Начну с вопроса – если человек родился в 1901 году, написал свои первые стихи в 1906-ом, получил прекрасное гимназическое образование, параллельно занимаясь музыкой и хореографией, и выбрал делом жизни – поэзию, то вправе ли мы назвать его поэтом Серебряного века? Полагаю, что вполне можем, даже зная, что расцвет поэтического творчества этого автора пришелся на советские годы. Речь идет об Агнии Львовне Барто (в девичестве Гетель Лейбовне Воловой), стихи которой уже сотню лет остаются детской классикой для многих поколений малышей и родителей нашей страны.
Хумус, форшмак и балет
Рождение дочери Гетель в семье еврейских интеллигентов, главой которой был ветеринарный доктор Лейба Волов, восприняли как сигнал к действию. Папа и в литовском Ковно (где родилась дочка) зарабатывал неплохо, а уж с переездом в Москву дела вообще пошли в гору. Об этом можно судить и по адресам проживания семьи (все – внутри Садового кольца, - уровень!), и по воспоминаниям самой будущей поэтессы.
Вкусные обеды с хумусом, форшмаком и сочными котлетками, приготавливаемые мамой-домохозяйкой сочетались с мощным творческим зарядом, царящим в этой семье интеллигентов. Дядя Гриша Блох (брат мамы) был известным врачом-инфекционистом и писал детские стихи-советы, опередив лет на сто своего тезку Остера; папа разбирался в балете, музыке и поэзии, отдавая предпочтение искусству танца и мечтая видеть дочку знаменитой балериной.
Занятия в престижной московской гимназии Гетель сочетала с балетной школой, и даже революционные перемены семнадцатого года не изменили намеченного семьей курса.
Луначарский - "крестный отец" китайчонка Ли
Впрочем, все-таки изменили. Дело в том, что на выпускной вечер в балетное училище Лидии Нелидовой пожаловал нарком Луначарский, обративший внимание не на танец, а на чтение со сцены одной из выпускниц стихов собственного сочинения. Тематика («Похоронный марш») и музыка Шопена не совсем гармонировали с настроением партийного функционера, но, отсмеявшись, он пригласил Гетель (а это была именно она) к себе в Наркомпрос, где настоятельно рекомендовал девушке серьезно заняться поэтическим творчеством. Такими советами не разбрасываются.
Уже в следующем 1925 году, Гетель активно работает в области стихосложения, выбрав беспроигрышную тему интернационализма. Ее «китайчонок Ли» не целовал пальцы мадам, а восхищался волей Ленина в далеком Китае, выращивая рис на местных плантациях. Отец китайчонка, «разозленный и усталый» приходил с работы, и говорил засыпающему сыну:
«Спи, мой мальчик, спи, мой крошка,
Ленин тоже крепко спит.
Скоро к нам в Китай угрюмый
Скоро воля прилетит.
Эту волю бедным людям
Добрый Ленин раздобыл» .
Мальчик Ленина за это
Крепко-крепко полюбил.
Мальчик Ли не ведал, что к этому времени по приказу «доброго Ленина» адепты его большевистской секты, опираясь на садистов-интернационалистов китайцев, венгров и латышей, уже укокошили миллионы русских людей в кровавой бойне, которой не знала ни одна нация в истории, но автор же не могла этого не знать.
Мы с Павлушей пишем парой
Основательнице заведения Лидии Нелидовой, Гетель обязана и тем, что встретила своего суженого, коим оказался потомок шотландских переселенцев, ощущавший себя Робертом Бернсом, поэт-красавец Павел Барто. Молодой человек приходился племянником заслуженной мастерице балета. В 1926-ом Павел и Гетель создают ячейку советского общества, но, прожив совместную пятилетку, в годы которой написали три совместных стихотворения и родили сына Эдгара, мирно расстаются.
Только теперь уже нашу героиню зовут Агния Барто, у нее есть сын Гарик (так Эдгара называли дома, да и он сам возьмет имя Игорь при получении паспорта) плюс огромное желание продолжать сочинять детские стихи. Поменяв имя и фамилию, возможно (это чисто авторская версия), творческая девушка решила скинуть себе и пяток лет, записав в документах 1906 год рождения. Иначе, трудно объяснить почему во многих источниках (и даже на могильном камне) указывают годы жизни "1906 - 1981".
