А школу тем временем вскоре после светлой Пасхальной седмицы потрясло новое «событие».
В больницу отправился уже и сам Иваныч. Что доподлинно произошло – никто из учеников и даже массовцев не знал. Известно было только, что произошла некая странная и непонятная «драка». Причем, с кем – с начальником управления городского образования!.. Причем, где – на совещании, которое он проводил с учителями, приехав в Двадцатую школу!..
Начальника управления звали Перцов Константин Георгиевич, этот был тот самый Перцов, который зимой на тренинге по толерантности назвал школу «домом терпимости». Может быть, что-то подобное он и выдал на совещание, что душа Иваныча не выдержала?..
Вообще, хронология событий восстанавливалась в следующей последовательности. Сначала все ученики были выгнаны на закрепленные за ними территории – чистили их, мели и убирали. Но это Перцову показалось мало – он после этого «субботника» выгнал еще туда отдельно и учителей. Точнее, не туда, а на ранее бывшую бесхозной территорию в небольшой примыкающей к школе роще.
Учителя там ударным трудом собрали огромную кучу мусора – часть пожгли, часть – то, что не могло гореть - оставили для уборки машиной или трактором. Но и это Перцова не удовлетворило. Надо было складывать не одну большую кучу, а для удобства вывоза – несколько небольших. И не в глубине территории, а вдоль огибающей ее дороги.
В общем, вся эта «свинство» (фраза, приписываемая Перцову), а также глубокое его недовольство Двадцатой школой, вызванное рядом других недостатков, привели его к необходимости личного визита в школу с планами хорошей «головомойки» директору и бестолковым» учителям.
Школа драилась и готовилась встречать «начальника». Были отменены уроки и сорван итоговый сбор «Дружной», который вернувшийся к делам Василий Иванович готовил с таким рвением, где должны были быть подведены итоги работы «Дружины Дружной» за год, определен самый дружный отряд, а «гвардии» вручены значки «Друг России»…
Но теперь все это было сорвано неожиданным визитом Перцова к немалому раздражению Иваныча, что, видимо, послужило дополнительным поводом его срыва. Другим его фактором, скорее всего, была еще не очень устойчивая после длительного запоя психика.
Уже позже – по обрывкам не очень охотно рассказывающих об этом учителей – была восстановлена хронология и самой «драки». Кстати, наиболее активно занималась «сбором информации» и «поиском истины» Полатина Люда. Ее почему-то сильнее всех поразил внезапный «срыв» Иваныча после, казалось бы, уже наступившего выздоровления от запоя.
Итак, на совещании Перцов начал наезжать на учителей, свалил в кучу все их недостатки – от низких показателей на олимпиадах до недавней смерти Гули. В последнем учителя тоже были виновны напрямую, дескать, они и превратили в школу…. Он тут чуть не повторил свою знаменитую фразу о «доме терпимости». Или даже сказал – Люде это точно выяснить не удалось. Одни учителя говорили одно, другие – другое…
Но Иваныча в итоге взорвало не это. Перцов назвал учителей «свиньями»… Это утверждали все учителя, с кем разговаривала Люда. Именно после этого «определения» Иваныч вскочил со стула, подбежал к Перцову и влепил ему хорошую оплеуху. Или пощечину – тут тоже все говорили немного по-разному.
Дальше наступило страшное. Перцов не остался в долгу, но в отличие от оплеухи или пощечины, со всей силы заехал кулаком Иванычу в голову…. Удар оказался настолько сильным, что тот сразу рухнул как подкошенный. И, похоже, при этом – кто-то добавил и эту деталь – ударился при падении головой о край парты…
То, что Иваныч уже был «на голову вдаренный» как любила говаривать даже при детях завуч Сирина Борисовна («Сирена») – об этом все знали. Не знал, видимо, только Перцов. Или знал таки?!.. Тогда его «ответный удар» выглядел особенно подло, если не принимать во внимание возможный аффект.
