Один дома. Глава 4
23 июня 2002
Это была странная квартира. Под самой крышей шестиэтажного дома. Маме здесь не понравилось, но сама она была виновата – отец предупреждал о разъезде заранее и предлагал ей выбрать варианты. Она то ли не выбирала, надеясь, что он передумает и не уйдёт, то ли выбирала, но ей ничего не подходило. Я этого не знал. У меня были экзамены за девятый класс, друзья, да и вообще то, что отец будет жить отдельно, меня особо не напрягало. Его и так никогда не было дома, он постоянно торчал в офисе и ночевал часто у своей Аньки. А до Аньки был ещё кто-то и ещё… Теперь же Анька вот-вот должна была родить, и папа, не дождавшись от мамы решения, как обычно, сделал всё по-своему. Провернул одновременной сделкой продажу нашей квартиры и покупку двух отдельных. В одной они будут жить с Анькой и новым сыном, а во второй – под крышей – оказались мы. Я вошёл в помещение первый, ещё даже вещи не занесли, и подумал, что вообще-то на новоселье первой принято запускать через порог кошку. Но домашних животных у нас нет, поэтому вместо кошки буду я.
Да, квартира была странной – кухню от большой комнаты отделяла раздвижная перегородка, а сама комната была не квадратная, а буквой Г. В том закутке, что верх этой самой Г, я увидел деревянную лестницу, упирающуюся в потолок. Рядом в потолке было давно не мытое и от этого почти непрозрачное окно. А лестница заканчивалась люком. На нём висел замок, металлический, как на деревенских сараях. Я только успел подумать – жаль, нельзя его открыть, – как увидел и ключ, банально приклеенный скотчем к люку рядом с замком. Открыл замок, с трудом поднял люк и оказался на крыше. Точнее, на небольшой площадке, два на три метра, часть которой была под навесом. Наверное, чтобы дожди не попали в мансарду через люк. С крыши был отлично виден двор – разноцветные детские качели, песочницы, берёзки, полянка с двумя баскетбольными щитами, где можно при желании покидать мячик… И квартира мне сразу понравилась. Где ещё можно выйти на крышу прямо из комнаты? Понравилось всё – и нелепая перегородка, и сероватая штукатурка на стенах, и половицы под ногами – настоящие деревянные, плохо прокрашенные, они даже слегка скрипели при ходьбе. Тот, кто здесь жил раньше, точно был оригиналом. Я спустился вниз, зашёл на кухню, задвинул перегородку за собой, и родители, пройдя в комнату, меня не увидели. Это было привычным делом – они, как культурные люди, выясняли отношения, когда считали, что меня нет или я не могу их слышать. Обычно я всё же многое слышал. Они начали ругаться. Сначала по поводу квартиры, единственное достоинство которой – близость к моей школе, потом мама сказала:
– Ты был обязан подождать, пока Илюше исполнится восемнадцать.
– А больше я ничего не обязан?
Мама начала про сложный переходный возраст, но отец заявил, что в итоге её бабского воспитания у меня не было, нет, и не будет никакого переходного возраста. Из малолетнего книжного червя я плавно превращусь в престарелого, только и всего.
– Степан родится – мужиком воспитаю, – заключил отец. – Теперь у меня будет всё хорошо. В отличие от того, что было раньше.
Что раньше отцу было нехорошо, для меня не стало новостью, я прекрасно знал – поженились родители по залёту. Мама отца безумно любила, с первого взгляда, а он тогда приставал ко всему, что шевелится, и никакого брака и потомства не планировал. На свадьбе настояли обе бабушки. Сейчас они уже умерли, да и вряд ли бы удержали отца от развода. Что я как личность отцу не нравлюсь, знал тоже. Хотя никогда не мог понять, что такое в его понимании настоящий мужик и почему я им никогда не стану. Когда у меня случались припадки самоанализа, я находил себя вполне нормальным. Да, я всегда был не очень активным, не устраивал каких-то запоминающихся номеров, чтобы родители дрожали и переживали, а девчонки ахали и валились с ног от впечатлений. Я даже дрался редко. Но и заучкой в очках и с учебником под мышкой считать себя не мог. Занимался спортом, хотя об этом отец мог и не знать. Разговаривали мы с ним редко… Чтобы не искать в себе недостатки, я давно решил – не нравлюсь отцу просто потому, что ему из-за меня пришлось жениться. И в этом я уж точно не виноват. Предохраняться надо было…
Мама сказала что-то, смысла чего я не понял. Мол, а как же быть с её диагнозом? Может, всё кончится плохо и я останусь один. Ни про какой диагноз я не знал. Видел, что мама порой неважно себя чувствует, но с кем не бывает. Тем более что они с отцом постоянно скандалили и она часто плакала. Кто будет счастлив, когда любимый муж уходит к другой? Почему-то мама отца до сих пор любила, хотя вёл он себя с ней последнее время просто как свинья. А отличать болезни от плохого настроения я не умел.
– Ира, – сказал отец, – ты собралась завтра ползти на кладбище? Нет? Дорастишь ты своё сокровище, не сомневайся. Хочешь о нём позаботиться – пусть идёт получать профессию.
Но в этом вопросе мама была непреклонна – я должен закончить одиннадцать классов, а не девять. К тому же о какой-то конкретной профессии я не мечтал. Утром мог думать о журналистике, а вечером мне казалась лучшей сферой деятельности экономика. Как выбрать, когда в мире столько интересного? Мне нужно было ещё два года для выбора.
Отец дал понять, что беседа закончена и надо заниматься делом, а не сотрясать воздух. Он и так решил все наши проблемы, даже мебель заказал, подходящую в эту квартиру, ведь две кровати из старой сюда нормально не встанут. А мы тормозим процесс, тянем время и отвлекаем его от более важных дел…
Увидев люк на крышу, мама взяла с меня обещание, что я туда лазить не буду. Я пообещал. Соврал, раз ей уж так хочется. Не всегда же она бывает дома.
Окно около люка я отмыл собственноручно. И лестницу тоже. В этой части буквы Г мы поставили раскладное кресло. А мамин новый диван – в большой части комнаты. Разложив кресло на ночь, я понял, что буду спать почти под лестницей, а просыпаясь, видеть путь на крышу. Почему-то это меня очень обрадовало. Перед сном мама плакала, я слышал это, но сделал вид, что не слышу. Возможно, мы немного поживём одни и она отца всё-таки забудет. Расставание – лучшее лекарство. Я вспомнил свою первую любовь. Мне хватило месяца, чтобы её забыть. Конечно, мы не жили вместе шестнадцать лет и маме будет сложнее, но нет ничего невозможного.
Глава 6