафизики уже не видят необходимости метафизически обосновывать свои убеждения. В этой книге я анализирую эту дезинтеграцию Запада в конкретной области — современных политических, экономических и социальных наук. В каждом случае я рассматриваю расхожее представление об их предполагаемой секулярной «автономии» в отношении теологии и метафизики. Я ставлю под вопрос идею, согласно которой секулярное — это очевидная остаточная «истина», которая обнаруживается, когда снят налет предрассудков. Вместо этого, как я считаю (и о чем уже сказал), представление о чисто секулярном — это очень странный и внутренне невозможный проект, если говорить о любой цивилизации. Причины, которые привели Запад к этому представлению, требуют объяснения. И обнаруживается, что, действительно, никакого чисто секулярного не было вплоть до недавнего времени: в каждом случае социальные науки несут на себе явные следы гетеродоксальных теологий, которые сомнительны с точки зрения христианской ортодоксии; или же эти науки, в конечном счете, полемически солидаризуются с атеизмом, опираясь на сомнительные философские аргументы. Даже тогда (а возможно, именно тогда), когда социальные науки исключают этические вопросы, оказывается, что это имеет свои корни в чрезмерном теологическом пессимизме относительно возможностей человека — в соединении с идолопоклонническим и неправдоподобным описанием божественной причинности, которое, по существу, сводит ее лишь к одному из каузальных факторов среди других. В этой книге мы откровенно выступаем против тех, кто настаивает на важности богословского «диалога» со светскими социальными науками, как если бы было очевидно, что каждый познавательный подход имеет свою отдельную область экспертизы. Однако все наоборот: как социальные науки испытали на себе влияние теологии, так и теология не только имеет свой взгляд на социальные и политические вопросы, но и отчасти ими конституируется. Это не значит, что теология представляет собой тотализирующий дискурс, в рамках которого обозначаются позиции относительно всего, опирающиеся на некие первопринципы. Наоборот: теология — это по необходимости непрямой дискурс, который волей-неволей должен заимствовать свои слова о Боге, гибко их применяя, из говорения обо всем другом, то есть из многообразных человеческих дискурсов. Но эти дискурсы традиционно не считались по определению автономными, само-обоснованными и самодостаточными — такие как, например, традиционные математика, грамматика, экономика или политика. Но именно так и произошло в случае модерных социальных наук, а также в случае модерных естественных наук, когда последние были ошибочно возведены в статус самодостаточной натурфилософии. По этой причине теология не может рассматривать эти науки как нейтральные и безвредные. Вместо этого теология должна пытаться реагировать на представления о том, что политика есть властный расчет, что экономика следует этически безразличным законам, что «социальное» — это просто данность, тотальная и в принципе определяющая, что история есть просто диалектическое высвобождение совершенно автономной свободы или что генеалогия может обнаружить решающую роль случайной «власти». Реагируя на эти представления, теология должна противопоставить этим наукам свою собственную, возможно, более правдоподобную их генеалогию.
Именно такой подход осуществлен в этой книге. Во многом подобно русской софиологии и идее «свободной теократии» Владимира Соловьева, в ней делается попытка предложить целостную христианскую социологию, которая одновременно является и экклезиологией, христианской мета-историей, когда постулируется примат мира (peace) над насилием (последнее, как мы считаем, характерно для всех модерных социальных теорий). В конечном счете, мы предлагаем персоналистскую метафизику аналогического различия и гармонии, которая соответствует лучшим традициям христианского Востока и Запада.
Я искренне надеюсь, что эта книга будет внимательно прочитана и хорошо принята в России. Для будущего человечества критически важно, чтобы Россия осталась в единстве с остальным традиционным христианским миром и сыграла позитивную роль в контактах с традиционно нехристианскими странами Азии. Смею ожидать, что мои мысли смогут как-то содействовать этому процессу.
Джон Милбанк
Саутвелл, Ноттингемшир,
Соединенное королевство 20 сентября 2021 г.