От "Игрушек" к танку и радиопередаче
В самом начале тридцатых Агния пишет чудесный, да что там чудесный – гениальный! – цикл коротеньких четверостиший «Игрушки». Незамысловатые, на первый взгляд, истории про Таню, потерявшую мячик, Бычка, боящегося утратить равновесие, Лошадку с причесанным хвостиком и про другие милые детскому сердцу игрушки, оказались настолько добрыми и поучительными в нравственном плане, что ими зачитываются и заслушиваются и сегодняшние детишки.
Наградой поэтессе Барто стала удача в личной жизни. Ее роман с большим ученым Андреем Щегляевым вылился в почти 50 счастливых семейных лет, дочку Танечку, мир и любовь, царящую в доме.
Конечно, Агнию Львовну не мучили домашними делами, готовкой, уборкой и прочей бытовухой – для этого была фамильная няня-горничная с революционным именем Домна и семейный водитель, решающий все транспортные вопросы. Но… Когда грянула война, и семья была эвакуирована на Урал, Агния Барто осваивает профессию токаря (!) и встает к станку, выполняя рабочую норму. Премию, полученную в военные годы, поэт-токарь передала на строительство танка.
А потом было возвращение в столицу, была Победа, но была и трагедия от потери сына. В первые майские дни сорок пятого Гарик пошел покататься на велике, и столкновение с выехавшим в тихий переулок грузовиком оказалось роковым.
После войны Барто, продолжая писать детские стихи, открыла в себе и талант радиоведущей. Ее передача по поиску потерявшихся в сороковые-роковые родных и близких помогла многим детям найти родителей, сотни семей воссоединились благодаря стараниям Агнии Львовны.
Не смейте забывать обижать учителей
В своих воспоминаниях Барто называет учителями Маяковского, Чуковского и Маршака. Насчет Маяковского, которого она пару раз видела на дачах, думаю, было сказано в политическом ракурсе Страны Советов, которая насаждала сожителя Бриков, "как картошку". К счастью, лесенкой Агния писать не стала, да и хамить в стихах, как горлан и главарь, тоже не сподобилась.
Разве что, нравственная сторона у Агнии порой немного "прихрамывала", как и у трибуна-агитатора. Тот в свое время сдал новым властям своего начальника по учебной автороте да рыл под Северянина в пору благоволения того к желто-кофтному юнцу в шляпе, коим был молодой Маяковский в пору их совместных южных гастролей. Агния же наехала на своего учителя Чуковского, когда подслеповатая вдовушка Крупская обнаружила в корнеевском «Крокодиле» только ей видимую антисоветчинку, дав команду «Фас» писателям-барбосам, кои на задних лапках ждали партийного щелчка-указания.
Позже, Барто и письмо на имя Горького подписала против автора «Мойдодыра», указывая на неэтичность строки «А немытым трубочистам стыд и срам», якобы способной поколебать у советских детей уважение к рабочим профессиям.
«Собачилась» Барто и с Маршаком (чуть-чуть), и с Галичем, с Синявским и Даниэлем. Но особенно нехорошо повела себя Агния Львовна с дочерью Чуковского – Лидией, взяв роль первой скрипки в травле-осуждении смелой писательницы, опубликовавшей статью-бомбу «Гнев народа» в зарубежной прессе.
Все равно ее не бросим!
А в остальном… В остальном, Агния Львовна продолжала писать отличные стихи, встречаться с детьми, которых она очень любила, выступать на вечерах встреч с космонавтами и милиционерами, да просто быть советским человеком.
Поэтому, сейчас, когда отдельные издания и авторы пытаются сделать из Агнии Барто некоего монстра-стукачку, хочется их остановить, дать успокоительное и укрыть одеяльцем. Не надо, ребята-«медвежата», не старайтесь, и не тратьте сил понапрасну.
Мы, все те, кто воспитаны на ее стихах, и кто воспитывал и воспитывает на них своих детей, «все равно ее не бросим»…
И даже не будем объяснять – почему.