Когда я находился в животе у мамы, то знал несколько вариантов будущей жизни, где конечный результат зависел от моего выбора в критических ситуациях.
Я понимал, что рождение неизбежно, но чем крупнее я становился, тем сильнее не хотел появляться в этот мир. Но день родов пришел, начались схватки. Если бы не теснота, я бы упирался ногами и руками, но роды проходили в штатном режиме. И мне ничего не оставалось, как мысленно просить: «Нет! Я не хочу! Избавьте меня от этого! Верните в рай!».
А потом я увидел свет и закричал. Моя память очистилась. Я снова родился беспомощным младенцем, и мне опять предстояло узнавать этот мир и искать себя в нем.
Мне дали древнеславянское имя Милан. Бабушка любила все редкое и красивое. В основном это были золотые украшения. Она была директором ювелирного магазина и коллекционировала редкие драгоценности. Мама пошла по ее стопам. С отцом она познакомилась, когда создавала очередную коллекцию уже для своего магазина. Мой папа был талантливым ювелиром.
Мы жили в четырехкомнатной квартире старинного дома с высокими потолками и просторными комнатами. Когда мама вышла замуж, бабушка хотела переехать в отдельную квартиру, но мой отец уговорил ее остаться. Бабушка была интересным человеком и привлекательной женщиной. Поклонники у нее были всегда.
Я рос в праздности: хорошая еда, дорогие вещи и только лучшие игрушки. У родителей было много друзей, и каждые выходные кто-то да был у нас в гостях. Они приходили со своими детьми, поэтому друзей для игр у меня было в избытке. Мы развлекались в детской, пока родители болтали, выпивали и танцевали. Алкоголь в нашем доме не переводился. Целый шкаф в зале был выделен под бар, и каких элитных напитков там только не было! Часто алкоголь дарили благодарные покупатели или те, кто хотел выгодно продать свои драгоценности.
Единственный родственник, который никогда не участвовал в посиделках, была моя крестная и старшая сестра мамы. Между ними была десятилетняя разница в возрасте, а еще разные отцы. О первом муже бабушка говорить не любила, зато второго восхваляла.
– С ним я выбралась из нищеты, – частенько вспоминала она.
Крестная работала медсестрой, жила скромно, но мне нравилось проводить с ней время. Мы ходили в интересные места: музей, театр, цирк и много разговаривали на разные темы. Родители только указывали, что мне делать, и отмахивались от моих вопросов. А крестная подробно отвечала, и ей было важно мое мнение.
С ней я впервые посетил церковь. Конечно, стоять всю службу у меня не было терпения, но это и не потребовалось. Мы заходили минут на двадцать. С каждым новым посещением крестная объясняла мне, как вести себя в храме, где ставить свечи, как молиться. А еще она доступно рассказывала мне об Иисусе.
Единственное, что я не смог понять – это его самопожертвование. Зачем это было необходимо, если в итоге люди так и не стали лучше?
Мне было девять лет, когда я спросил крестную:
– Почему у тебя нет мужа?
– Он был, – задумчиво ответила она. – Потом мы расстались.
– Почему?
– Я не смогла родить ему ребенка.
За что я любил крестную больше всего: она не относилась ко мне снисходительно и на все вопросы отвечала правдиво.
В школе я учился на тройки. Родители с уроками почти не помогали. Я рано стал самостоятельным. В одиннадцать лет сам варил пельмени, жарил яичницу, ходил в магазин.
Беды нашей семьи начались со смертью бабушки. Врачи несколько лет рекомендовали ей не употреблять алкоголь, но она продолжала выпивать, чуть ли закусывая таблетками. В итоге печень воспалилась так, что лечение уже не помогало. Бабушка умерла в больнице.
Потом у родителей начались проблемы на работе. На их бизнес стал претендовать преступный авторитет. Чтобы остаться в живых, пришлось отдать магазин.
Взамен родители организовали сеть из четырех ломбардов. Доход был небольшой, но стабильный. Постепенно друзья, которые часто посещали наш дом, стали исчезать. Осталось несколько человек. Я мысленно называл их нахлебниками, подозревая, что они общаются с родителями из-за бесплатной выпивки и закуски.
Чем старше я становился, тем сильнее пили мои родители. Когда они уходили в запой, то обычно просыпались ближе к обеду и вместо кофе выпивали бокал вина. В эти периоды я старался много готовить: первое, второе, покупал булочки и хлеб. Во время запоев у них пропадало чувство голода, но от свежеприготовленных блюд они отказывались редко.
Денег в семье становилось все меньше. Чтобы поддерживать привычный уровень жизни, отец потихоньку продавал семейные драгоценности.
Крестная очень волновалась за моих родителей, хотя я никогда не признавался ей, что мать с отцом могут пить неделю. Но она понимала, когда начинались такие периоды. Как правило, мать переставала отвечать на ее звонки, и крестная связывалась со мной.
– Они опять запили? – спрашивала она.
– Нет, просто отдыхают, – отвечал я.
Крестная тяжело вздыхала и снова спрашивала:
– Почему ты не говоришь правду?
Я старался уйти от ответа, потому что не хотел признавать, что мои родители –алкоголики и что с каждым годом их пристрастие усугубляется.
Когда крестная приносила нам продукты, я спускался за пакетами к подъезду. Я не хотел, чтобы она видела состояние родителей и бардак в квартире.
Девятый класс я закончил удовлетворительно. Оставаться в школе дальше не имело смысла, но в то же время не знал, кем хочу стать.
Крестная предложила выучиться на автомеханика.
– Даже если не будешь работать по профессии, это умение всегда пригодится.
Я последовал ее совету. Мне хотелось быстрее получить диплом и начать работать. В семье денег по-прежнему не прибавлялось. Я подозревал, пока родители пили, сотрудники ломбардов старались работать на себя.
С каждым годом периоды запоев становились более длительными. Я любил своих родителей, защищал, считал их больными людьми, но со временем стал уставать от их пьяных разговоров и стойкого запаха алкоголя. Наша квартира из уютных апартаментов постепенно превращалась в дешевый притон.
Во время учебы и летом я всегда работал: раздавал листовки, трудился на кухне в пиццерии или в баре официантом. Однажды за стол, который я обслуживал, сели три девушки. Одна из них очень понравилась. До этого у меня не было отношений с противоположным полом, если не считать дружбу с одноклассницей. Я был замкнутым, кружки не посещал и думал только о том, что меня ждет дома.
– Милан, – представился я и спросил: – А как зовут вас?
Так я узнал ее имя, Варя. Столик был у окна, и ее длинные, русые волосы красиво переливались на солнце. Я старался быть общительным, один раз удачно пошутил, потом принес Варе пирожное в форме сердечка якобы презент от заведения (на самом деле оплатил его я).
Когда девушки попросили счет, я поинтересовался у Вари:
– Можно номер твоего телефона?
Она загадочно улыбнулась и ничего не ответила.
Потом девушки встали и ушли. Я проводил Варю печальным взглядом. В конце концов, я ничего о ней не знаю, может у нее есть парень или даже муж?
Я направился к столику, чтобы убрать остатки посуды, и увидел салфетку, на которой красивым почерком были написаны заветные цифры.
Я позвонил Варе тем же вечером. Несколько дней мы переписывались, потом встретились, погуляли по городу, сходили в кино.
Стояло жаркое лето, и выходные мы проводили на пляже. Мне нравилось быть с ней, обнимать, целовать, но с близостью я не торопился. Во-первых, я относился к Варе очень бережно, а во-вторых, нам негде было остаться наедине.
Приближался мой день рождения. Варя поинтересовалась, как я буду его праздновать.
– Никак, – ответил я и соврал: – У меня дома ремонт. И если честно, я не люблю праздники.
Последняя фраза была правдой. Праздники ассоциировались у меня с алкоголем и тоской по вниманию и заботе. Родители меня, конечно, поздравляли, пытались организовать семейные ужины, но их спутником был бессменный алкоголь. Повзрослев, я дал понять, что ненавижу подобные посиделки. Образцовой семьи у нас не было, а притворяться не имело смысла.
В день моего рождения ближе к полудню ко мне заглянула мать и сообщила:
– К тебе пришли.
Я поднялся с дивана, гадая, кто это мог быть.
Несколько шагов по коридору и я увидел распахнутую входную дверь и Варю, стоящую за порогом. Она так и не решилась зайти внутрь и с испугом разглядывала обстановку квартиры.
В ее руках я заметил торт и подарочный пакет.
Позади меня, что-то бормоча, прошел отец: небритый мужчина с отекшим лицом. Варя проводила его взглядом, полным ужаса.
– Как ты узнала, где я живу? – спросил я.
– Подсмотрела в твоем паспорте, – машинально ответила она.
Ее лицо выражало растерянность, а мысли, по всей видимости, витали где-то далеко.
Она протянула мне торт и подарочный пакет.
– С днем рождения, – поговорила она, потом немного замешкалась, но все же решила поцеловать меня в щеку.
Затем резко повернулась и стала спускаться по лестнице. Я смотрел ей вслед и не знал, что сказать. Пригласить ее в дом я не мог, да и вряд ли она б согласилась.
Когда Варя скрылась из вида, я обернулся и обвел взглядом коридор и часть кухни, что была видна в проеме. Я привык к пожелтевшим обоям, выбитому стеклу в кухонной двери, к неубранной посуде на столе, грязным шторам. А для постороннего человека это была отталкивающая обстановка. Раньше я пытался наводить порядок, но к вечеру снова царил бардак. Поэтому я бросил эту затею и лишь изредка убирался только у себя.
Я прошел в свою комнату и заглянул в пакет. В небольшой коробке лежало портмоне. Варя наверняка заметила, что мой бумажник изрядно потрепан, и выбрала нужный подарок.
В дверь постучали. В комнату заглянула мать.
– Это твоя девушка приходила? – спросила она, и я отчётливо заметил насколько пропитой у нее голос.
Я жил в этом мире с рождения, что-то не замечал, с чем-то мирился, а иногда думал, что так и должно быть. Взгляд Вари словно разбудил меня. Раньше я жалел родителей, а сейчас при виде матери испытал раздражение. Впервые за много лет я посмотрел на нее отстранённо и увидел шаткую походку, худобу, серое лицо с багровыми пятнами от лопающихся капилляров, мешки под глазами, опухшие веки. Как я мог не заметить, что родители подошли к последней стадии алкоголизма, когда зависимость необратимо отражается на внешности?!
Каждый раз в периоды их трезвости я верил, что скоро родители смогут побороть болезнь, а на самом деле жил от запоя до запоя.
– Тебе что-то нужно? – недовольно спросил я.
– С днем рождения, сынок, – с улыбкой произнесла мать и продолжила: – Выручка из второго ломбарда сегодня твоя. Я позвонила, кассир тебя ждет. Развлекись, как следует.
– Спасибо, – буркнул я.
Несколько секунд мать нерешительно потопталась на месте, потом вышла из комнаты. Возможно, она хотела меня обнять, но, увидев мое недовольное выражение лица, передумала.
Я открыл торт, пальцем собрал крем и слизал его. Неплохо бы сделать себе чай и принести ложку, но я не хотел лишний раз выходить из комнаты. Перед глазами стоял растерянно-удивленный взгляд Вари с некоторой долей отвращения. Я поставил телефон на режим вибрации и свернулся калачиком на диване. Варе я напишу в обед. Пусть у нее будет время обдумать факт, что мои родители – алкоголики. Я был уверен, что она не откажется от меня, потому что любит.
Позвонила крестная, но я не взял трубку. Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Я ждал, что, может, Варя напишет мне первая, но она молчала.
В два часа я отправил ей сообщение:
– Спасибо за поздравление. Неожиданно. Никто не делал мне такой сюрприз. Давай сегодня сходим в ночной клуб?
Варя прочитала сообщение не сразу, а отвечать не торопилась. Через час я позвонил ей, но гудок остался без ответа. Через десять минут я попытался связаться с ней снова.
– Почему ты молчишь? Я обидел тебя? – в отчаянии написал я.
– Нет, – ответила она. – Я не знала, что ты живёшь так. Меня это пугает. Дай мне время. Если я захочу снова общаться, то позвоню.
Я вскочил с кровати и несколько раз ударил кулаком по матрасу. Нет, нет, нет! Этого не может быть!
Я наспех оделся и выбежал из дома. Первым делом я отправился в ломбард за деньгами. Потом зашел в торговый центр. Я долго бродил по отделам, прежде чем купить себе джинсы, модную рубашку, кроссовки. Свои старые вещи я без сожаления выкинул в мусорку, хотя они были еще в хорошем состоянии.
Потом я около часа сидел в кафе, рассматривая фотографии Вари на странице, и боролся с желанием ей написать. Я не могу находиться в режиме ожидания, мне нужен ее ответ сейчас! Неужели ее любовь ко мне так слаба, что при первой трудности она решила расстаться?
Наконец нужный текст возник в моей голове:
«Варя, я понимаю, насколько ты шокирована, но родителей не выбирают. Ты же знаешь, я другой. Ты первая девушка, которую я полюбил и не хочу тебя терять».
Кто-то подумает, что в этом письме я унижаюсь, но я решил быть максимально откровенным. Только так я мог получить честный ответ.
Минут через десять пришло сообщение:
«Извини, но у меня дедушка сильно пил. Моему отцу тоже пришлось кодироваться. Говорят, алкоголизм передаётся. Я не хочу больше на такое смотреть. И не смогу с тобой общаться».
