- Ну, что!? Говори скорее! – спросила Бэла, как только Наташа вошла в камеру.
Наташа, не поднимая глаз, прошла к своей пастели и села. Все арестантки замолчали и с интересом стали смотреть на нее. Бэла присела на край пастели рядом с Наташей и обняла ее.
Бэла пыталась заговорить с бедной женщиной. Но все тщетно. Наташа сидела как каменная статуя. Ни единый мускул не дрогнул на ее лице. Тогда цыганка стала трясти ее за плечи. Никакой реакции. Глаза Наташи бездумно смотрели куда-то в пол. Все попытки Бэлы привести Наталью Владимировну в чувства не увенчались успехом. Оставался последний способ. Бэла с размаху стукнула своей ладонью по лицу обезумевшей женщины. В этот момент глаза Наташи ожили, слезы брызнули неудержимым потоком.
- Я каторжная! Я каторжная! Я каторжная! – кричала Наташа. – Он меня предал! Он все подстроил! За что!? Я каторжная!
Наташа билась в истерике. Бэла пыталась удержать ее. Но откуда у хрупкой девушки появилось столько сил? Она вырывалась и кричала, повторяя одни те же слова: «Я каторжная! Я каторжная! Я каторжная! Он меня предал! Он все подстроил! За что!? Я каторжная!» В этот момент подскочила пожилая женщина, которая в свое время встретила Наташу в камере. Она набрала в рот воды их металлической кружки и выпрыснула ее в лицо обезумевшей. Вода сделала свое дело. Наталья Владимировна, задыхаясь, глотая воздух и всхлипывая, замолчала. Через некоторое время она успокоилась и села на свои нары.
- Ох, бедовая, сколько же тебе присудили? – спросила пожилая женщина, когда увидела, что Наташа может говорить.
- Десять лет, - ответила Наталья Владимировна, вытирая слезы.
- А, что вы хотели? За убийство годиком отделаться? И так понятно, что вкатают десятку каторги, - заявила Дунька.
- Да, заткнись, ты, дура, - спокойно сказала Бэла и села рядом с Наташей.
Пожилая женщина залезла в свою котомку и долго в ней копошилась, что доставала, потом прятала, потом опять доставала. Внимание арестанток переключилось на нее. Что же она там ищет? В конце концов, женщина нашла то, что искала. Это была чекушка с мутной жидкостью.
- На, глотни. Авось полегчает, - протянула женщина бутылочку Наташе.
- Что это?
- Самогон. Хороший самогон. Пей не бойся.
- Нет, не буду, - отстранила Наташа бутылку.
- Зря отказываешься, хороший самогон, - настаивала женщина.
- Выпей, выпей, - поддержала ее Бэла.
Наташа с недоверием посмотрела на чекушку, но все-таки взяла ее в руки и сделала глоток. Огненная жидкость обожгла язык, небо и горло, но потом растеклась по организму приятным теплом. Действительно, полегчало.
- Ну, ты мать, даешь! – весело заявила Дунька. – Смотрите-ка, Марфа-то наша, самогончик имеет и помалкавает. А тут не знаешь, как горюшко свое успокоить. Дай-ка мне тоже хлебнуть.
Дунька потянулась рукой к бутылке и хотела, было уже взять ее, да не тут-то было. Марфа, так звали пожилую женщину, ударила по руке нахалки.
- Не про твою честь. Пшла вон! И так почти каждый день напиваешься. Где ты только берешь венище?
- Не твое дело! – огрызнулась Дунька обидчиво.
- А, ты, глотни, глотни еще, бедовая, - обратилась Марфа к Наташе.
Бэла одобрительно кивнула, и Наташа еще раз отхлебнула самогона. Все поплыло перед глазами: стены камеры, потолок, пол, лица сокамерниц. Наташа провалилась в какую-то бездну. В тихую, спокойную, умиротворяющую бездну, где нет тюрьмы, предательства, убийств.
Проснулась Наташа только на следующий день.
В камере загремели затворы. Затем раздался громкий голос тюремщицы:
- Талызина, на выход. К тебе пришли.
Кто бы это мог быть? Адвокат? Но он сделал свое дело и ему нечего здесь делать. А больше ее никто не посещал. Наташа шла по коридору в сопровождении тюремщицы в ожидании приятной встречи. И предчувствие ее не обманули. В комнате для свиданий она увидела Настеньку.
