На свете случались времена, когда прогресс двигался неспешно, во всяком случае, куда как медленнее, чем сейчас, технические новшества сменяли друг друга не так стремительно, и социальные эксперименты (пусть и не было тогда такого понятия) растягивались на века, неспешно уничтожая их участников.
Наверное, нет в истории более яркого социалистического эксперимента, поставленного на людях, чем история Парагвая.
Причем началом этого эксперимента стоит считать не правление Франсии (о котором речь, конечно, непременно пойдет позже), а - так называемые иезуитские редукции, поселения, в которые были согнаны местные индейцы, преимущественно гуарани, о которых колонизаторы писали как о каннибалах, откармливающих женщин даже своего собственного племени "на черный день" - понимаете, как они относились к чужакам.
Иезуиты сумели завоевать расположение гуарани своим жестким противодействием обращения последних в рабство.
В итоге (с 1608 года) появились те самые "редукции" - поселения, где главой администрации был иезуит, а населением - воцерквленные гуарани.
Строго регламентированная жизнь в таких поселениях (числом 18, при 170 тысячах жителей - в момент расцвета, все - на территории Парагвая) была неким рывком вперед для гуарани - иезуиты обучали их новым приемам обработки почвы и возделыванию новых культур и ремеслам (чего раньше гуарани не знали), а ведущей отраслью стало скотоводство - стада в редукциях были тучны и многочисленны.
Часть произведенного экспортировалась за пределы редукций - выручка в лучшие года составляла около 100 тысяч песо в год (важнейшими статьями расходов были - 1. Украшение церкви и 2. Уплата налогов светским властям), что было чрезвычайно много для нескольких деревень.
Правда, заметим, что и доход редукций, достигнув своего пика в середине XVII века, падал с тех пор неуклонно.
Регламентация жизни в редукциях пронизывала всё - начиная от единообразной архитектуры поселений (в центре которых, понятно, была площадь, в центре которой, в свою очередь, находился собор, выдержанный непременно в стиле барокко.
Дома строились одинаковые - обязательно кирпичные с соломенной крышей, рассчитанные на 4-6 человек каждый - это была одна очень маленькая комната с глиняным полом.
По описаниям, обстановка внутри была ужасающей, грязь, вонь, насекомые - тем мощнее был контраст с убранством храмов, именно на них тратилась большая часть полученных от экспорта денег.
Колокол ежеутренне созывал поселенцев на молитву, после которой следовал общий завтрак (прием пищи был регламентирован и являлся общим собранием своего рода и одновременно - перекличкой).
Поселенцы шли на работу, утренняя и вечерняя часть была разделена сиестой, в воскресенье или праздник работы не проводились.
Собственности поселенцам не полагалось - их кормили и одевали, распределяя совместно нажитое, которое складывали в специальных общественных хранилищах.
Впрочем, допускалось что-то вроде "огородов" - у каждой семьи был собственный небольшой надел, работать на котором, однако, можно было весьма ограниченное время.
Денег не существовало, не существовало и товарообмена между редукциями.
Кроме еды, распределялся холст для одежды (5,5 кв. м. в год на мужчину и 4,5 на женщину), каждая семья получала нож и топор и т.п.
"Можно им давать что-либо, чтобы они чувствовали себя довольными, но надо следить, чтобы у них не появилось чувство заинтересованности" - эта фраза из наставлений иезуитов хорошо характеризует их "социалистический подход" и отношение к труду, которого они добивались.
Характерно, что в конце концов экономика редукций пришла в упадок (сказалась незаинтересованность гуарани в работе, как следствие - чрезвычайно низкая и, более того, стабильно падающая производительность труда), и тогда иезуиты вяло пытались ввести некие экономические новшества, допуская частичную частную собственность - но делали это слишком осторожно, и успеха этот почин не имел.
