В деревушке Котино, что верстах в сорока от города Прокопьевска, в 30-х годах ни одного двухэтажного строения не было, сплошь неказистые избушки стояли. Здесь прошло беззаботное детство Ефима Григорьевича Кравчука. Не заметил, как вырос в крепкого парня, втянулся в колхозную работу, наравне с мужиками косил и обрабатывал землю. Пока однажды не сказала ему мать:
- Вот что, Ефимушка... Вырос ты у меня большой, теперь и семье помочь сможешь — ведь еще четверых поднимать. Я тебя, конечно, не неволю, но съездил бы ты к дяде своему Василию, в Прокопьевск, говорят, там на шахту народ набирают. Может, и ты надумаешь... Только сразу не соглашайся, приглядись, что к чему.
Больше пятидесяти лет с той поры минуло. А все живо в памяти. Как приехал в город — ахнул: это же надо, столько домов понастроить в одном месте! И не просто домов, а один над другим. Этажами называются. Хотя, конечно, оно, поди, дешевле: три дома друг на друга поставлены, а покрыты всего одной крышей!
Сейчас самому диковинно, каким огромным показался захолустный тогдашний городишко (ни одного кирпичного дома во всем Прокопьевске не было).
Дядя встретил радушно племянника, до самой ночи просидели. Все расспрашивал про родню, про товарищей-сверстников, про соседей. Истосковался по родным местам. А на вопрос, что же такое шахта, отмахнулся:
- Долго рассказывать! Поведу туда тебя завтра. Сам на месте разберешься, что к чему. Поглядишь, попробуешь, каково оно, горняцкое ремесло. Поглянется если, тут тебе и дело. Настоящее, мужское. А коли нет, ну что ж, значит, есть в тебе слабина. Поищем что-нибудь еще.
Утром, как и обещал, дядя Вася провел Ефима по всей шахте. В то время отрабатывали еще верхние горизонты. Клетью, как сейчас, спускаться не требовалось. Заходи прямо в гору, в дыру (это он так выразился), а дядя посмеялся и говорит:
- Чудак-человек! Не в дыру, а в штольню!
Показал, где что находится и для чего предназначено. Побывали в угольных забоях. Перемешалось у парня в голове все с непривычки. Но главное понял: вот она гора, внутри уголь люди берут. Вглубь горы идет штольня эта самая. Из ее черной пасти время от времени появляются лошади, шагают между рельсов. Тянут пять или шесть тележек. А зовутся те тележки вагонетками.
Не утерпел Ефим, подошел к лошади. А она теплыми губами зачмокала, к руке потянулась - знать, хлеба просит.
- Видать, парень, коней любишь? - спросил добродушный рыжеусый детина. — Иди к нам в коногоны!
Эта мимолетная встреча все и решила. Дядька пробовал отговорить:
- Тоже невидаль - коногон! Аль в деревне лошади не надоели? Осваивай лучше настоящую профессию - проходчика или забойщика!
Но парень твердо стоял на своем: мол, не уйдут они от меня, профессии. Шахта, по всему видать, дело серьёзное. И начинать работать здесь лучше с привычного.
Заведующий конным двором Иван Николаевич Новиков приветливо встретил нового работника. Потом подвел к стойлам:
— Выбирай, вот эти три коняги без хозяина.
А Ефим уже выбрал. Сразу же, без раздумий. Вот он, напарник по работе!
— Умного коня себе выбрал, парень, — одобрил заведующий. — Верный - его кличка.
Не стоит долго рассказывать, как подружились человек с конем. Только вскоре стали шахтеры удивляться их дружбе. И трудно сказать, кто к кому сильнее привязался: то ли парень к коню, то ли Верный к парню. И выходной Ефиму не выходной - спешит в конюшню повидать друга. Потреплет его по загривку, расчешет, даст хлебца кусочек. А Верный разве только что говорить не может — вздохнет, голову на плечо положит — не хочет расставаться.
С таким напарником работа не в тягость — одно удовольствие. Забойщики ждут приезда Ефима с Верным как представления. При погрузке угля, подгоняя вагонетку точно под люк печи, командует: «Примись!» — и Верный, послушно сделав пару шагов вперед, переходит на обочину штрека. «Стой!» — и замирает конь. Забойщики подтрунивают: «Говорят, твоя лошадь считать умеет? Продемонстрируй!»
И решили однажды: давай прицепим еще одну, седьмую вагонетку! Прицепили.
- Трогай! - командует Ефим. Напрягает свои мощные мышцы живая машина, и раздается в подземной тишине (забойщики даже дыхание затаили) металлический лязг сцепок: дзинь-дзинь-дзинь... Дернулся состав и стал. Не трогается с места Верный, стоит как вкопанный. Уговоры не помогают.
Попробовали еще раз. Верный по команде снова точно «отсчитал» лязг сцепок и остановился. Забойщики гогочут довольные:
- Вот же каков, хитрец! Лишнего не возьмет!
Седьмую вагонетку отцепили. Верный по команде напрягся вновь. Убедился, что на сей раз без обмана, и потянул привычную «партию» (так на горняцком языке состав вагонеток называется).
...Четыре с лишним года потрудились вместе человек и конь. Сколько «товара» вывезли (еще одно старинное горняцкое выражение — уголь в те времена товаром называли), и не сосчитать, пожалуй. Все подземные многокилометровые дороги наизусть выучили. Знали, где поспешить можно, а в каком месте замедлить ход, иначе забуришь вагонетки. И в отпуск вместе ходили. Верный так к Ефиму привязался, что, если разлука затягивалась, заметно худел.
Всякое бывало в работе: и холод зимой и, глядишь, верхняк лопнул, породой может сыпануть — смотри, не зевай! А однажды и вовсе пришлось друзьям держать экзамен на мужество и взаимовыручку.
А дело было так. Отрабатывала тогда «Центральная штольня» уголек под самым Лутугинским логом. Старожилы до сих пор помнят, как прорвалось и хлынуло в шахту подземное озеро.
В ту пору стоял Ефим под погрузкой на дальнем участке. Животные, известно, чувствуют опасность раньше людей. Беспокоится конь, глухо ржет. Но с места не трогается.
Ефим как заметил, что наводнение началось, не о себе сначала подумал, о друге своем: поскорее отцепить Верного, дать ему свободу. Пришлось окунуться в воду: ведь надо было обеими руками взяться, чтобы скинуть сцепку с крюка вагонетки. И не повезло — Верный, волнуясь, переступил с ноги на ногу, дернул состав. И тотчас нога Ефима угодила под колесо вагонетки. Все это произошло в одно мгновение. Правда, успел он барок отцепить (валик такой, к которому крепились упряжные постромки), освободить коня. Тот зашагал было на выход. И вдруг остановился. Посмотрел на хозяина и заржал. Как бы проговорил: «Что же, дескать, ты? Поспешай, не то погибнешь!»
А Ефим ему в ответ:
- Да не могу я, видишь, придавило ногу! Выручай, приятель! — проговорил он, словно не к лошади обращался, а к человеку. И тут же его осенило: нужно же дать команду «Грудью вперед!» Такую команду Верный знал, умел выполнять её, когда требовалось поставить забурившийся вагон на рельсы. Правда, проделывал он этот маневр с одним-двумя порожними вагонами, а тут...
Ефим все же скомандовал:
— Грудью вперед! — и тихонько прибавил: — На тебя, голубчик, одна надежда!
Конь развернулся, зашагал к хозяину. Подошел, фыркая ноздрями. Надавил на едва виднеющийся из-под воды борт вагонетки. Нога освободилась.
От гордости за своего верного друга у Ефима на глаза аж слезы навернулись:
- Ну, спасибо! Век не забуду!
Обхватил коногон Верного за шею. И двинулись. Как до выхода добрались, и не вспомнишь теперь. А возле устья штольни стоят толпой вышедшие раньше наружу шахтеры, прибежавшие из поселка люди и все руководство шахты. Ждали тех, кто еще оставался под землёй. К счастью, вся смена на-гора выбралась благополучно.
Нога у Ефима вскоре благополучно зажила. И вновь возил он уголь вместе со своим верным напарником.
...Много позже пришла новая техника в шахту, поступили подземные электровозы и Ефиму Кравчуку, как и многим другим молодым рабочим, пришлось осваивать электрического «коня».
Так что есть что вспомнить. Как в тридцать шестом году экстерном экзамены в горном техникуме сдавал, как потом, до самой пенсии, руководил сперва участком, а позже был заместителем начальника шахты «Зенковские уклоны».
А в сорок втором Ефим Григорьевич Кравчук командовал минометным расчетом на волжском берегу Сталинграда. О тех боевых днях напоминает наградная колодка, составленная из разноцветных ленточек, отождествляющих ордена и медали: ратные — «За боевые заслуги», «За победу над Германией; мирные, среди которых орден Трудового Красного Знамени.
А что же Верный? Долго еще жил он на свете. Его, как и других коней, по возрасту вывели на поверхностные работы. И, наверное, рад был этому бессловесный помощник горняка: все-таки трудно приходится коню под землей. Нашлась ему работа на поверхности.