- Настенька, милая! Как же ты здесь? – Наташа кинулась в объятия любимой подруги из прошлой беззаботной жизни. – Какое счастье! Ты пришла! А я уж думала, что меня все забыли.
Слезы выступили на глазах и у Наташи и у Настеньки.
- Никто вас, Наталья Владимировна, не забыл. Все любят и жалеют.
Молодые женщины, обнявшись, прошли к деревянным скамейкам и присели.
- Ну, рассказывай, как вы живете, - оживилась Наташа. Родной человек придал ей силы. – Как няня Лиза? Как вы с Василием? Рассказывай, все рассказывай.
- Плохо без вас. Помните, как мы с вами мечтали? Я выйду замуж за Васеньку, у нас народятся детишки, а вы будете им крестной. Но эти мечты не сбыточные. Вася остался жить в доме в Москве, а меня Алексей Павлович отправил в деревню. Я сейчас там живу и работаю. Мне разрешили приехать в Москву на суд. Да и только потому, что мне приказано было явиться в зал суда. Завтра рано утром уезжаю обратно. И Вася, и Афанасий, и другие слуги хотели прийти к вам, но Алексей Павлович строго настрого запретил это.
- Бедная, бедная моя девочка, - горестно произнесла Наталья Владимировна. – А как няня Лиза. Что с ней? Почему она не приходит ко мне?
Настенька потупила глаза, ей было очень больно говорить о том, что произошло с Лизой, старым больным человеком. Да и как сказать об этом Наталье Владимировне, а сказать нужно.
- Няня Лиза больше не живет в доме.
- Ее тоже отправили в деревню? – возмущенно спросила Наташа.
Настенька отрицательно замотала головой.
- Нет, не в деревню. Она живет в богадельне.
- Как!?
- Когда вас арестовали, у Няни Лизы от горя отказали ноги, и Алексей Павлович отправил ее в приют.
- Сколько горя принес нам этот человек! Да будь он проклят! – в сердцах воскликнула Наташа. – Будь он проклят! И он, и его потомки! Сколько горя принес он, столько же горя принесут и они! Будь он проклят и весь его род!
Тюремщица, которая наблюдала за арестанткой и ее посетительницей, мирно сидела на табурете в углу комнаты. Но когда раздались крики Наташи, она соскочила и прикрикнула:
- Тихо, я сказала! Щас вас быстро разгоню!
Наташа замолчала, опустила голову на руки и заплакала. Тюремщица сочувственно посмотрела на арестантку, вернулась в свой угол и дала возможность подругам еще поговорить. Да, тяжелая работа у этой женщины. Сколько чужого горя она повидала на своем веку. Иногда она жалела арестанток, тоже ведь люди, и не с хорошей жизни они попали в тюрьму. Но и строгость тоже должна быть, вот она и прикрикнула.
- Наталья Владимировна, - обратилась Настенька к своей бывшей хозяйке. – Мы вот тут, я, Василий, остальная прислуга, собрали для вас денежек немного. Часть пришлось отдать тюремщикам, чтобы они пропустили меня к вам. А часть, вот вам, не обессудьте, что мало, но сколько смогли.
- Ну что ты, Настенька. Зачем? У меня все есть. Не надо, - Наташа с благодарностью посмотрела Настеньке в глаза и даже смогла улыбнуться.
- Нет, уж вы бросьте это. Не отказывайтесь. Ведь мы от чистого сердца. Большего мы для вас сделать не сможем. А вам еще предстоит… - Настенька замолчала, а потом продолжила:
- А вам предстоит долгая дорога. Вам они пригодятся еще, попомните мои слова.
- Спасибо, - Наташи приняла деньги, и крупные капли слез окропили их. Это были слезы благодарности.
- Вот еще, - Настенька протянула крепко связанный узелок.
- Что это?
- Это теплые вещи: платки, носки, кофты. Это вам в дороге пригодится. Возьмите.
Наташа не стала отказываться. Действительно, дорога предстояла дальняя. Что ждет ее в пути, неизвестно. Теплые вещи обязательно пригодятся, да и деньги тоже. Наташа, не то чтобы гнала мысли о дальней дороге, она просто не задумывалась о ней. Всю жизнь она прожила в достатке, и ей не приходилось думать о хлебе насущном и о том, как обеспечить себя одеждой. Спасибо Настеньке, хороший добрый человечек, побеспокоилась о бывшей хозяйке. Поддержала ее в трудную минуту, и может быть, своим поступком показала ей, что нужно научиться заботится о себе. Конечно, рядом с Натальей Владимировной есть Бэла, которая, по мере возможности, опекает ее. Но ведь это не надолго, по этапу Наташе предстоит идти без нее. Поэтому рассчитывать нужно только на себя.