Регламентировано было и управление редукциями, в котором принимали участие не только иезуиты (собственно, иезуит был - один на поселок, так сказать, местный глава администрации, из "белых" еще викарий - священник, но в конце истории редукций и эту роль, роль "политрука", не редко занимали выходцы из индейцев), но и многочисленные местные, "касики".
Надо сказать, что касики избирались (по списку, предложенному иезуитом) простым поднятием рук.
Законов не существовало - все дела велись на усмотрение патера - иезуита, который мог отменить любое распоряжение касика, и в любой момент заменить касика, предложив избрать вместо него другого человека.
Касики распоряжались при проведении работ, наблюдали за соблюдением постов, были, своего рода, старостами и десятниками в поселках.
И еще - командирами в ополчении.
Ополчение было создано для защиты от охотников за рабами - бандейрантами, или, иначе, паулистами (Сан-Пауло был крупнейшим центром работорговли на континенте) - каждая редукция имела в своем составе восемь рот во главе с капитаном.
Армия оказалась крепка - бендейранты потерпели несколько серьезных поражений и надолго оставили редукции в покое, предпочитая добычу попроще.
Надо сказать, что иезуиты всячески противились гражданским властям колоний - их власть об бога, она выше власти светской...
Что, в итоге, и сыграло свою роль в судьбе редукций: в 1750 году по испано-португальскому договору 7 редукций были переданы в управление Бразилии.
Иезуиты не согласились с этим решением - начался открытый саботаж решений властей, вылившийся, в итоге, в войну Испании и Португалии против гуарани.
Последние имели вполне боеспособную армию, но все же, в итоге пятилетней ожесточеннейшей и кровопролитнейшей войны, потерпели поражение.
Сказалась лучшая обученность и лучшее вооружение войск европейских держав - в одном из решающих сражений, например, погибло 1113 гуарани и всего четверо их противников.
Экономический упадок редукций не позволял им вести серьезную войну - денег ("экспортной выручки") не хватало на оружие, а "общественные земли" с трудом могли уже прокормить и население, и армию.
В 1758 году все было кончено: гуарани были разгромлены повсеместно.
В 1759 году орден иезуитов был запрещен в Португалии, а в 1768 и на испанских территориях - имущество редукций было конфисковано казной (при учете выяснилось, что одно только поголовье скота составляло 725 тысяч), иезуиты высланы из страны.
Население редукций вернулось к своей обыденной жизни: подавляющее большинство гуарани, оставшись без земли, ушли в лес, занявшись традиционным делом предков - охотой и рыболовством.
Но память о "социализме", конечно, сохранялась в рассказах, воспоминаниях и преданиях не слишком-то глубокой старины, и когда появился (в 1811 году) новый мессия, "спаситель" и "отец нации" - метис, выходец из Бразилии, доктор Франсия, то его обещание "социализма" и "уравниловки" упали на отлично подготовленную почву.
Когда по Южной Америке прокатилась волна борьбы за независимость, захолустный Парагвай какое-то время оставался в стороне от этих событий, и герой Аргентины, генерал Бельграно, совершил поход в эту провинцию - не с целью свержения испанцев, а с целью "посеять смуту".
Легкий наскок Бельграно испанцам удалось парировать, но вот зато со смутой все получилось - парагвайцы в 1811 году создали некое параллельное испанцам правительство, "хунту" (это слово, произносимое у нас некоторыми особями с таким чувством, означает всего-то - "комитет").
В число членов этой хунты вошел и некий метис, выходец из Бразилии, теолог и юрист, доктор Хосе Гаспар Родригес де Франсия и Веласко.
Доктор Франсия был весьма образованным человеком, поклонником Руссо, Робеспьера и Наполеона, совершенно непонятно, как он, с таким набором кумиров умудрялся преподавать теологию - возможно, это было непонятно и ему самому, потому что в итоге он оказался в Асунсьоне и занялся адвокатской деятельностью.
Дальше началась банальная и довольно отвратительная борьба за власть внутри самой хунты, в которой наш доктор преуспел, проделав путь от скромного секретаря хунты, министра юстиции, одного из двух консулов, первого консула, временного диктатора до финальных своих титулов "пожизненный диктатор".и "отец нации".
К этим титулам отец нации шел по головам, безжалостно уничтожая "врагов" этой самой нации (в том числе собственных противников и, конечно же, подельников), постоянно раскрывая заговоры и устраивая (по результатам закрытых судов) массовые публичные казни.
Под пресс попали, конечно, не только политические противники, но и крупные землевладельцы, несколько сотен знатнейших и богатейших фамилий из числа местных дворян - владения их были конфискованы в пользу государства.
Доктор Франсия еще на заре своей политической деятельности поставил задачу создания монолитного, сплоченного и управляемого сообщества.
Путь к достижению этой цели был не прост - к тому времени еще не случались эксперименты над людьми, которые проводили Сталин и Мао, династия Кимов и семья Кастро, еще не родился Пол Пот, еще нельзя было прочесть Кафку или Оруэлла - и Франсия двигался на ощупь, учитывая, конечно, опыт Робеспьера и Наполеона - но багаж опыта социальных экспериментов был в ту пору крайне скуден.
Начал Франсия с того, что национализировал почти все земли в стране - и частные, и церковные владения. Индейцы-гуарани, да и не только они, помнили "парагвайский социализм номер один" - опыт иезуитских редукций. Но Франсия пошел в своих экспериментах дальше отцов-иезуитов: 98% земель в стране принадлежали государству.
64 поместья (бывшие латифундии) стали "поместьями Родины" - хозяйствами, которые скорее напоминали не так давно исчезнувшие, но многим памятные, колхозы.
Одновременно были затеяны и масштабные стройки - строились государственные мануфактуры.
Понятно, что в такой экономической ситуации напрашивалось монополия на внешнюю торговлю - конечно же, она была введена.
Ну а раз внешняя торговля находилась в руках государства, то и нечего гражданам где попало шляться - был введен запрет на выезд за рубеж (убивали на месте всех заподозренных в намерении пересечь границу) и, дабы вредоносные идеи не проникали в страну, запрет на въезд иностранцев.
В стране развернулась сеть бесплатных школ и, кажется, именно Парагвай стал первой страной в мире, сумевшей одолеть безграмотность, но читать можно было только то, что печатала государственная типография.
Параллельно Франсия задумал "перемешать" население, чтобы уравнять "национальный признак" - браки были государственным делом, предусмотрено было максимальное "смешение народов", и к концу правления Франсии (он умер в 1840 году) уже не гуарани были самым многочисленным народом Парагвая (хотя язык гуарани и по сей день - государственный язык этой страны, наравне с испанским), а - мулаты, метисы и самбо.
Рабовладение в Парагвае не было ликвидировано (позиция Франсии в отношении рабства была крайне оригинальной - он допускал детское рабство, но, по мере достижения совершеннолетия раб должен был обрести свободу), но основой "реформ" и главной экономической силой были не рабы, а заключенные, благо недостатка в заговорах или иных
провинностях перед властью не было - "палата правды", своего рода "суд", бесперебойно пополняла местный ГУЛАГ.
Заключенные были главной ударной силой парагвайской экономики, они строили дороги и каналы, их руками возводились "народные мануфактуры", они использовались на самых тяжелых работах в "поместьях Родины".
В помощь им приданы были юные рабы.
Свободные граждане, приписанные пожизненно к какому-либо производству, в свободное от тюрьмы время могли даже работать на собственных огородах, а наиболее одаренные (оголтелые?) сторонники Франсии (несколько дестяков человек, в их среде тоже действовала ротация - периодически кто-то оказывался врагом и предателем) могли даже получить собственное поместье.
Понятно, что всякого рода самоуправление было ликвидировано - власть находилась в руках назначенцев, которых "отец нации" назначал лично (даже в самые маленькие деревни).
Экономика носила распределительный характер: государство планировано, сколько и чего именно надо произвести и распределяло произведенное - и еду, и мануфактурные товары - "по заслугам".
К тому моменты, как пришла пора El Supremo Dictador (постоянный диктатор - официальный титул) покинуть этот мир (он умер от простуды в возрасте 74 лет, его единоличное правление длилось 26 лет) Парагвай представлял собой то, о чем так мечтал доктор Франсия - нация была однородной, сплоченной, одинаково нищей, нацеленной на поиск внутренних врагов и заочно ненавидящей врагов внешних - кажется, бывший юрист и не задавшийся теолог мог бы быть доволен итогами своего труда.
Были ли люди в Парагвае счастливы?
Сложно сказать.
Вот многие "партийные историки", как утверждают, "высоко оценивают его заслуги перед народом" - правда, кажется, этим "историкам" народ не слишком интересен, их занимают куда как более глобальные процессы, смысл и назначение которых так высоко, что вершины их теряются в тумане.
Так или иначе, труды доктора Франсии - это вовсе не финал "социализма по-парагвайски" - до своего логического завершения его доведет его внучатый племянник, Франсиско Солано Лопес.
Так как доктор Франсия умер внезапно (все диктаторы кажутся вечными и незаменимыми, все уходят внезапно), и в стране возникла проблема власти.
Решили ее, избрав двух консулов, одним из которых был племянник Франсии, Карлос Антонио Лопес. Понятно, что именно он (дядина школа!) в итоге и стал президентом страны.
22 года своего правления он посвятил совершенствованию устроенного дядюшкой ГУЛАГа, внеся, однако, и некоторые новации: его братья были им назначены архиепископом и министром внутренних дел, сын - главнокомандующим армией, которая выросла с 1800 солдат при Франсии до 8 тысяч.
Кроме того, Карлос "открыл" страну, устроив в порту Пилар на реке Паране таможню и резко снизив таможенные пошлины. Через Пилар пошла вся международная торговля Парагвая. Стоит ли говорить, что весь этот товарно-денежный поток, без исключения, находился под контролем семьи Лопесов?
Любая иная попытка что-то продать за рубеж или что-то купить там по-прежнему каралась смертью.
Карлос семь лет вел войну с Аргентиной, в течении которой два аргентинских штата, Коррьентес и Энтре-Риос, стояли на стороне Парагвая (что, наверное, лучше всего доказывает, насколько слабо и "простые люди", и даже их вожди из числа более образованных дворян, представляли себе, что за ужасы творятся в наглухо закрытой от иностранцев соседней стране).
В итоге стороны разошлись миром (1852 год): два штата остались за Аргентиной, а она, в свою очередь, признавала независимость Парагвая.
В итоге в 1856 году Карлос Лопес передал власть (пост президента), даже при наличии им придуманной Конституции, по завещанию - своему сыну Франсиско Солано Лопесу.
Франсиско Солано получил богатое наследство: в большой стране, ставшей его собственностью, трудились более 200 европейских инженеров, занимавшихся развитием промышленного производства, строительством и горным делом. Был построен первый в Южной Америке металлургический завод и первая же на континенте железная дорога (пусть и протяженностью всего 72 километра).
Некоторые из проектов финансировались англичанами - в Туманном Альбионе образовался некоторый излишек денег, и Парагвай, с его военно-тюремным режимом, многим из англичан представлялся надежным местом для своих инвестиций.
Народ плодился и размножался: население Парагвая составляло 1,34 млн человек, территория - почти 1 млн кв. км.
Историки, кстати, часто и много пишут об успешности экономики Парагвая той поры, указывая на отсутствие внешнего долга (в отличии от соседних стран) и сравнительно большие государственные доходы (2,5 млн. долларов). Но тут необходима поправка: это утверждение верно, если мы говорим об экономике семьи Лопесов. И 2,5 млн - это очень много для одной семьи, но вполне сопоставимо с доходами соседних государств (правда, залезающих, в отличии от Парагвая, в долговые обязательства).
Лопесы, впрочем, не забывали подкармливать население: при фантастической и даже ужасающей нищете голодных смертей парагвайцы не знали - государство всегда готово было протянуть нуждающимся горстку маиса, выращенного, как правило, трудом заключенных (пишут о том, что именно заключенными производилось более 70% из всего того, что вообще производилось тогда в стране).
Так или иначе, но отравленный прелестями международной торговли Франсиско готовился к войне - у него было все, кроме выхода к международным портам.
Этот парагвайский Петр I, желавший открыть окно в... ну, в его случае, не в Европу, но - к океану, создал довольно мощную армию, введя передовую по тем временам обязательную воинскую повинность вместо пожизненной службы. На границах государства были устроены мощные крепости и даже целые укрепрайоны, создан довольно большой по меркам региона речной военный флот.
Первоначально казалось, что пробиваться к морю придется через Бразилию - бразильская провинция Мату-Гросу не была связана с Рио-де-Жанейро сухопутными дорогами и бразильским судам требовалось пройти через парагвайскую территорию по реке Парагвай, чтобы достичь Куябы (на что парагвайцы давали разрешение крайне редко).
Уязвимость Мату-Гросу казалась парагвайскому диктатору счастьем: плод как бы сам должен был бы упасть в его руки.
Однако вмешался случай: в Уругвае, который бразильцы считали "своим" (слишком велики там были бразильские инвестиции и слишком много там было принадлежащего бразильцам имущества) начались беспорядки, и император Бразилии Педро II распорядился ввести туда войска.
Франсиско Лопесу Солано показалось, что судьба дает ему отличный шанс: его армия казалась ему непобедимой, претензии бразильцев - мелкими, а его ставленник на пост уругвайского президента - отличной кандидатурой: по его оценке, стоило лишь чуточку пособить своему ставленнику Агирре, лишь обозначить для бразильцев намерение воевать, и Уругвай сам падет к его ногам.
Этого, однако не случилось - и Бразилия, и Уругвай объявили войну Лопесу. У последнего хватило ума вовлечь в войну против него и Аргентину: поводом для этого стала атака на бразильские корабли в аргентинских портах, усугубленная ультиматумом Лопеса президенту Аргентины с требованием пропустить его войска через аргентинскую территорию в Уругвай.
Парагвай смог выставить 38-тысячную армию и 60 тысяч резервистов и отличный военный флот - все армии Тройственного союза, образованного против него, совокупно, сильно уступали ему в численности.
Кроме того, в войне важно понятие "инициатива" - а военная инициатива, конечно же, находилась в руках агрессора, который, в отличии от своих соседей, отлично подготовился к войне, имел "переведенную на военные рельсы" промышленность и, главное, казавшийся бездонным источник пополнения армии живой силой из числа лояльных или принужденных жестокостью к лояльности граждан.
Но семь лет войны наглядно показали миру разницу в потенциалах экономики воюющих стран - "образцовая экономика" Парагвая, с его замкнутостью, "госпланом" и "госзаказом", начала трещать по всем швам: ее несовершенство покрывалось мобилизацией населения: по итогам войны в Парагвае практически не осталось мужчин, не взявшихся за оружие.
Франсиско Солано Лопес отстаивал своё до конца, не считаясь с потерями. Он и в самом деле вознамерился защищаться до последнего патрона.
Или до последнего жителя.
В конце семилетней войны армия Лопеса больше чем наполовину состояла из детей.
В одном из последних сражений этой войны в 6-тысячной армия Лопеса 3,5 тысячи составляли дети в возрасте от 11 до 15 лет.
В лучших традициях полководца Лопеса, не жалевшего чужих жизней и привыкшего устилать путь к победе телами своих солдат, и в этом сражении погибли 5 из 6 тысяч его воинов. Что, однако, так и не принесло ему победы.