Я перечитал текст несколько раз. От боли мне хотелось кричать. Я лихорадочно соображал, что бы еще написать Варе, но в итоге решил отступить. Моя навязчивость оттолкнет ее еще больше. Конечно, тешить слабую надежду мне никто не запрещал, но это будет самообман.
Я не помнил, как дошёл до квартиры, открыл дверь. В коридоре показалась мать:
– Как ты, сыночка?
Она была слегка пьяна и в хорошем настроении. А я впервые в жизни посмотрел на нее с отвращением.
– Плохо, – процедил я.
– Почему? – удивилась она.
– А ты не понимаешь? – я схватил мать за плечи, поставил ее напротив зеркала и жестом указал на отражение: – Я устал годами смотреть на это. Таким, как ты, надо запрещать рожать. Я ненавижу тебя! Ненавижу! – прошипел я.
Мать вздрогнула и отшатнулась.
Я зашел в свою комнату, закрылся на замок, разделся и рухнул на кровать. Меня начало трясти. Я свернулся калачиком. Постепенно дрожь ушла, и я погрузился в дремоту.
Проснулся я в девять часов вечера. Первая мысль была о нежелании жить со своими родителями. Можно переехать к крестной, но у нее однокомнатная квартира, и мы будем стеснять друг друга. Потом в голове стали появляться различные варианты, мысли, воспоминания.
Большую часть жизни я нянчился с родителями, словно с малыми детьми. Я прикрывал их пьянство от посторонних и жалел. Потому что алкоголизм – это болезнь. И я всегда надеялся, что скоро мои родители поправятся, но паузы между запоями становились все короче.
Я отчётливо понял насколько был наивен. Это никогда не закончится. Родители не считают себя зависимыми и не захотят лечиться. Я вспомнил, как крестная порекомендовала им хорошую клинику. В ответ мать возмутилась, а отец распсиховался.
А сегодня впервые я возненавидел свою жизнь и родителей. Когда-то давно я дал себе обещание, что никогда не буду употреблять алкоголь, потому что не хотел быть похожим на своих предков. А сейчас мне стало все равно. Для кого и зачем мне становиться лучше?
Я прошел на кухню и открыл холодильник. Мой взгляд упал на бутылку водки и сок. Я взял кружку из-под пива и смешал напитки так, чтобы коктейль не сильно горчил и наполнился до краев.
Я вернулся в комнату и принялся делать глоток за глотком. Чувство опьянения пришло быстро: сначала мне захотелось смеяться, потом плакать и кричать. А когда бокал был почти пуст, я ощутил прилив злости. Зачем я родился? Зачем мне такая жизнь? Я не хочу быть здесь! Избавьте меня от этого!
Недавно я прочитал в интернете, как мать и дочь отравились газом из-за неправильно установленной колонки. А что? Неплохо бы открыть конфорки и уйти отсюда без боли и страданий!
Я подошел к зеркалу и внимательно осмотрел себя. Мне только девятнадцать и если кто заслужил смерти, то это мои непутевые предки.
Я надел на себя недавно купленные вещи, уложил волосы, побрызгался туалетной водой. В конце концов, сегодня мой день рождения! И отсутствие друзей не помешает мне хорошенько оторваться в ночном клубе.
Я открыл дверь в коридор. Судя по тишине в соседней комнате, родители наверняка спали. Я взял с полки ключи и принялся обуваться. Но перед тем как выйти из квартиры, я прошел на кухню, обернул руку полотенцем и открыл все четыре газовые конфорки. Раздалось характерное шипение, а по воздуху стал распространяться сильный запах. Потом я, стараясь не шуметь, покинул квартиру и закрыл дверь на два замка.
По пути в ночной клуб мной овладело непонятное отупение. Все чувства будто застыли: не было ни испуга, ни сожаления, ни ужаса.
В клубе я выпил стакан виски у бара и принялся отрываться на танцполе. Я полностью растворился в ритмичной музыке и свете огней. Не помню, сколько времени прошло, когда вокруг меня стала кружиться симпатичная девушка. Судя по стеклянным глазам, она была также под кайфом.
Я принялся ей подыгрывать, потом положил руки на талию. Она прижалась ко мне всем телом и поцеловала. Когда-то давно я пытался поцеловать одноклассницу, но этот поцелуй незнакомки стал первым по-настоящему взрослым. Мои руки заскользили по ее телу.
Неожиданно девушка отстранилась и, осмотрев меня бессмысленным взглядом, взяла за руку и повела за собой.
Мы закрылись в кабинке туалета.
– Сделай мне хорошо, – шепнула незнакомка, расстегивая ремень на моих джинсах.
