Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Совсем недавно в одной из статей, посвящённых письмам Гоголя маминьке, рассуждая сам с собою, набрёл на следующий парадокс: Петербург на протяжении всего XIX столетия оказался почти абсолютно неспособен к вынашиванию и родам эндемичных себе литераторов и поэтов. Практически все демиурги пера и слова, творившие в нём и писавшие о нём, - дети других земель, климатов и жизненных укладов. Как там у питерского барда? " Может, скажет кто, мол, климат здесь не тот, а мне нужна твоя сырость..." Сырость - это замечательно, это, конечно, возвышает коренного петербуржца в собственных глазах сравнительно с другими - массквичами, например: дескать, да, сырость, да, свинцовость, а зато у нас Исаакий, Петропавловка, Эрмитаж, История и Культура!.. Прекрасно! А теперь давайте постараемся вспомнить какого-нибудь знаменитого поэта или писателя, родившегося в Петербурге... Чур, не Блока, конечно... первого, кто приходит на ум... Петербургом же, кстати, и убитого! Ладно, Гумилёв! Правда, ранняя смерть также застала его "по месту прописки", но в данном случае "причастность" к этому факту Петрограда - аргумент достаточно зыбкий, с неуёмным Николаем Степановичем такое и тогда могло произойти где угодно - от Сызрани до Тифлиса.
Традиционно приводимые в пример "певцы" Петербурга Достоевский и Гоголь - москвич и малоросс. Да, Петербург вдохновил их и отравил как мрачноватою и подавляющей своей красотою, так и изнанкой парадной жизни. Вяземский и Пушкин - коренные москвичи, украсившие северную столицу ослепительным блеском своих дарований, а последняя, не сумев ни переварить, ни уложить непокорного поэта в прокрустово ложе имперских нормативов и нравов, предпочла Пушкина просто убить (недаром, верно угадав смертельную имперскую отраву, рвался в деревню). Весельчак и любимец светской Москвы Иван Козлов - роковое совпадение, конечно, но вполне символично! - обезножел и ослеп в Петербурге, здесь же открыв в себе поэтический дар. Тихий меланхоличный Дельвиг (кстати, тоже москвич), не выдержав несправедливого разноса Бенкендорфа, сгорел свечою с такою же быстротой. Убийца-Петербург и питал их таланты, он же и умерщвлял - ежели не физически, то морально.
Весь предыдущий текст - всего лишь предисловие к портрету Дмитрия Веневитинова, поэта, скончавшегося от воспаления лёгких в Петербурге всего-то в 21 год!
"В одной невероятной скачке вы прожили свой краткий век..." - это цветаевское - и про Веневитинова тоже. Несмотря на краткость отпущенного ему судьбою времени, он успел невероятно много и - по сути - был самым настоящим... счастливчиком. Рождённый в состоятельной дворянской семье, получил прекрасное воспитание, окончил Московский университет, служил в том самом Московском архиве коллегии иностранных дел, откуда в разные годы вышли Вигель, АлександрТургенев, Владимир Одоевский и Дмитрий Блудов.
Философ, один из основателей "Общества любомудрия", художник, критик и поэт - автор всего-то пяти десятков стихотворений... "Всего"?! Помилуйте, 21 год! И поверьте - среди этих пятидесяти нет ни одного неудачного или небрежно написанного, поэзия давалась Веневитинову легко и зефирно, он дышал ею.
Я чувствую, во мне горит
Святое пламя вдохновенья,
Но к темной цели дух парит…
Кто мне укажет путь спасенья?
Я вижу, жизнь передо мной
Кипит, как океан безбрежной…
Найду ли я утес надежный,
Где твердой обопрусь ногой?..
И это удивительное совпадение с пушкинским "талисманом"!.. Подаренный ему Воронцовой перстень - память о пережитой страсти, захватившей обоих. Как перепев (причём, практически параллельный по времени) - перстень из Геркуланума, дар музы и покровительницы Веневитинова Зинаиды Волконской; с ним, окольцованный, он и покинул мир, в котором её не было рядом с ним, да и не быть не могло.