В Парагвае, кстати, в память об этой битве отмечают "день детей", что является там вовсе не днем скорби по невинно загубленным мальчишкам, а праздником патриотизма, на котором, по замыслу, должна воспитаться плеяда желающих помереть в малолетстве неизвестно за что и - за что угодно.
Впрочем, то, что в жертву были принесены сотни тысяч парагвайских Мальчишей-Кибальчишей, не спасло их диктатора от общего поражения.
Он еще какое-то время скрывался в лесах, пытался вести партизанскую войну, но сражаться было просто некем: почти все, способные носить оружие, были уничтожены.
Подобно Чапаю, Лопес был сражен пулей, когда пытался переплыть реку, уходя от своих преследователей.
Итоги этой семилетней войны (завершившейся в 1870 году) стали катастрофическими для Парагвая.
Наверное, в истории войн сложно отыскать человечески потери в таком размере: из 1,34 млн человек, проживавших в Парагвае к моменту начала войны, в живых осталось только 221 тысяча, из них мужчин - всего 28 тысяч.
Потери войск союзников тоже были велики (не менее 83 тысяч человек, правда, с оговоркой, что большая часть погибших - это не боевые потери, а следствие плохого питания и несоблюдения элементарных гигиенических норм), но все-таки не сопоставимы с парагвайскими.
Причиной такой невероятно высокой смертности парагвайцев называют из героизм и их преданность своему диктатору - то есть почти 60 лет изоляции от мира и воспитания голодом в сочетании с патриотизмом давали-таки свои плоды. О массовых казнях и жестокостях союзных войск свидетельств почти нет - резонно предположить, что львиная доля парагвайцев погибла на полях сражений и стала жервами разразившегося голода и сопутсовавших ему болезней.
Парагвай по итогам войны потерял около половины своей территории (причем предполагалось, что Парагвая не станет вовсе - но распри между Бразилией и Аргентиной привели к тому, что обе страны согласились оставить это государство как буфер между ними).
Заметим, что в следующую войну (с Боливией) Парагвай ввяжется только через 60 лет после этих событий (и выиграет ее).
Собравшийся в 1870 году Конгресс выбрал демократический путь развития и избрал нового президента, который отменил рабство, реабилитировал политзаключенных и провел приватизацию некоторых владений и производств, что продолжилось и при его приемниках.
Собственно, на этом история парагвайского социализма как формы существования, заканчивается.
Но, конечно же, не заканчивается история социализма, как идеи, и великое множество последователей и до настоящего времени пытаются отыскать в этой идеи «человеческое лицо».
Что касается Парагвая и парагвайцев, то тоталитаризм в их жизнь еще вернется, правда, не левого, а правого толка – 36 лет (до 1989 года!) страной будет управлять диктатор Альфредо Стресснер Матиуда, во времена которого государство стало синонимом криминала.
Забавно, что его последователи (как последователи абсолютно любого диктатора) и по сей день рассказывают, каких удивительных экономических успехов добился Парагвай при диктатуре, но эти красивые сказки не обманут бывших равными в бесправии и нищете жителей страны.
Сами парагвайцы решили, что диктаторов в их жизни больше не будет. Никогда. Хватит. И с них самих, и с их потомков, и со страны.
Впрочем, легенды о счастливой жизни под управлением «твердой руки» никуда не исчезают, наверное, в некоторых странах почва такая…притягивает всякую нечисть – и идеи, и людей.
Связанные публикации:
Америка Сверная и Южная
Манильские галеоны и ресурсное прояклятие
Стартап Христофора Колумба
Написано специально для журнала Ножъ
P.S. Ваши лайки, комментарии и подписка не будут лишними
Александр Иванов
"Краткие эссе об истории экономики"
Поддержать блог: https://boosty.to/economic_history
Еще больше историй на канале: https://t.me/ivanovdirect