Вообще об этой, предыдущей, травме Иваныча ровно год тому назад по школе ходили легенды, которые тот сам с удовольствием поддерживал. Он тогда был на курсах повышения квалификации и однажды его нашли недалеко от соответствующего учреждения без сознания и с проломленной головой. Самое поразительное, что он сам ничего не помнил о том, что с ним случилось. Так как от травмы головного мозга у него наступило то, что на врачебном языке называется «амнезией» - частичной потерей памяти. Или?.. Или все-таки делал вид, что не помнил…
Сам Иваныч в шутку предлагал «пять тысяч долларов» за помощь в расследовании. А в версиях, которые он сам же и выдвигал, не было недостатков – от попадания метеорита до нападения инопланетян. Останавливаться на более прозаических версиях, как-то – неудачного падения после дождя, нападения грабителей и т.п. – Иваныч не приветствовал. И даже одно время в форме «тренинга креативности» объявлял на уроках конкурс на самую оригинальную версию.
И потом во всех классах с умилением объявил победителем одну девочку (кстати, Сонечку Тимошкину – педагогическую активистку Люды), которая заявила, что у него от «переизбытка ума» произошло «выпадение мозгов наружу…»
Как бы там ни было, но следствием этого происшествия стали строгие предписания врачей – беречь голову от каких-либо механических ударов и сотрясений. Ему было строго запрещено заниматься любыми видами спорта – и это для Иваныча, пожалуй, было самым неприятным ограничением. Так как раньше его каждую неделю видели в спортзале, гоняющими в футбол, баскетбол, волейбол с физруками и старшеклассниками.
По школе даже ходили анекдоты на эту тему. Некоторые из них были забавными, другие откровенно «злыми». Иванычу больше всего понравился следующий, обыгрывающий «неприкосновенность» его головы, готовой погибнуть от малейшего потрясения:
«Две мухи летели мимо спящего на уроке Иваныча и уже было решили сесть на его голову, как одна говорит другой:
- Погоди, рано еще в рай с такой горой г...на»
Кстати, в последнее время Иваныч так же с шутками-прибаутками стал рассказывать массовцам, что у него стали появляться какие-то «прояснения» в памяти. Он говорил, что получает их по ночам в виде необыкновенных «посланий» откуда-то свыше. Чем, кстати, добавлял подозрений по поводу своей возможности причастности к «посланцам». Сам, правда, мало что пояснял по этому поводу. В его рассказах фигурировали какие-то «блондинки» с «прическами» и «губами»… Что, впрочем, только добавляло «соли и перца» в «кашу» общей таинственности всего с ним происходящего.
Как за Иванычем приехала «скорая», и как его выносили из школы, уже видел кое-кто из учеников и мог рассказать Люде непосредственно глазами очевидца. Он был, что называется, «в полной отключке», причем врач пыталась что-то вколоть ему в руку еще до погрузки в машину.
Несколько дней прошли в напряженной и томительной неопределенности. А потом по школе разнеслось короткое, но такое пугающее своей ужасающей таинственностью слово – «кома». Как сказала врач, побывавшим у нее учителям, сколько продлится это состояние – «одному Богу известно». Точно так же неопределенно и направление выхода – «сюда» или «туда».
В школе стало как-то тише и словно «настороженнее». Даже дети, привыкшие радоваться и «возбуждаться» по поводу пришедшей весны и наступающего лета, словно затихли и присмирели. Давно не слышен был пронзительный «хохот» биологички Маевой, обыкновенно, если начинающийся в одной части школы, то хорошо слышимый в любой другой ее части. Даже неунывающая химичка Ниловна, чья веселая «болтовня стала словно бы частью обыкновенной школьной жизни, и та затихла.
Учебный год, их последний учебный год в школе, пришло на ум Люде, заканчивался как-то мучительно и странно: как на фронте - со все большим количеством выбывавших с поля боя «бойцов».
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь