1 сентября 2003
Линейку проводили на улице, несмотря на противно моросящий с утра дождик. Разве что по времени решили сократить и отменили выступление шефов. Но День знаний – прекрасный праздник, в особенности для первых и одиннадцатых классов, и пропустить его не могли.
Нам предстоял последний школьный год, малышам – целая школьная жизнь. После слов об этой целой жизни однокласснику Максу на плечо водрузили пигалицу в белых колготках и с огромными мокрыми бантами на голове. Пигалица возила по Максовой рубашке грязными подошвами туфель и трясла колокольчик. От этого звона у меня закружилась голова. Стоя в толпе одноклассников, я и до этого периодически чувствовал головокружение, но оно как-то сразу проходило. А тут повело сильно, даже в глазах потемнело. Я качнулся, и стоящий впереди Денис врезал мне локтем в живот.
– Ярославцев, ты что, набухался?
Боль в животе вернула чёткость окружающей картинки. А директор сказала, что вот теперь одиннадцатиклассники должны взять первоклашек за руки и ввести их в храм знаний. В мою руку вцепилась влажная ладошка какого-то пацана с таким огромным букетом, что он не мог удержать его второй рукой и почти уронил.
– Не держись за меня, – сказал я ему. – Просто иди рядом и тащи свой веник.
Он посмотрел на меня со страхом. Конечно, ему было тревожно заходить в незнакомое четырёхэтажное здание. Он только что оторвался от папы с мамой и мог, конечно, ожидать от школы одного лишь хорошего, но наверняка хотел повернуться и убежать. Во всяком случае, мне так показалось. Я бы тоже повернулся и ушёл. Правда, идти мне было не к кому.
Дождь усилился, и в двери мы ввалились уже толкаясь – побыстрее попасть под крышу. Было очень шумно, слегка пахло свежей краской. Судя по расписанию, первый же урок нам предстоял на четвертом этаже. Пока я поднимался туда, меня всё время дёргали и что-то спрашивали. Конечно, ведь выяснить, что у кого произошло за лето, необходимо прямо на лестнице, зачем тянуть время до кабинета. В основном спрашивали, кто куда съездил, да Макс показывал новый навороченный телефон. Этот телефон он зачем-то толкал мне чуть ли не в лицо, вероятно, как самому слабовидящему. Я махнул рукой, отодвигая от себя крутое устройство. Мне наплевать на телефоны, неужели это непонятно?
Дверь в кабинет, где у нас должен был быть классный час с нашим физиком, а потом его же урок, была ещё закрыта, и мы остановились у окна в рекреации. Потом физик пришёл, открыл и сказал, что войти и тихо сесть, не вопя и не скача, как безумное стадо, вполне можно. А он пока сходит в учительскую. Все ломанулись в кабинет, а я остался у подоконника. Зайду последним, куда мне спешить. Тем более что мне всё ещё было не по себе. Такое часто случалось в последнее время там, где было много народа. Хотя на этот раз я надеялся, что всё обойдётся. Здесь я всех прекрасно знаю – сто лет в этой школе. Кого бояться-то? Из коридора мне было видно, что девчонки, притащившие букеты, складывают их на стол учителя. Дуры. Можно подумать, Николай Антонович питается цветами. Лучше бы принесли ему пачку чая, а ещё лучше – бутылку коньяка, честное слово. Глядя на эти букетики, я видел сначала просто дань дурацкой традиции – астры и георгины на гладком полированном столе. Цветы на деревянной плоскости… Меня дёрнуло, как током. Прошило от макушки до кончиков пальцев. В какую-то секунду стол перед моими глазами превратился в гроб, во рту пересохло, а сердце застучало со страшной, нереальной скоростью. Не обошлось. Мне плохо, потому что тут очень много людей. И ещё – из-за цветов, которых тоже очень много. Мне срочно нужно было идти домой. Я развернулся и посмотрел на толпу – два соседних класса ещё стояли у своих кабинетов. Пойди я по лестнице, мне пришлось бы пройти мимо всех их. Это было не просто страшно, а невозможно. И я подумал – выпрыгнуть в окно куда проще. Про четвертый этаж я сначала забыл, а потом, когда полез дёргать ручки и это окно открывать, мне уже было всё равно, сколько там до земли. Окно было ближе двери, и я всерьёз собирался выйти через него…
Что я мог умереть, я понял уже дома. После того как физик стащил меня с подоконника, а я ободрал все руки о трубы отопления, за которые цеплялся, чтобы меня не трогали и никуда не уводили, после того как вызвали скорую и отца и после провала – в это время тоже что-то происходило, но я уже не ничего помнил. Я мог выпасть в окно, потому что не соображал от страха, и меня чем-то обкололи – вот что мне пришлось осознать.
Поздно вечером, когда отец со своей Анькой уложили Стёпку и легли сами, я сел за компьютер. Мне вдруг пришла в голову мысль, что это, возможно, и был бы лучший выход. Да, я не соображал, что делаю. Тот, кто соображает и хочет убить себя, безусловно, выберет этаж повыше. И не будет лезть в окно при посторонних.
Я выключил свет, и на потолке Стёпкиной комнаты загорелись глупые звездочки. Если включить свет – они пропадут, зато на стенах будет видно Винни Пуха и Пятачка. Я всем мешаю. Я даже живу в комнате годовалого братца, потому что больше меня некуда девать. Конечно, если я умру, всем будет только лучше. Мне – в первую очередь. Только нужно сделать всё правильно, чтобы никто не остановил…
Глава 4