Пришла зима, когда её туфли впервые ступили на паркет, строго отчеканивая её имя «Инна Геннадьевна», «Инна Геннадьевна». А ещё «не сдашь», «не сдашь» (это они скорее всего о самом сложном экзамене, который предстояло сдавать) Потом появилась она. Туфли на каблуках, юбка ниже колена, пучок, строгий взгляд.
— Здравствуйте. Я — ваш новый преподаватель лингвистики, — представилась.
Мы не верили, что она человек. Не может человек говорить таким механичным, равнодушным тоном. Не может с таким остервенением искать ошибки во всём, в сочинениях школьников, газетных объявлениях, рассказах и даже в ответах лучшего студента Журавлёва. Инна Геннадьевна всегда находила к чему прицепиться. Когда приходила моя очередь открывать рот, под её строгим взглядом я, всегда казалась себе маленькой и ужасно глупой. И, даже если до этого вызубривала всё «от» и «до»,начинала нервничать и запинаться.
— Как думаешь, какой она расы? Может быть, рептилоид? — думали мы. Если не любит Журавлёва, отличника, от которого «фанатеют» все преподы, будущего светилу науки, то вполне возможно.
***
Пришла весна. Она распустила волосы. И оказалось, что у неё они великолепные — густые и пушистые. И когда она освободила волосы из плена, её строгое лицо тоже преобразилось, стало необыкновенно женственным. Она напоминала мне эльфийку из старой сказки, мудрую, уже не глуповато-юную, находящуюся на стадии своего расцвета.
— Чертим схему: берём два кружочка, соединяем их так, чтобы они соприкасались посередине... Как соприкасаются свадебные колечки, — говорила она и тут же, к нашему удивлению, смущалась (надо же, она умеет испытывать эмоции).
В текстах, что мы разбирали, начала так или иначе проскальзывать странная тематика: она всё чаще находила ошибки в объявлениях о прокате свадебных машин, пошиве белых платьев и изготовлении обручальных колец на заказ. Кто-то заметил, что наша учительница приезжает в университет не одна. «Её подвозит какой-то мужчина,» — с горящими глазами сказала Светка. Но я не дослушала. Не люблю сплетни.
***
В середине цветущего лета Инна Геннадьевна с нами впервые разоткровенничась.
— Шла я как-то раз с работы, ужасно устала. И так хотелось пирожных! Как раз по дороге к дому стояла кондитерская. Чего здесь только не было: и корзиночки с кремом, ягодами и фруктами, и эклеры, щедро политые шоколадной глазурью и устрицы! А над всем этим великолепием возвышался Его Величество Торт!
Мне захотелось сладкого просто до безумия, до спазмов в животе. Но я увидела объявление на дверях кондитерской: «Пирожные и кондитерские изделия!». «Пирожные входят в категорию «кондитерские изделия» Что за грубейшая лексическая ошибка!?» — подумала я, а что если тот, кто готовил эти пирожные, также неграмотен и в кулинарии. Говорю честно, мне сразу расхотелось там что-либо покупать.
У неё при этом были грустные глаза. Мне показалось, речь шла вовсе не о пирожных. К универу Инна Геннадьевна вновь подъезжала одна.
***
Наступила осень. Она снова надела старушечью юбку ниже колен. Забрала волосы в пучок и надела серое под цвет с осеннего неба пальто. Мы вновь разбирали скучные словосочетания, официально-деловые тексты. На страшном экзамене, которым нас все так пугали, Инна Геннадьевна вдруг стала снисходительно, даже как-то по-матерински ласкова. Не спросила ничего из того, что мы не разбирали на лекциях и не могли бы ответить.
***
Снова пришла зима. За окном снова падает пушистый снежок. Дедушка Мороз! Девочка, о которой я пишу, никогда не напишет тебе письмо, потому что навряд ли верит в твоё существование. Так что я попрошу за неё. Пошли ей правильно пишущего, очень грамотного мальчика, как послал мне, делающей ошибку в каждом предложении, мальчика с такой же дислексией. И пусть наконец-то она попробует пирожные. Они восхитительны. Почему-то мне кажется, та, о которой я это пишу, это давно заслужила.
