(итоги моего читательского года, часть третья, май-июнь)
Борис Акунин. Чёрный город
Этот Фандорин, опубликованный ещё в 2012 и заявленный как последний в серии, попал в руки почти случайно и поначалу порадовал. Герой по-прежнему супер, интрига закручена, сюжет льётся песней, исторические факты красиво ложатся фоном.
Но ближе к финалу супергероизм начинает утомлять и совсем озадачивает финал. По сюжету накануне Первой мировой Фандорин едет из Крыма, где предотвратил покушение на императора, в Баку в поисках ускользнувшего организатора. Ему нужно найти некоего большевика по кличке Дятел, о котором больше ничего неизвестно. С ним по-прежнему японец Маса, но на месте основным помощником Фандорина становится гочи (разбойник) Гасым. Действие крутится вокруг нефти и бакинского пригорода Чёрный город, где была сосредоточена практически вся российская нефтедобыча того времени. Кроме детективной линии, есть ещё немного революционной, любовно-кинематографической, международной и армяно-азербайджанской, - все достаточно интересно с точки зрения фактуры и отчасти актуально до сих пор.
Светлана Спорова. Я жила как жила
Светлана Евгеньевна вручила мне книгу своих воспоминаний, написанных на нашем курсе «Мемуары с нуля». Горжусь автором и восхищаюсь ее активностью: не остановиться на полпути, дописать и издать свой труд, - всё задачи из задач. Причём даже не знаю, что тут самое сложное. По мне, каждый этап требует больших эмоциональных и физических затрат.
Для тех, кто не посвящён, поясню: в самом начале пандемии коронавируса - в апреле прошлого года - #АВИП запустил первый онлайн-курс «Мемуары с нуля», который я курировал. Кто-то отсеялся в течение этих двух месяцев, кто-то остановился на середине пути (но продолжает писать уже самостоятельно), и лишь одна Светлана Евгеньевна уложилась в сроки.
Многие убеждены, что их жизнь самая обычная, вспомнить нечего, никому это неинтересно, а на самом деле все не так. Каждая жизнь индивидуальна, тем и интересна. А если ещё не выдумывать ее для потомков, а рассказывать все так, как было, получается весьма занимательное и поучительное чтение. Как вот у Светланы Евгеньевны.
Александр Снегирев. Призрачная дорога
Цитата
Чувствую себя хером неприкаянным, и нет мне успокоения.
По мне, современный роман так и должен выглядеть, как написанное Снегирёвым: фрагментарно, но цельно; с отсылками к истории и актуальным контекстом; рефлексирующе, но иронично. Я и посмеялся, и слезу пустил (почти).
О сюжете
Главный герой - писатель, он пишет роман, в который правки начинает вносить его жена - Кисонька. Видение происходящего у них расходится, и писательская история дополняется версией жены.
Виктор Ерофеев. Русские цветы зла (антология)
Бодлер к этому сборнику, как мне показалось, во многом притянут за уши. Ерофеев сам оговаривается, объясняя свой выбор рассказов, что хотел показать «асоветскую» литературу. Не антисоветскую, выступающую против строя, а литературу, выходящую за рамки официального соцреализма.
Сборник 1997 года, рассказы не датированы, но можно, исходя из биографий авторов, предположить временной разброс. Открывает книгу Варлам Шаламов (60-е), заканчивает составитель собой и 90-ми. Причём, обратите внимание: многие - из тогда только начинающих - известны до сих пор, а кто-то уже и классиком стал.
Сказать, что меня в этом сборнике что-то зацепило, не могу. Когда листал книгу в библиотеке, думал, что это будет русский трэш. Местами он присутствует, но не настолько, чтобы объединить собой все рассказы.
На выходе только двое удивили. Виктор Астафьев своей «Людочкой», где переехавшая из деревни в райцентр девушка после изнасилования местным бандитом вешается. Этакое странное развитие любимой темы Астафьева - борьбы города с деревней.
И рано умерший Евгений Харитонов с рассказом «Духовка». Тут вообще про любовь 28-летнего парня к 16-летнему школьнику. Сразу оговорюсь, что в рассказе никакого натурализма, только страдания «взрослого Вертера» от неразделенной любви...
И. Грекова. Такая жизнь
Из трёх произведений, вошедших в сборник «Такая жизнь» («Вдовий пароход», «Маленький Гарусов», «Дамский мастер»), последний - выбраковка какая-то. Говорящий на странном русско-канцелярском языке юный парикмахер Виталий, работающий «над собственнным развитием», бросает в итоге профессию и уходит на завод учеником слесаря. Подпортила эта вещь впечатления от первых двух.
«Вдовий пароход» и «Маленький Гарусов» - о 40-60-х. Война - как зачин и много после неё. Жизнь женщин, оставшихся без мужей, в коммуналке - со всеми вытекающими ссорами и дружбами («Вдовий пароход»).
«Маленький Гарусов» - история про то, как человек, потерявший в блокаду мать и воспитанный в детском доме, так и несёт по жизни эту психологическую травму, отрабатывая ее себе во вред.