Считается, что это Волконская "отослала" Веневитинова служить в Петербург - подальше от себя, чтобы не страдал... Что ж, её замысел в конечном итоге и сыграл злую шутку с влюблённым: там он и умер. Простудиться, конечно, можно и в Москве (что, например, случилось с Александром Тургеневым), но я уже в начале статьи изложил свою "теорию заговора" об "убийце-Петербурге". Это - не самое лучшее место для поэтов, к тому же - смертельно влюблённых.
На небе все цветы прекрасны.
Все мило светят над землей,
Все дышат горней красотой.
Люблю я цвет лазури ясной:
Он часто томностью пленял
Мои задумчивые вежды,
И в сердце робкое вливал
Отрадный луч благой надежды...
И ещё одно удивительное совпадение: утверждают, что умерла Волконская, простыв, после того, как отдаа пальто замерзающей нищенке... "Это было или не было, а и было, так прошло..." Всё, что связано с Дмитрием Веневитиновым - романтично, грустно, немного таинственно и безумно красиво... как красивы и безупречны все пятьдесят его стихотворений.
«Веневитинов есть единственный у нас поэт, который даже современниками был понят и оценен по достоинству. Это была прекрасная утренняя заря, предрекавшая прекрасный день...» - писал о нём Белинский.
"...Читал Скотта. Приходит Рожалин и подает письмо... Неужели так! Ревел без памяти. Кого мы лишились? Нам нет полного счастья теперь! Только что соединился было круг, и какое кольцо вырвано. Ужасно! ужасно!" - такова была реакция на известие о смерти Веневетинова историка и публициста М.П.Погодина. "Милый друг, бедного Веневитинова ты уже, вероятно, оплакал. Знаю, смерть его должна была поразить тебя. Какое соединение прекрасных дарований с прекрасною молодостью" - из письма Дельвига Пушкину. Оба ещё не знают, какая судьба уготована им Петербургом. "Помните ли вы юного поэта Веневитинова? Посмотрите, какая у него точность и простота в выражении, как у него всякое слово на своем месте, каждая рифма свободна и каждый стих рождает другой без принуждения" - снова Белинский...
Вот час последнего страданья!
Внимайте: воля мертвеца
Страшна, как голос прорицанья.
Внимайте: чтоб сего кольца
С руки холодной не снимали:
Пусть с ним умрут мои печали
И будут с ним схоронены...
Давайте пофантазируем... Не отправь княгиня Волконская поэта в так и не полюбившуюся ему северную столицу - что бы сталось с ним дальше? Вероятно, ей самой пришлось бы покинуть Россию - дабы не искушать Веневитинова и облегчить его страдания нарочною разлукой. Вероятно, спустя лет пять он женился бы: наверняка, на такого завидного жениха родители самых знатных московских семей открыли бы настоящую охоту. И уж совершенно точно это была бы поражающая воображение красавица. И отчего бы ею не могла быть Натали Гончарова? Против "незавидного" Пушкина у его богатого и интересного внешне "коллеги" по Парнасу было бы куда больше шансов. Да чего там - думаю, Наталья Ивановна Гончарова решительно настаивала бы именно на персоне Веневитинова! И была бы иная - долгая и счастливая жизнь - у всех троих: у Натали, у Веневетинова, и у Пушкина, отыскавшего бы себе иную музу и спутницу, а, быть может, и другой путь... Но у Судьбы на всё свои резоны, увы. А нам в наследство осталась красивая и грустная история о кратком жизненном пути ещё одного русского поэта. Не такая, конечно, печальная и жутковатая, как история Инеш де Каштру и Педру I, боже упаси, но исполненная чисто русской пастельной романтики начала столетия - в духе Жуковского.
Недаром шампанское пеной играет,
Недаром кипит чрез края:
Оно наслажденье нам в душу вливает
И сердце нам греет, друзья!
Оно мне внушило предчувствье святое!
Так! счастье нам всем суждено:
Мне — пеною выкипеть в праведном бое,
А вам — для свободы созреть, как вино!
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть (поверьте - в том нет ничего хорошего) и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