Время с близким и родным человеком пролетело незаметно. Наступил момент расставания. Как будет складываться дальнейшая судьба Наташи и Настеньки? Увидятся ли они когда-нибудь? Никто не знает. Подруги обнялись, расцеловались и попрощались в надежде, что их пути-дорожки все-таки пересекутся, и что встреча их будет радостной и приятной. Но, опять же, что их ждет?...
Выход партии, в которой должна идти Наталья Владимировна, был назначен на начало мая. В остроге творилось что-то несусветное: суета, крики, звон цепей. Заключенных переписывали, потом пересчитывали, потом опять пересчитывали и переписывали. Одним нужно было сдать арестантов, другим принять их.
Заключенных постепенно выводили из здания тюрьмы и выстраивали в ряды по несколько человек. Сначала построили мужчин с мешками за плечами. Все они, молодые и старые, русские и нерусские, бородатые и безбородые, были одеты одинаково в серые штаны и халаты с нашивными ромбами на спинах. Это ромб говорил о том, что все эти люди – каторжные. На головах у мужчин были надеты невысокие серые шапки. Вслед за мужчинами построили женщин. Их одежда отличалась от мужской только тем, что на головах у женщин были повязаны серые платки. К некоторым женщинам прижимались ребятишки разных возрастов. Глаза этих детей! Испуганные, затравленные! Уже в столь нежном возрасте, по воле судьбы, они стали каторжными. За что?...
Среди всей этой жалкой толпы стояла, как затравленный зверек, и Наташа. Вокруг нее были и убийцы, и воры, и мошенники. Но в них она видела, прежде всего, людей. Людей, которые сбились с жизненного пути, совершили преступление и теперь несут за это наказание. Все эти люди обречены на страдания, и Наташе было жалко их. А жалела ли она себя? Уже нет. Все слезы выплаканы. Душа переболела. Изменить ничего невозможно. Наташа смирилась со своей долей. Но ненависть к Алексею Павловичу росла в ней с каждым днем. Она ненавидела его не за свою изуродованную жизнь, она ненавидела его за убийство мужа, добрейшего человека, за свою любимую и любящую няню Лизу, с которой он поступил так жестоко, за разрушенную любовь Настеньки и Василия.
С грохотом отворились ворота, прозвучала команда «Партия, марш!», и толпа обреченных людей в сопровождении конвоя двинулась в путь. По выложенной булыжной мостовой шли люди, звеня кандалами в направлении железнодорожного вокзала. Вдоль мостовой толпились родственники каторжных. Они старались высмотреть из огромной толпы либо мужа, либо жену, либо мать, либо отца, либо дочь, либо сына. И каково было счастье, когда им это удавалось. Они кричали, стараясь сообщить что-то важное своим близким, махали руками. А когда они теряли их с поля зрения, то со скорбными лицами и со слезами на глазах уходили восвояси.
На железнодорожном вокзале началось размещение каторжников по вагонам. Их опять пересчитывали, сверяли со списками. Поезд был очень длинным и полностью заполнен арестантами. Во всех вагонах слышался говор, сквернословия, ругань. Люди пытались разместиться поудобнее, и поэтому кругом было суетно. Наташа, как только вошла в вагон, села на деревянную лавку и стала смотреть в решетчатое окно. Тюрьма, она и в поезде тюрьма, те же самые решетки. На перроне суетились провожающие, они пытались найти своих близких. Кому-то это удавалось.
Наташа с тоской смотрела на здание вокзала, пирон. «Неужели, я больше никогда сюда не вернусь?» - думала каторжанка. Она мысленно прощалась с Настенькой, няней Лизой, Василием. Она прощалась и со своим любимым городом, Москвой, в котором она выросла, в котором она жила со своими родителями, не зная горестей и печалей пока они были живы. Потом она вспоминала Александра Сергеевича с теплотой в сердце. Наталья Владимировна думала только о хорошем и прощалась с ним, с этим хорошим.