Маркус Зусак. Книжный вор
Я чуть было не бросил книгу в самом начале, настолько она показалась тягомотной. Негативного отношения добавили ещё и странно воспроизведённые особенности английской грамматики, где у существительных свои родовые признаки. Роман называется «Книжный вор», а ворует книги девочка. В переводе ее иногда называют ещё «книжная воришка», но по-русски ли это?
Такая же несуразица с рассказчиком. Повествование ведётся от лица Смерти, которая почему-то говорит о себе в мужском роде, что для русского уха, как понимаете, ещё более странно.
Впрочем, пробившись сквозь эти особенности, не пожалел, что задержался: роман вполне достоин прочтения.
В аннотациях книгу, правда, превозносят сверх меры. По мне же, Шлинк с его «Чтецом», где описаны отчасти те же события, посильнее будет.
Итак, Германия в преддверии Второй мировой. В небольшой город Молькинг служба опеки везёт девочку Лизель и ее брата для передачи в приемную семью. Брат по дороге умирает, но будет ещё часто появляться в снах и видениях Лизель. На похоронах брата девочка крадет свою первую книгу «Наставления для могильщика». По ней она научится позже читать. А потом - ближе к концу войны - начнёт писать дневник.
Виктор Ерофеев. Акимуды
Виктор Ерофеев не мой писатель. «Акимуды» еле дочитал. Мучился на всем протяжении книги и почти одолел, но последние страниц 50 пришлось пролистывать, потому что сил уже не было. Такого художественного винегрета давно не встречал.
Автор собрал под одной обложкой сразу и политическую сатиру, и публицистику, и эротику (причём ядреную такую), и фантастику. Идея вроде интересная: в России в результате войны с теми самыми Акимудами (это как бы государство такое, а на самом деле - тот свет) побеждают мертвые (в прямом смысле - воскресшие люди). В обществе раскол: одни за сотрудничество с мертвяками, другие - за борьбу. Единства нет и среди оживших покойников. Есть общество «Россия для мертвых», есть «Братья и сёстры»...
При этом сюжетная линия такова, что в одном случае вспоминаешь Булгакова («Мастера и Маргариту»), в другом - Войновича («Москва 2042»), в третьем - Лимонова и Буковски. Сплошной постмодернизм, понимаешь ли...
Вадим Левенталь. Маша Регина
Чем история закончилась, так и не узнал. Обычно стараюсь хотя бы долистать книгу до конца, а тут вдруг так лениво стало. Назвал бы роман очередной версией Золушки, но было бы не совсем точно. Хотя след Золушки отчётлив, а ещё мелькает Лолита и другие персонажи мировой литературы, распознавать которые не хотелось.
В целом же, история банальна и слегка (а местами и не слегка) неправдоподобна. Девятиклассница Маша едет в Петербург из некоего провинциального городка (отец пьёт, мать тащит на себе семью), чтобы поступить опять же в некую школу с интернатом. Экзамены она заваливает, но благодаря преподавателю А.А. (Гумберт Гумберт?), который что-то в девочке рассмотрел, остаётся при школе готовиться к осенней пересдаче. Девочка настойчива: за три месяца подбивает хвосты, поступает, чему-то учится (вообще непонятно, что за школа) и начинает жить с А.А. Уходит на ночь из интерната к преподу. Тут бы возмутиться: а где воспитатели?! Но в конце концов, не тюрьма же. Да и автор как бы специально оговаривается, что девочка взрослая, к этому моменту ей уже 17.
У Маши художественный талант, она поступает (случайно, пошла подругу поддержать) на режиссерский, и уже первая ее короткометражка собирает призы европейских фестивалей. Дальше - мировая слава, любовь разделённая и по делу (Маша расплачивается телом, если надо для съёмок) ну и явно что-то ещё, что я не осилил.
Вообще понял, что сплошной поток текста не для меня. Диалогов не хватало. Хотя есть очень вкусные куски, которые хотелось перечитывать, но остальное настолько вязко, что... см. начало.
Лидия Гинзбург. Записные книжки
Это ж даже представить невозможно, но она была знакома и с Ахматовой, и с Мандельштамом, и Шкловским. При этом умерла относительно недавно - в 1990-м. К ней-то и известность пришла только в конце 80-х, с публикацией «Записок блокадного человека».
В блокадных записях поразили меня несколько страниц о еде и языке еды, если это так можно определить. Гинзбург описывает лето 42-го, когда самый страшный голод закончился. Она фиксирует разговоры в столовой («муж попросил суп из овсянки сварить», «а я селедку не ем») и анализирует подтекст. Там в каждой простой, на первый взгляд, фразе - характеристика и человека, и ситуации.
Политики в ее записях совсем немного: в 70-е пытается объяснить, как могли появиться 30-е, а в 80-е описывает свои встречи с органами. Раньше все-таки писать о таком было небезопасно.
Анна Старобинец. Икарова железа
В аннотации Старобинец называют «русским Кингом», это, кстати, чуть было не оттолкнуло от чтения, однако ж выяснилось, что характеристика весьма и весьма близка к истине. Темы рассказов не банальны, развязки неожиданны и в напряжении держат. Прочитал на одном дыхании, прервавшись на пару перекуров.
Так что, если кто любит что-то подобное Кингу, то вот это - Кинг на российской закваске - вполне годное чтение.