До сих пор я не понимаю, в чем была моя вина, почему мне по несколько раз говорили "иди к тем, кто тебя родил", "ты здесь никто", "ты ешь больше всех", "не смей трогать без разрешения еду" и многое другое. Я настолько привык к подобным выражениям,что они стали для меня нормой и перестали оскорблять. Все это хоть и казалось чем -то обыденным, но имело свойство взрывчатки. Копилось - копилось и вырывалось разом. В такие минуты эмоциональных вспышек я непроизвольно искал выход накопившейся отрицательной энергии. Запирался в деревянной кухне во дворе и подолгу скулил и обзывал обидчиков, в ярости бил кулаками по стене. Излив душу, я выходил от туда с новыми силами терпеть дальше. Когда уже становилось совсем невыносимо, я с полной увереностью шел на Пушкину гору, чтобы спрыгнуть с самого высокого обрыва. Эта скала видна из любой точки города и всегда напоминала мне о том,, что когда-нибудь я должен это сделать.. То с твердым намерением шел на море, чтобы утопиться, ища по дороге тяжелый камень и нарочно не замечая его, когда натыкался взглядом. В такие минуты нервных срывов, когда я шел прыгать со скалы или топиться, в лицах встречных людей я искал что-то такое, чего сам не знал. Наверное сочувствия или желания помешать моим планам. Но мимо шли люди и никто даже не подозревал, что вот этому мальчику остается жить считанные минуты. Когда же подходил к пропасти и видел пред собою весь город, как на ладони, то сначала решал попращаться с ним. Садился и долго разглядывал, ища какой-то знакомый дом, а тем временем мое настроение менялось и уже не хотелось прыгать. Тогда я впервые понял, что каждый человек , по сути, одинок на этой земле. к какой бы толпе он не принадлежал, в каком бы обществе не жил и какие бы люди его не окружали.
Возвратившись после очередного "самоубийства", Я жалел только об одном: что поднимаясь в горы зря износил обувь, которую обычно летом не надевал, чтобы сохранить для школы. Бывало удавалось ни разу не обуться за три месяца летних каникул.Туфли долго носятся, если носить их в коробке.