Послышался последний звон колокола, и поезд медленно начал трогаться с места, набирая скорость. На перроне в толпе провожающих послышались плачь и причитания. Поезд увозил Наташу, нет, Наталью Владимировну, дворянку и графиню, далеко в неизвестность, в бездну, в пропасть…
В Нижнем Новгороде пария была снята с поезда, и арестанты пешком отправились по этапу до города Тобольска. В этом году лето преподносило свои сюрпризы. То лил проливной холодный дождь несколько дней подряд. Земляной тракт превращался в грязное месиво, что усложняло передвижение партии арестантов. Потом резко начиналась изнуряющая жара. Выползали комары и мошка. Они роем клубились над проходящими каторжанами и нещадно их кусали. От резкой смены погоды многие заболели. Но не только погода была причиной болезни людей. Железные оковы натирали ноги, начиналось заражение. Кто-то падал от истощения. Некоторых больных, которые не могли продолжать путь оставляли в полицейских участках, расположенных на пути следования. А некоторых – грузили на подводы, заваленные арестантскими поклажами, и эти больные продолжали свое движение к месту каторги.
Наталья Владимировна первое время держалась. В прохладу ее спасали теплые вещи, которые предусмотрительно собрала для нее Настенька. Но потом она почувствовала легкое недомогание. Наташа не обратила на это внимание и продолжала идти.
На ночь партию размещали в огромных деревянных бараках. Их нельзя было назвать убежищем от холода и дождя. Крыши протекали, стены имели щели толщиной в палец. Вода капала с крыш на спящие лица изнуренных людей. Ветер привольно гулял по помещению, обдувая пытающихся согреться арестантов. Таких бараков на протяжение всего тракта было большое количество.
- Озябла, лапушка? – спросила Наташу одна старушка.
Наташа свернулась калачиком на деревянных нарах и дрожала. На ней была надета почти вся теплая одежда, но она, почему-то, ее не согревала. Холод проникал в каждую клеточку ослабевшего организма. Наташа смущенно ответила:
- Да.
Бабушка подошла к Наташе посмотрела на нее внимательно и приложила старческую руку к ее лбу.
- Да ты горишь вся.
- Ничего, все пройдет. Мне бы только попить чего.
- Щас, щас, милая, потерпи.
Заботливая старушка подошла к чану, зачерпнула железной кружкой воду и поднесла ее к сухим губам Наташи. Наташа отхлебнула и обессилено опустила голову.
- Что тебе еще хочется?
- Ничего, баб Тонь, ничего. Отдыхай. Завтра опять идти, - еле слышно ответила больная старушке.
Тут увидев, что по-соседству на нарах происходит что-то неладное, молодая красивая статная женщина, явно украинка, спросила у бабы Тони:
- Шо случилося?
- Горить вся. Ох, Марийка. Кабы дурного не случилось.
- Да шо ты раньше часу кудахчешь. Горилка трэба. Намазать бы ее. Можэ хвороба да и покинет, - посоветовала Марийка
- А где ж ее взять?
- У Бобылихи есть. Я бачила, як она по ночам к ней прикладывается, а потом храпит. Каждый раз боюся, шо барак развалится от ее храпа.
- Не даст она. Больно скупа, - засомневалась баба Тоня.
- А мы спросим. Не для себя же просим, а для хворой.
Баба Тоня и Марийка направились к нарам, на которых лежала толстая рябая тетка.
- Че не спите-то? Покоя от вас нету, - спросила недовольно Бобылиха подошедшую парочку. – Бродют и бродют. Сами не спят и другим не дают.
- Не для себя, для Наташи просим, уж больно она плоха. Поделись самогонкой, будь добра, - попросила баба Тоня.
- Нету у меня, - «отрезала» Бобылиха.
- Шо ты брешешь, брехливая баба, кажную ночь горилку хлэщешь! – возмутилась Марийка. – Куда ее заховала?
Марийка выхватила узелок, который Бобылиха использовала как подушку, и попыталась залезть во внутрь. Но толстая баба проявила невиданную для ее комплекции, сноровку и выхватила свой мешок из рук Марийки.
- Сказала, что нету самогона, значит нету. Даже если бы и был, все одно не дала бы. Самой сгодился бы. Дорога дальная. Вдруг меня скрутит. Чем тогда лечиться? Все пошли, пошли отсюда.
От слов Бобылихи, Марийка пришла в ярость. Она схватила мешок и стала вырывать его из рук жадной женщины и при этом кричать:
- Ах, ты, старая ведьмака! Подохнешь, нихто не пожалие! Ты свой вик вже отжила! А там молода дивка загыбается! Ей бы ище жить да жить! А ты каплю горилки пожалила!
Не долго думая, крепкая Марийка кулаком врезала Бобылихи в глаз. Толстая тетка от боли взвыла и выпустила мешок. Марийка, не ожидая такой легкой победы, рванула на себя раздираемую поклажу, не устояла на ногах и отлетела к соседним нарам. В это мгновение из мешка выпала бутылка с мутной жидкостью, ударилась об камень, который подпирал деревянную ножку соседних нар, и разбилась вдребезги. Мутная жидкость растеклась и моментально впиталась в земляной пол.
- Ах, ты, бестия! Что зенки повылупливала! – сквозь слезы прокричала Бобылиха. – Разбила! Сучий выродок! Ох, разбила! Как же я теперь буду! Не полечиться теперь, горюшко не залить!
Бобылиха сидела на своих нарах и причитала. От частых всхлипов ее тело сотрясалось и колыхалось. Скупая бабка жалела себя, жалела самогон, который разлился, и проклинала Марийку, бабу Тоню и бедную умирающую Наташу.
Не получив так необходимой самогонки, баба Тоня и Марийка вернулись к нарам где лежала Наташа. Обессиленная женщина лежала неподвижно.
- Горить вся, - сказала Марийка, приложив руку ко лбу Наташи.
- Еще горячее стала, - согласилась баба Тоня, когда пощупала больную. – Что же делать? Лекаря до утра не будет. Ох, боюсь, что сгорит она за ночь.
- Може, ешо обойдется. Молодая же дивка, должна быть крепкой.
- Да, какая там крепкая? Изнеженная, мамками да няньками воспитанная. Это мы с тобой, всю жизнь выживали, нам не привыкать. А Наташка из барышень на каторгу пошла.
- Як это?
- Толком-то и не знаю. Наташка не разговорчивая, больше молчит. Слово из нее не вытянуть. Знаю только, что убила мужа своего.
- По што она его?
- Кто ж его знает?
Две женщины замолчали. Они молча смотрели на Наташу и каждая думала о своем, о своих горестях и несчастьях, которые им пришлось пережить. Они думали и о Наташе, и жалели ее. В сонной тишине барака были слышны редкие причитания жадной Бобылихи, сопения и храп спящих каторжанок, и вздохи бабы Тони и Марийки.
Полная луна освещала барак. В лунном свете было видно, как мечется в своей постели Наташа. Две ее товарки, не смыкая глаз, следили за ней. Они смачивали ее губы водой, поправляли тряпье, которым была укрыта больная. Казалось, что Наташа спала. Но вдруг, она открыла глаза. Какой-то недобрый огонек блеснул в ее больных глазах. Наталья Владимировна попыталась приподняться, но ее остановила баба Тоня:
- Что ты, милая, лежи.
Наташа отстранила старческую руку и в полулежащем положение стала осматриваться.
- Где он? – в бреду спросила она.
- Кто? Никого здесь нет. Спи, спи, родимая, - успокаивала старушка.
- Он, убийца, он здесь, я его чувствую. Он убил мужа, няню Лизу, меня.
Марийка подскочила к бредящей, смочила водой ей губы и попыталась ее уложить. Обессиленная Наташа опустила голову на мешок и ушла в забытье. Она пролежала несколько минут спокойно, потом резко приподнялась и выкрикнула, на сколько позволили ее силы:
- Вот он! Я его вижу! Ухмыляется! Убийца! Да будь ты проклят! Ты и весь твой род!
Выкрикнула, потом замолчала. Замолчала навсегда…
На окраине деревенского погоста виднелся небольшой холмик свеженасыпанной земли. Над ним возвышался деревянный крест. Дождь, словно оплакивая усопшую, поливал слезами могилу Талызиной Натальи Владимировны, доброго и безвинно загубленного человека, красивой и несчастной женщины.
Я проснулась, солнечные лучи ярко освещали комнату. Первое что я увидела – это портрет женщины в голубом. Глаза ее смотрели на меня с грустью. Удивительно, как художник, писавший этот портрет, сумел выразить на холсте душу этой женщины в ее глазах. Сердце защемило в моей груди. Я только что была свидетелем несчастной жизни этой женщины. Для чего? Наверное, для того, чтобы я смогла поведать людям историю, которая случилось с ней, рассказать правду. Ведь Наталья Владимировна осталась в памяти тех людей, которые жили в ее время, и их потомков как душегубка, убийца собственного мужа. Кто-то же должен рассказать, как все было на самом деле. Кто-то же должен восстановить добрую память об этой женщине. И может быть, неприкаянная душа ее успокоится.
Я встала, умылась и прошла на кухню. Там сидели Владимир Федорович, Мария и Анатолий. Они мирно беседовали, но когда увидели меня, Анатолий радостно воскликнул:
- Ну, душа девица, ты и спать горазда! Уже второй час дня.
Я смущенно улыбнулась. Вообще-то я не отношусь к категории любителей поспать. Как правило, в будни мне приходится просыпаться в половине седьмого, а выходные дни позволяю себе понежиться в постельке до девяти часов.
- Присаживайся к столу, Катюша, - пригласила Мария и поставила передо мной столовые приборы.
- Мы уже обедаем. А, вы, красавица, изволите завтракать или поддержите нашу трапезу? – весело спросил Владимир Федорович.
- Хватит вам смущать, бедную девочку, - возмутилась Мария. – Человек выспался, отдохнул, а вы налетели на нее.
- Машенька, а мы ничего, все хорошо. Молодой организм должен отдыхать столько, сколько нужно.
Я села за стол. Второй час дня, а кушать мне пока не хотелось.
- Можно мне пока просто чаю, - попросила я.
- Конечно, - согласилась Мария и налила мне в чашку крепкого ароматного чая.
- Что-то ты какая-то грустная? – поинтересовался Владимир Федорович.
- Анатолий, фамилия вашей мамы, случайно, не Талызина? – спросила я.
- Талызина, - удивленно ответил Анатолий.
В комнате нависла тишина. Все смотрели на меня, и у каждого на лице был «нарисован» огромный знак вопроса. Наконец, это вопрос озвучил Анатолий:
- Как ты узнала?
- Мне приснился странный сон, - начала я свой рассказ.
Мария, Анатолий и Владимир Федорович, словно завороженные, слушали мое повествование. Я рассказывала долго, и меня никто не перебивал. Удивительная и грустная история Натальи Владимировны поразила моих слушателей. Я закончила. Наступила тишина. Мария смахнула с глаз слезы, Анатолий и Владимир Федорович продолжали смотреть на меня, ожидая, что я еще что-нибудь скажу. Но я молчала.
- Я знал своего деда. Но ни он, ни мама не рассказывали мне этой истории. Я ничего не знал. Да, наверное, и они не знали, - нарушил тишину Анатолий. - Навряд ли Алексей Павлович кому-то ее рассказывал. Единственное, что мне известно, так это то, что Алексей Павлович, это мой прапрадед.
Анатолий подумал немного, и его словно что-то осенило, он вскочил со своего места и нервно зашагал по кухне.
- Теперь многое становится ясным! – воскликнул он. – Да, да! Теперь я все понял!
Я, Мария и Владимир Федорович удивленно смотрели на него. Анатолий вернулся на свое место, немного успокоился и стал говорить:
- Помните, я говорил, что на нашем роду проклятие? Ведь ни один член нашей семьи не дожил до старости. Отец и мама погибли в аварии. Деда расстреляли. Прадед, не дожив и до тридцати лет, умер от неизвестной болезни. А прапрадед, Алексей Павлович, сошел с ума. Да, да! Я вспомнил! Дед мне рассказывал, что его дед, когда получил огромное наследство, вскоре женился. У него рождались дети, но вскоре они умирали. Ни один ребенок не доживал и до года, как Господь прибирал их. Горе не покидало дом Алексея Павловича. Жена его, из красивой жизнерадостной женщины превратилась в старуху. Но Господь сжалился однажды и послал им ребенка, моего прадеда. Дом оживился детским смехом. Мальчик рос веселым, умным ребенком. Мать его вновь преобразилась и всю свою любовь отдавала малышу. А вот, Алексей Павлович был равнодушен к своему сыну. У него были свои интересы, карты. Он ночами проводил время в игорном доме. Выигрыши были редкими, да и то, незначительными. Зато, проигрывал он много. И каждый проигрыш Алексей Павлович «заливал» водкой. Так со временем, состояние, которое ему досталось по наследству, было спущено. Жена Алексея Павловича была женщиной дальновидной, и свои немалые деньги она переписывать на имя мужа не стала. Таким образом, Алексей Павлович попал в зависимость от своей жены, что его сильно злило. Успокоение он нашел в бутылке. Постепенно спиваясь, его постоянно преследовал образ женщины. У него начались галлюцинации. Теперь я понял, это не галлюцинации, это Наталья Владимировна являлась к нему и мстила за загубленные жизни. Алексей Павлович постепенно сходил с ума. Он закрывался в свой комнате и часами не выходил из нее. Периодически Алексей Павлович требовал краски. Чем он занимался, никто не знал. Входить к нему в комнату он запретил, а если кто пытался ослушаться, то в него летели всевозможные тяжелые предметы. А когда он перестал требовать краски, у него окончательно помутился рассудок. Находится с ним в одном доме, жена его боялась, уж слишком он стал буйным, и тогда она сдала мужа в клинику для душевнобольных. Там он и умер.
Кстати и смерть его была необычной. Жена, моя прапрабабка, нашла в комнате своего мужа портрет женщины в голубом, тот, что весит у нас в комнате. Она не знала, кто на нем изображен. И, естественно, она же женщина, и у нее возникли подозрения о неверности мужа. Не долго думая, прапрабабка взяла партрет и унесла его в чулан. В эту ночь в клинике скончался Алексей Павлович. Прапрабабка не связала смерть мужа с портретом женщины. Но по ночам во сне ей стала являться женщина с портрета. И опять, она не придала этому значения, ссылаясь на пошатнувшуюся психику после смерти мужа. Но вскоре, заболевает ее сынишка. Доктора, которых она приглашала, не смогли сказать ничего вразумительного по поводу болезни мальчика. А ребенок постепенно угасал. Несчастная мать обратилась к гадалке. Та, раскинув карты, сказала что, то что храниться в чулане не должно покидать комнат дома. Иначе случится что-то страшное. Прапрабабка поняла, что речь идет о портрете женщины в голубом. Первым делом, когда пришла домой, она достала из чулана картину и повесила в одном из коридоров. Сынишка пошел на поправку, а потом и совсем выздоровел. С того самого времени и повелось у нас в семье, что где бы мы не жили, портрет женщины в голубом должен был находиться в доме.
- И что никто больше не пытался избавиться от портрета? – спросила я.
- Ну, почему же, пытались. Наша семья уже жила в этой квартире. Моя бабушка, когда деда арестовали, снесла картину на свалку, обвинив ее во всех бедах. В эту ночь во сне к ней явилась женщина с портрета и тихо прошептала, что если портрет не вернется на прежнее место, то все они погибнут в одночасье. Утром деда расстреляли. Бабушка, хорошо, что мусор не вывезли, нашла картину там же, где оставила ее накануне, и вернула на прежнее место. Вот с тех пор она и висит в той комнате, где сегодня ночевала Катюша.
- Да, вот ведь жизнь какая. Живешь и не знаешь, что тебя ждет. И кого винить в своих бедах, не знаешь, - задумчиво сказала Мария.
- Как это не знаешь! – возмутился Анатолий. – Я знаю, я теперь знаю! Во всем виноват Алексей Павлович, мой прапрадед! Он виноват в смерти своего дяди и его жены! Наталья была чистым человеком. А то, что она прокляла весь наш род, так в этом виновен убийца и душегуб мой прапрадед! Кто его знает, может, душа бедной женщины давно раскаялась в том, что прокляла нас, а слово не воробей, вылетит, не поймаешь! Может быть, она оберегала нас от своего проклятия. Она же настаивала на том, чтобы портрет ее висел в доме! Вспомните!
Мы не ожидали такого всплеска эмоций Анатолия. А ведь он прав. Действительно, из его рассказа видно, что Наталья Владимировна, как только ее портрет выносился из комнат, настаивала на возвращении его на прежнее место. Она остерегала прапрабабушку, что если из чулана не достать картину, ее сынишка умрет, и остерегала бабушку, что погибнет все ее семейство, если она не принесет портрет из свалки. А то, что Наташа не смогла помочь дедушке Анатолия, тоже понятно, он был слишком далеко от нее. Может быть это мистика, или то, во что хотелось бы верить? Кто его знает.
Неожиданно в квартире раздался грохот. Что-то тяжелое рухнуло на пол. Мы соскочили с мест и побежали на шум. В коридоре все было в порядке, все вещи лежали на своих местах. Мы заглянули в комнату, в которой вчера так замечательно посидели. Тоже все было без изменений. Потом вошли в комнату, где я провела ночь. На полу лежал портрет Талызиной Натальи Владимировны.
- Что бы это значило? – спросила я.
- Наверное, то, что Наташа выполнила свою миссию и готова оставить этот мир навеки, - сказал Анатолий и поднял портрет.
Он долго рассматривал его. Потом поднял глаза на нас. В его взгляде было что-то доброе, светлое.
- Какая же она красивая, - улыбнулся хозяин дома.
- И несчастная, - грустно молвила Мария.
- И несчастная, - подтвердил Анатолий.
Владимир Федорович все это время молчал, он внимательно слушал и молча передвигался с нами по квартире. Он подошел поближе к Анатолию, из его рук рассмотрел картину и спросил:
- Что с портретом делать дальше?
Все задумались. Действительно, что делать дальше?
- Мы его сожжем, - спокойно ответил Анатолий.
- Как, - удивилась я. – Он, наверное, больших денег стоит.
- Эх, девочка, не все ценное продается. Иногда, оно должно уйти в небытие, чтобы освободить душу от оков бытия. У нее была тяжелая судьба, и она заслужила покой. И наша миссия освободить душу Наташи, а картину превратить в пепел…
За разговорами мы не заметили, как закончился день и начался вечер. Сумерки уже начали опутывать город. Но нас это не остановило. Мария аккуратно, словно пеленала ребенка, завернула картину с изображением несчастной женщины в кальку. После мы, в предвкушении выполнения таинственного действа, вышли из подъезда и сели в машину Владимира Федоровича.
Через какое-то время мы оказались за городом на огромном пустыре. Вечер уже уступил свои права ночи. Было очень темно, и только вдалеке горели огни большого города. Мужчины развели костер. Приятно в тишине потрескивали щепки. Яркие искры вылетали из пламени и гасли, словно исчезали в небытие. Пламя осветило пустырь. Я только сейчас смогла рассмотреть лица присутствующих, в них просматривалась грусть и какая-то торжественность.
Анатолий подошел к машине, достал ценный сверток и вернулся к нам.
- Ну, что, приступим, - сказал он и напоследок посмотрел на портрет, словно попрощался с ним.
Анатолий передал портрет Марии, Мария – мне, я – Владимиру Федоровичу. Мы простились с портретом, или нет, с Натальей Владимировной Талызиной, с женщиной, которая прожила короткую и очень несчастную жизнь, с женщиной которую обрекли на горести и смерть на каторге только за то, что она хотела быть счастливой и любимой.
Портрет вернулся в руки Анатолия, потомка человека, который погубил Наташу. Я не знаю, о чем думал он, когда последний раз смотрел на нежную хрупкую женщину с портрета, но слезы выступили на его глазах.
- Прости за все. Упокой, Господи, душу рабы твоей Натальи.
С этими словами, Анатолий бросил портрет в пламя. Портрет мгновенно вспыхнул. Яркое пламя осветило пустырь. Произошло что-то невероятное. Легкое светлое облако, очертаниями напоминающее образ женщины, отделилось от пламени. Откуда ни возьмись, подул легкий теплый ласкающий ветерок и развеял облако.
Мы стояли словно завороженные.
Прошло много лет, но я часто вспоминаю эту историю. С Владимиром Федоровичем у нас остались приятельские отношения, мы созваниваемся, встречаемся, когда мне удается приехать в Москву. У каждого из нас свои заботы, проблемы, радости, привычки, пристрастия и сказать, что наша жизнь кардинально поменялась, я не могу. А вот, что касается, Анатолия и Марии, тут дело обстоит иначе. После описанного случая они бросили пить, и стали совершенно другими людьми. Сейчас, встречаясь с этими людьми, ни за что не подумаешь, что они уходили в недельные запои. Это интеллигентные, образованные, приятные симпатичные люди.
Я не знаю, что на них так повлияло, может быть, снялось родовое проклятие или они, просто, переосмыслили свою жизнь. Но несомненным остается то, что прошлое, настоящее и будущее неразрывно связано между собой. Что жить нужно так, чтобы будущим поколениям: детям, внукам, правнукам, не пришлось страдать за содеянное своих предков.
Дорогой читатель! Если тебя заинтересовал мой рассказ, я жду тебя на своем канале. Подписывайся и читай!
Буду рада прочитать твои отзывы и критические замечания!