Этот парень — один из немногих, кто мне запомнился с того потока. Он выглядел опустошённым, раздражённым и непонимающим: «Это, наверное, ошибка! Врач сказал, что с тремя сотрясениями он даже смотреть меня не будет. Но как же так? Я же здоров, у меня спортивный разряд, а сотрясения были в детстве. Чёрт! Да кто вообще додумался эти сотрясы заносить в мою карту?!»
Его, разумеется, не взяли. Даже не пригласили больше в кабинет и не допустили к основной комиссии. Здесь не дают второго шанса. И слабым здесь не место. А тот, кто заработал три сотрясения за свою, ещё такую короткую, жизнь, уже слабак. Нет врождённого рефлекса группировки. Одно сотрясение — это случайность, на втором уже должен научиться. Но раз дошло до третьего, тебе здесь не место.
Мне даже жаль его немного, но я не могу себе позволить отвлекаться на разговоры с ним. Пусть на это тратят время мои невольные соперники, а у меня важное и ответственное дело — в голове прокручиваю выученную наизусть таблицу Сивцева. Со зрением у меня с детства было не очень — видимо, сказалось чтение с фонариком под одеялом. В те самые ночные часы, когда родители уже отдали команду спать и выключили свет, но книга никак не отпускает.
В те годы проверка зрения (как и слуха) сводилась к простейшим манипуляциям: два, тринадцать, тридцать девять — годен. Порядок букв в таблице не менялся. Да и зачем? Люди по ним в поликлинике определяли остроту зрения, чтобы получить рекомендации по диоптриям. Обманывать смысла нет — только себе вредить. Это и сыграло мне на руку, помогло мне скрыть мою слабую сторону. Главное — увидеть точно, куда указывает окулист…