"Помой посуду!" "Ты баба, ты и мой" - Лёлик, игнорируя последнее самурайское предупреждение жены, сидел у большой плазмы и втыкался в захватывающее рыцарское действо. Скрещивались мечи, звенел булат.
- За собой только тарелку… - срываясь на истерику, вскрикнула Татьяна, - я разве много прошу?!!!
С того дня, как сын Артур поступил в институт и уехал в другой город, они ругались ежедневно и по каждому поводу. Из-за тарелки, из-за крошек на полу, из-за брошенной в ванной бритвы.
Ссору всегда начинала Татьяна. И зачем ругалась? Разве раньше она не мыла тарелки? Мыла. Даже две – Артура и Лёлика.
- Если бы ты не купил это свое барахло…
Лёлик истуканом сидел перед плазмой. Кричи не кричи – он будет так сидеть – пока Тамерлан не прискачет.
- … я бы посудомоечную машину купила, - вконец обижается Татьяна, и уходит в спальню, устало договаривая про себя о том, что Лёлик совсем свихнулся на своих реконструкциях, на покупке стрел, щитов, мечей и прочей средневековой ерунды.
Пошарив рукой в коробке с лекарствами, Таня нашла таблетку. И голова не то чтобы болела… Просто усталость жуткая. Надоело всё.
Снег шуршал под лаптями, Татьяна шла, набрав в проруби полные ведра. Ведра мерно покачивались на коромысле, коромысло приятно скрипело.
Пока Татьяна сливала воду в большую лохань и пыталась проснуться, с улицы, с мороза, забежали румяные дети. И встали как вкопанные.
"Когда я проснусь?!"
Впрочем, сон был приятным. Только слишком уж осязаемым.
Например, приятно было чувствовать себя здоровой и сильной. В её тридцать пять, у Татьяны то давление прыгало, то гемоглобин падал. А таблетку «от головы» она пила почти каждый вечер – стресс, усталость, опять же ссоры с мужем.
А сейчас вон вышла во двор, нарубала дров. Прокричала во все горло, набирая полные легкие ледяного ветра:
- Аге-е-йка! До-омой подь! Кому велела!
"Я сошла с ума. Это галлюцинация? Это из-за прививки! – осенило вдруг Татьяну, - говорили, чип поставят. Но вот какие последствия".
В избе между тем бабы накрывали на стол. Глаха – старая свекровь, Дунька – жена Гани Кривого, да Акся – жена Петюхи.
А её, Татьяну, звали все здесь – Таньша. И была она вдова, жена третьего брата, которого на прошлую Масленицу мужики из соседней деревни, потешаясь кулачным боем, убили всмерть.
Татьяна с изумлением смотрела, как женщины стали у печки и ждали, пока мужики поедят. Но особенно жалко было малышей. Проголодавшиеся, после целого дня на улице, они, как маленькие волчата, жались у дверей. Голодные глазки блестели так, что сердце холодело. Но никто даже не думал посадить детей к столу.
Своего – то Артура Таня всегда первым кормила. Самым лучшим, самым свежим. Сын – привереда ковырял спагетти, надкусывал и бросал котлету. Всё это месиво потом доедал муж Лёлик.
На глаза Татьяны навернулись слезы.
Прошла неделя. Таньша с бабами лён трепала, ходила блоху хоронить, бегала в одной сорочке вокруг дома – заговаривала от огня.
Жизнь её была полна дурацкими обрядами, физическим трудом, тягучими песнями… и покоем. Не надо было договариваться о маникюре (перед Новым Годом это проблема), бегать по торговым центрам в поисках подарков. Не надо было выкраивать время на стрижку, на пилинг, на бассейн.
- Подь к сюды, сопля…
Ганя Кривой, старший брат Таньшиного покойного мужа, оторвался от растяжки упряжи, и, глядя царапающим взглядом на Агейку, поманил его пальцем.
По полоумному сценарию, по которому теперь жила Татьяна, Агейка был её сын. Паренек лет десяти. Худенький, забитый и обижаемый всеми. Потому что сирота. Мальчик принимал это свое положение как рок, как неизбежность. Вот и сейчас, он, опустив голову, подошел к Гане Кривому и безропотно вытянул руки.
Ганя пару раз стеганул племянника по ладоням упряжью, проверяя её упругость. Острая жалость к мальчишке, как студеная, с кусочками льда вода из полыньи, пронзила сердце Татьяны.
Несчастный Агейка, конечно, был ей чужим. Это ведь не её ненаглядный сын Артур, который остался где-то там, в далеком ХХI веке, бедным студентом без любимой мамочки. За своего Артура Татьяна глаза бы каждому выцарапала – от зав. кафедры института до мужа Лёлика, который смел на правах отца на её дражайшее сокровище покрикивать.
Удерживая слезы, Агейка ускользнул в сени. Татьяна вышла за ним. Погладила по грязной голове, в которой на воле вольной прыгали вши. Сунула в руки припрятанную краюху хлеба.
- Ешь, ешь! И не бойся никого. Смелее надо быть! Твой батька никого не боялся. Вышел грудью как богатырь, против мужиков деревенских.
Конечно, Татьяна считала смерть на Масленицу в кулачной забаве самой глупой из всех смертей. Но мальчика нужно было подбодрить.
Вдруг в избе кто-то завыл. Натягивая тулуп, в сени вышел мрачный Ганя Кривой. За ним выскочила свекровь – старуха, тонким голосом с причитаниями оплакивая свалившееся на них горе. Брат Петюха побежал запрягать коня.
НАЧАЛОСЬ.
Началось то самое, чего все страшно боялись. Ганя Кривой целую неделю тянул, не ехал к барину…
Барин раздавал каждой семье по телеге «чертовых яблок» и велел их есть.
- О том, как Татьяна встретила в средневековье своего мужа Лёлика, и что произошло потом – читайте 2 января.
Дорогие читатели! С Новым Годом!
Подписывайтесь на наш канал, чтобы первыми прочесть продолжение этой повести.
Конечно, очень ждем Ваших лайков и комментариев
- Вы знаете, какие "чертовы яблоки" заставлял крестьян есть барин?
- Хотели бы Вы попасть в средневековье?
- Почему исчезают старые друзья? Те, с кем я была не разлей вода, с кем отмечала Новый Год и дни рождения. Вдруг замечаю, что реже звоним и переписываемся. А на праздники отправляю стандартную картинку с чужими словами.
- Немножечко любви Иногда нам кажется, что жизнь давно устоялась. Предсказуемы люди, окружающие нас. Перемены пугают. И нужны ли эти перемены? Но в Новый Год иногда случаются чудеса.