Памяти франкофила, франкофона и журналиста
- Эдуард, вы гениальны.
- На вашем фоне это не трудно!
«Если не знаете, как начать, начните энергично. Например, «Нет, нет и еще раз нет!». Остальное придет», - совет Эдуарда. Нет, нет и еще раз нет! Нет больше Дорожкина.
Он был гением журналистики, уже в 17 лет занимал какие-то бешеные должности в солидных изданиях, писал в «Русскую жизнь» и дружил с самим Шурой Тимофеевским, считал, что у него, Шуры, лучший русский язык из всех тогда еще живых авторов. Для меня же не было и нет человека талантливее Дорожкина.
Мы познакомились в Tatler. Замглавреда Дорожкин - признан, обожаем, «повсесердно утвержден». В Михайловском театре табличка с его именем приколочена к лучшему в партере креслу. «Франкофил и франкофон», он постоянно летает в Париж и на Лазурку, где русские олигархи вроде как швыряют деньги на ветер, но в Дорожкина не попадает ни купюры; впрочем, он не в обиде. «Вдовы Клико или Моэта благословенное вино в бутылке мерзлой для поэта на стол тотчас принесено» - так и жили. С утра в куплете, вечером – в макете, весь день остроты и шампанское. «В вашем возрасте нельзя знать, что такое тахикардия, - поучал Эдуард младших редакторов. – В вашем возрасте можно только знать, что такое дикий блев, когда бешеное количество пива, вина и шампанского запивается в пятом часу утра глоточком кальвадоса».
- Порядок слов, юмор, наша тончайшая ирония, смысл, синтаксис священный русский, - все потерялось в этом тексте. Осталась одна черная дыра. С разъебанным, блядь, в хлам очком!
У Дорожкина было 3-4 собственных материала в месяц, которые с трепетом мной перечитывались и заучивались наизусть. В чужие тексты он «кидал палки» - ставил слэши. Они могли обозначать корявые обороты, англицизмы, пропущенные запятые, лишние слова, неверно написанные места и бренды, просторы для шутки, места, где автор «растворил свою совесть в персонаже», и только раз или два в год почетные палки торчали там, где что-то удавалось. Сейчас молодых людей как будто нужно уговаривать и мотивировать работать. Эдуард не халтурил.
Текст должен быть «с соображениями», иначе его писать не надо. В тексте должна быть фактура («И Роберт Де Ниро угощал их рыбными пиздюлями» - приводилось как пример), иначе текст писать не нужно, а лучше пойти почитать свою трудовую книжку и Трудовой кодекс РФ. Дорожкин терпеть не мог украшательства: «Давайте без «сладкой плесени сотерна». С тех пор я считаю, что оборот «Как это ни парадоксально» - верный признак напыщенного дурака, но Эдуард Дорожкин комментировал деликатно: «немножко Григорий Ревзин сейчас включился».
У нас «серьезный, на хуй, глянец». Мы переводим на великий русский язык все, что можно. Не Central Saint Martins, а колледж Сент-Мартинс. Не «самый лучший», а «лучший» - ведь этого уже достаточно. Мы, конечно, не говорим «создал» или «представил». Мы читаем Довлатова, у которого вообще нет лишних слов, и Нору Галь. Кто написал «дайвинг с аквалангом»? Объяснитесь! Что есть, дайвинг без акваланга, да? А вы попробуйте без акваланга, попробуйте. А мы разделим вашу зарплату. И вселимся в ваш прекрасный дом на Спиридоновке. Зашьем ваш балкон вагонкой…
Там, где был простор для шутки, Эдуард легко вворачивал шутку. Конечно, дико хотелось научиться так же. Он был терпеливым учителем, и кое-что получилось (все немногое, что умею, и на чем зарабатываю сейчас – все благодаря Дорожкину). Только вот Эдуард не только смешно писал. Он мог обаятельно, спонтанно, остроумно, по-доброму или зло, вернуть любую реплику. «Что пишете? - Наш рейтинг Most Invited. – По версии Следственного комитета?». «Он насрал мне в душу, - Ну, знаете ли, он первый, кто разглядел ее в вас». – «Вы знаете что-то о змеях? – Скажем так, до знакомства с вами я знал о них меньше». «Что вы привезли нам из командировки? – Как всегда – чеки!». Его звали что-то вести на канале «Культура». Дорожкин переживал: кому я нужен со своими манерными интонациями. Не сложилось, а жаль – как он оттенил бы некоторых совершенно деревянных и возмутительно неталантливых ведущих.
И еще – тогда, в десятые годы, хороший текст не котировался. Было время инстаграма, жирных рекламных контрактов в глянце, а значит, гнета рекламодателей с этим их «бутик открыл свои двери», диджитала, модных картинок. Ренессанс текста – появление Telegram. Вот где Дорожкин мог бы разойтись и стать очень востребованным. Но не случилось.
- Прощай, немытая Россия! Страна рабов! Страна господ!
- Что это вы сегодня разошлись?
- Мне дали шенген на четыре дня.
Спасибо острому языку — неприятелей у Эдуарда было достаточно. Аж по радио передавали о его «драке» с главредом GQ под колоннами Большого театра, ставшей началом невеселого исхода Дорожкина из Conde Nast. О пресс-турах его ходили легенды – было дело, и я разок сбежала из-за рождественского стола Гранд Отеля Европы в слезах. Один светский авантюрист попытался со мной подружиться, а потом с прискорбием уточнил: «Или вы - человек Эдуарда Дорожкина?». Бывало, Эдуард входил в раж, его несло, но и обиженным, уязвленным, гневным, он искрил остроумием. Ну кто еще мог назвать Карину Добротворскую «Карьериной Злотворской с пороховых складов»? Потом в переписке он признался, что жалеет об этом. «Все же она женщина».
При этом он мог отвести вас в сторону, очень серьезно посмотреть в глаза и посоветовать не делать резких движений – «Вас должны, по моему мнению, повысить». Кажется, в свое время он ловко и не без удовольствия считал ступеньки в пролетах карьерных лестниц («Золотая лестница без педрил» - сложно забыть его перепевку Антонова). Вроде это ему принадлежит изящная конденастовская формулировка «Повысили до 11 этажа». На 11-м сидит руководство и редакция Vogue. «Как вы думаете, что будет, если мы напишем вот это? – Я думаю, нас расстреляют. Я вижу такое развитие событий» - политические решения он принимал безошибочно.
- Все недовольны реставрацией Большого театра. Вот и N специально сходил туда в первый раз и обнаружил какую-то трещину.
- Это яма. Оркестровая яма!
Сейчас выходит много некрологов. Наверное, такие здоровые должны писать только очень близкие люди. Мы с Эдуардом не были близки. Было, комментировали в личку новости нашего бывшего босса Федотова («Вот аферюги, конечно, первого сорта!») или встречались в Большом, куда он всем доставал билеты («Первый ряд партера, места 12-13? Вы в своем уме? Не выйдет. Это бронь Господа Бога»), а потом с тамошними законами лишился этой возможности. Он постоянно искал авторов колонок в газету «На Рублевке», а у меня не было сил писать – выдала одну колонку и порекомендовала младшего научного сотрудника, а потом подумала: в своем ли я уме, что упускаю возможность работать с Дорожкиным?
Кажется, в последние годы Эдуард отдалился даже от друзей. И недавно умерла его ближайшая подруга Екатерина Истомина.
Надо было дожать и вытащить его на запись подкаста. Надо было уговорить его на ужин. Я мечтала, чтобы именно он когда-нибудь отредактировал с нами книгу. Надо было то, надо было это. Я что-то предлагала, но не хотела навязываться, а теперь жалею об этом. Так и слышу, как он говорит: «Наталия, вы надристали на три страницы - что вы уже хотите, чтобы я заплакал? Этого не случится. Вы не увидите моих слез».
Я – человек Эдуарда Дорожкина.
И еще, у Эдуарда осталась мама Нина Петровна. Вот ее карта 4276160903404706 – сюда ей можно перевести деньги.