Через несколько минут я перестал быть девственником и понял, что секс – это не только удовольствие, но и хороший способ разрядки.
Потом мы присели у бара. Я заказал девушке коктейль, а себе виски. Когда перед нами поставили напитки, незнакомка взяла бокал и исчезла в толпе.
Я сделал несколько глотков из стакана. Танцевать не хотелось, а возвращаться домой было страшно. Я осушил бокал до дна, стараясь не думать о том, что сделал.
Голова закружилась, неплохо бы выйти на воздух. На улице я вспомнил, что неподалеку живет крестная. Конечно, я напугаю ее своим визитом в три утра, но мне было наплевать. Сейчас мне нужен человек, который бы обо мне позаботился.
Крестная взяла трубку на удивление быстро.
–Откроешь мне дверь? – попросил я.
– Конечно.
Едва я оказался на пороге, крестная с беспокойством стала рассматривать меня.
– Ты пьян? – удивилась она.
– Да я перебрал. Днюху праздновал в клубе. Можно я у тебя посплю?
Крестная уложила меня на диван, поставила рядом тазик и стакан воды.
– Ну, каково это – быть пьяным?
– Хреново. Только не надо говорить, что мне нельзя пить из-за наследственности, – пробормотал я, поворачиваясь на бок.
– Наследственности нет. Но есть риск неосознанно скопировать поведение родителей, – задумчиво произнесла крестная.
Я выключил телефон, положил его под подушку и «вырубился» сам.
Тазик не понадобился. Я беспробудно проспал до полудня.
Открыв глаза, я медленно присел. В голове гудело, как в канализационной трубе. Я поднял взгляд и от неожиданности вздрогнул. Напротив меня в кресле, поджав под себя ноги, сидела крестная. Но дело было не в ее присутствии, а в выражении лица. Я никогда не замечал у нее такой бледной кожи и растерянности во взгляде.
– Что-то случилось? – настороженно спросил я, и остатки алкоголя мигом испарились из моей крови.
– Во сколько ты вчера ушёл из дома? – спросила она.
Перед тем как ответить, я сделал вид, что сосредоточенно вспоминаю:
– Где-то после десяти. А что?
– Чем были заняты родители?
– Телек смотрели, – соврал я.
– Какое настроение у них было?
– Да непонятно, – снова солгал я.
– А у тебя конфликта с ними не было?
Внутри меня похолодело, но я постарался взять себя в руки:
– Наоборот, мать денег дала на одежду и гулянку. А в чем дело?
– Так же ответишь следователю. И не стесняйся показывать, что тебе больно.
– Каким…, – начал было я, но крестная меня перебила:
– Тебе не дозвонились, поэтому связались со мной. Соседи подняли тревогу, квартиру пришлось вскрывать. Твои родители отравились газом.
– Как? – я изобразил растерянность.
– Следствие покажет. Запомни, на допросе могут провоцировать. Держись своей линии, если не будешь знать, что ответить – плачь.
– Плачь? – переспросил я и вскрикнул: – Они что насмерть отравились?!
Я закрыл лицо руками. Крестная осталась сидеть на месте и не попыталась меня утешить.
– Их смерть была легкой, – только и сказала она.
Неужели она догадывается, что это я открыл конфорки?!
Остальные дни прошли как в тумане. Я осознал, что сделал, когда увидел, как два гроба грузят в автобус ритуальной службы. На похороны никто не пришел. Да мы с крестной никого и не звали. По пути на кладбище я раскачивался будто в коматозе, а в голове крутилась фраза: «Я убийца. Я убийца. Я убийца».
Крестная впервые за все время обняла меня и прижала к себе:
– Все будет хорошо.
На допросе в полиции я отвечал односложно, прерываясь на рыдания. Пусть лучше думают, что я слабак, чем убийца.
Крестная ждала меня в коридоре, вместе мы пошли к ней домой. Моя квартира была опечатана.
– Неизвестно сколько еще они будут тебя мучить. Тебе бы уехать, сменить обстановку, – задумчиво проговорила крестная.
– Куда? Побег – это почти как признание вины, – возразил я.
Крестная осторожно взяла меня под руку.
– Армия. Вот место, где лучше пересидеть. Возьми академический отпуск. В военкомате скажешь, что в технике разбираешься. Если повезет, то послужишь год при гараже.
Я внимательно посмотрел на крестную, точнее, на ее профиль. Она заметила мой взгляд, но не обернулась, а лишь произнесла:
– Я стараюсь никого не осуждать. Каждый живет в своем аду. Каждый грешит и каждый расплачивается.
Продолжение: